– «Какой чудесный день, какой чудесный пень…» – пропела Тошка, аккуратно выложила повидло на серединку теста и облизала ложку. – Готово, – торжественно возвестила она, – все двадцать штук. Мам, а можно я в этот раз тоже попробую закрывать пирожки? Все-таки я уже девушка взрослая.

Рина, наряженная в голубой фартук с белыми цветочками, вытерла руки полотенцем и лукаво посмотрела на дочь.

– Полагаешь, тебе уже можно доверить такое ответственное дело?

– Угу, – кивнула Тошка, – думаю, что доросла.

– Ну что же, тогда гляди сюда и делай, как я.

Подхватив со стола кусочек теста, Рина принялась ловко лепить маленький пузатый пирожок, и Тошка тут же последовала ее примеру.

Золотой солнечный лучик, просочившись сквозь кружевную занавеску, рассыпался на сотню желтых шариков, которые задорно заскакали по большой светлой кухне. Здесь сегодня с самого раннего утра дым стоял коромыслом – две хозяйки, мама и дочка, занимались тем, что месили тесто, готовили аппетитные начинки и пекли десятки пирогов на любой вкус. В воздухе плавал соблазнительный сдобный запах, а упитанный старый самовар блестел начищенными боками, демонстрируя свою готовность возглавить предстоящее сегодня вечером чаепитие.

Тошка полюбовалась на слепленный своими руками комочек, бережно уложила его на противень и притворно тяжело вздохнула.

– Все, прощай, детство! Шестнадцать лет – это тебе не хухры-мухры.

– Если я не ошибаюсь, твое детство кончилось уже сто лет назад, – хмыкнула Рина.

– Это как это? – искренне удивилась Тошка.

– Неужели не помнишь? Тебе тогда было лет пять, и ты категорически заявила, что уже вполне взрослый человек и самостоятельная личность.

– Так и заявила? – засмеялась Тошка.

– Вот этими самыми словами.

– Глупая была. Не понимала, как замечательно быть маленькой – весело и беззаботно!

– Это ты сейчас так говоришь. На самом деле у маленьких тоже свои проблемы и огорчения.

– Ма-аленькие проблемочки, – протянула Тошка, показывая руками, какие на самом деле крохотные заботы у малышей.

– А им они кажутся большими и вполне серьезными.

– Не знаю… Наверное, ты права. Но мне кажется, у меня не было вообще никаких проблем. До самого второго класса.

– А что случилось во втором классе? – удивилась Рина.

– Я влюбилась в Левку Заботкина, – вздохнула Тошка.

– А он?

– А его перевели в другую школу.

– Да-да, что-то такое я припоминаю.

– Как ты можешь что-то припоминать? – возмутилась Тошка. – Я тщательно скрывала от всех свои страдания. Даже Маришке ничего не рассказала.

Маришка была единственной Тошкиной подружкой «навек», с которой они с незапамятных детсадовских времен были не разлей вода. С Маришкой, и только с ней, совершались бесчисленные вылазки в кино и театры, обсуждались новости моды и кулинарии, планировались летние каникулы. Вдвоем они ходили на курсы французского и в секцию айкидо. Но несмотря на то что девчонки были по-настоящему неразлучны, именно Маришке отправлялись и от нее же получались тысячи эсэмэсок в день.

– О, тогда это и впрямь было серьезно, – согласилась Рина.

– Ну конечно, я ж и говорю! Зато сейчас я чувствую себя абсолютно счастливой, легкой и воздушной. И мне так замечательно!

Тошка раскинула в стороны вымазанные тестом руки, задрала голову и почему-то высунула язык.

– Неужели такое бывает с шестнадцатилетними девицами? – улыбнулась Рина. – Я думала, все тинейджеры должны быть угрюмыми, агрессивными и без конца ссориться с родителями.

– А я – прекрасное исключение!

– Что верно, то верно – очень даже прекрасное.

Тошка радостно засмеялась, вскочила со стула и начала кружиться по кухне, распевая во все горло: «Я танцевать хочу, я танцевать хочу до самого утра». Ее длинные медовые волосы, стянутые на затылке в тяжелый хвост, переливались в солнечных бликах, а сапфировые глаза сияли искренним девчачьим задором.

Рина, улыбаясь, следила за дочерью. Тошка действительно была потрясающим ребенком. Вообще-то, конечно, давно уже не ребенком, а юной очаровательной девушкой. Да что там очаровательной – просто красивой. И характер у нее был красивый – добрый и покладистый. В нее влюблялись все мальчишки подряд, как в школе, так и во дворе. А девочки, как водится, ей завидовали. Но Тошка, казалось, ничего не замечала – ни влюбленности одних, ни зависти других. У нее со всеми были нормальные приятельские отношения, но не более того. Она ни с кем не тусовалась, не ходила на вечеринки, не собирала сплетни. Подруга Рины Наталья называла ее негламурной красавицей, и это была чистая правда.

Поначалу Рину немного беспокоило то, что ее замечательная во всех отношениях дочь держится несколько особняком от той жизни, которую принято называть общественной. И то, что она, по словам классной руководительницы, не проявляла достаточной социальной активности. Но Тошка, не выказывая по этому поводу никаких сожалений, казалась вполне счастливой, и Рина в конце концов успокоилась.

Глядя на то, как раздухарившаяся Тошка приплясывает посреди кухни, Рина снова подумала о том, как ей повезло, что Бог послал ей такого чудесного ребенка. И что они с Тошкой любят друг друга и доверяют друг другу, и не таят друг от друга своих секретов. А та единственная тайна, о которой Тошка ничего не знает, так и останется тайной, и даже вспоминать о ней нет никакого смысла.

– Что это ты сегодня так разошлась? – смеясь, спросила Рина. – Снова влюбилась?

– Ну что ты! Это на меня ожидание праздника оказывает какое-то волшебное действие.

Тут Тошка остановилась, и, немного отдышавшись, призналась:

– Почему-то такое чувство меня обуревает… Не могу придумать определение…

– Щенячий восторг?

– О, точно! Именно щенячий. Вот хочется прыгать, скакать, плясать и песни распевать. И все это так, без всякой причины.

– Как же без причины? – не согласилась Рина. – Наши Мартовские иды – это действительно повод для хорошего настроения.

Мартовскими идами в семье Острожиных называлось крупномасштабное празднование всех дней рождения скопом. Традиция эта воцарилась в тот год, когда на свет появилась Рина. Она была пятым по счету членом семьи, которого угораздило родиться именно в марте. Пять дней рождения в сочетании с Международным женским днем превратили этот весенний месяц в нескончаемый поток праздников. Тогда отцу Рины Алексею Михайловичу пришла в голову грандиозная мысль: объединить все маленькие торжества в одно большое, отмечать его прямо в середине марта и назвать по этому случаю Мартовскими идами. На том и порешили. За долгие годы этот семейный праздник претерпел множество изменений и теперь представлял собой вечернее чаепитие с пирогами, которые пеклись в несметных количествах. На Мартовские иды было принято приходить без приглашения, но никто из друзей и знакомых никогда не забывал об этом чудесном событии.

К сожалению, количество отмечаемых дней рождения с годами значительно сократилось, и на данный момент именинниц было всего две – Рина да Тошка.

– А ты тоже чувствуешь? – спросила девочка, весело глядя на мать.

– Что чувствую?

– Восторг. Щенячий.

– Вряд ли это восторг, но радость – несомненно.

Тошка немного помолчала, как будто прислушиваясь к чему-то, а потом раздумчиво сказала:

– Мамуль, у меня в животе скопилось предчувствие.

– Да почему в животе-то? – снова засмеялась Рина.

– Не знаю, но точно в животе. Я как подумаю про надвигающийся праздник, так у меня внутри сначала все вверх взмывает, а потом падает вниз.

– То есть в живот?

– Да, прямо, как на американских горках.

– Интересно, что бы это значило? Вроде бы никаких сюрпризов я тебе не обещала…

– Не знаю. Но думаю, это все же предчувствие.

– И что же ты предчувствуешь своим животом?