- Но зачем тогда те, кто дают хлеб, дают так много?

   - Они же верят в лучшее в людях, хотят спасти больше.

   Лили тяжело вздохнула.

   - Посмотрим, как ты откажешься, когда это случится. - Он затрясся от смеха и пошел прочь от Лили.

   Все случилось неожиданно. Однажды их надсмотрщики в небе как-то особенно громко загалдели и засуетились, сбившись в единое облако, а затем появился луч света, и хлеб полетел вниз на сухую землю. Десятки рук взметнулись вверх в жаждущем жесте, но они так желали его, так боролись, подпрыгивая и отталкивая друг друга, что хлеб отлетел и упал прямо у ног стоящей в стороне Лили. Толпа замерла, глазея на нее, не в силах сдвинуться с места, прикидывая, сколько времени потребуется им, чтобы сократить до нее расстояние, и сколько понадобится ей, чтобы проглотить его. Но она стояла какое-то время, как вкопанная, совсем не просчитывая, как побыстрее проглотить хлеб, пока до нее не добежали остальные, а просто глядя в их лица, а затем наклонилась, но как-то неспешно и мягко, без жадности подняла хлеб с земли и стала ломать его на части. Люди, словно загипнотизированные смотрели на нее. А затем она просто пошла к ним с ломтями в руках, и сама протягивала каждому кусочек. Они принимали молча, запихивали в рот, глотали и растворялись в свете и так до тех пор, пока в руках у нее не остался последний ломоть. Тогда ее глаза встретились с глазами старика.

   - Кто ты? - он взял из ее рук протянутый кусок.

   - Лили, - она улыбнулась ему на прощанье, перед тем как он растворился в воздухе.

   Свет исчез, а сотни разъяренных надзирателей ринулись к ней сверху, и она утонула в шелесте их крыльев.

   Тоска и ветер - так бы она назвала мир, в котором оказалась . Все здесь было серым и унылым. Ветер неустанно разрушал жилища, и потому обитатели жили в руинах, иногда у их комнат не хватало целых стен, а у домов - крыш и верхних этажей. Вокруг царила сырость и запустение. Сквозняки пели грустные песни, дополнявшиеся скрипом несмазанных дверных петель. Покосившиеся проемы окон, их пустые глазницы внушали мысль о заброшенности.

   Лили заглянула в одну из комнат, и увидела сидящую на кровати девушку. Та склонилась к старому патефону и слушала поцарапанную пластинку, которая заедала на каждом круге, как только доходила до царапины. Лили аккуратно подхватила ножку с иглой и отвела ее в сторону. Девушка подняла на нее невидящий взгляд.

   - Кто ты? - спросила Лили.

   - Бьянка, - ответила девушка. - Это моя пластинка. - Она подошла к проигрывателю, и вновь по кругу зазвучала музыка. Бьянка вернулась на место и слушала ее, словно не было ничего лучше на свете.

   - Бьянка, - позвала Лили, но та даже не повернулась в ее сторону.

   Лили побрела дальше и через стену вошла в другую комнату, где писатель заканчивал очередной лист своей рукописи и затем бросал ее на пол, брал следующий, и все повторялось.

   Лили подняла один из листов с пола, чтобы почитать, о чем он пишет, но человек тут же вскинулся на нее:

   - Не смейте, оно еще не закончено, вы мне все спутаете. Не трогайте!

   - Как можно спутать то, что и так разбросано по полу, - удивилась Лили.

   - Уйдите! Подите прочь! - Он снова с головой ушел в работу над очередной страницей.

   Лили все-таки пробежала глазами несколько строчек и осторожно вернула лист на то место, откуда его взяла. Потом, склонившись и уже не беря их в руки, взглянула на другой, и еще один, и еще, и поняла, что все они заполнены подряд одной и той же фразой. Рука писателя на новой странице выводила все то же предложение в тысячный или миллионный раз.

   Лили тихо, чтобы не потревожить его, вышла из комнаты, и закрыла бы за собой непременно дверь, если бы таковая была, но писатель сидел, словно на сцене, в декорациях из бумаги.

   - Мне кажется, двойственность подобного постулата на лицо, - услышала она мужской голос.

   - Но теория гласит, что мы не можем избежать двойственности, как единственно верного метода исследования, - заметил другой.

   - Нет, позвольте, тут вы сами себе противоречите...

   - Простите, - Лили запуталась в каком-то строительном хламе, и едва не повалилась на одного из них. - Простите, я не хотела.

   - Вопрос желания или не желания - тоже весьма интересная вещь в философских категориях, - заметил один из них, тот, что был повыше.

   - Коллега, не увиливайте, - произнес приземистый мужчина с аккуратной бородкой. - Мы с вами говорим о чисто эмпирических величинах...

   Лили снова потеряла нить их беседы. Поток произносимых ими слов казался ей сложным и бессмысленным одновременно.

   - Что вы думаете по этому поводу? - спросил у нее высокий.

   - Ничего, вы говорите какую-то бессмыслицу, - прямо ответила она, и на какое-то время оба умолкли, затем тот, что пониже, начал снова:

   - Не кажется ли вам, что само понятие смысла не имеет четко определенного значения с точки зрения...

   Лили не могла больше их слушать и, как можно быстрее, сбежала прочь. Но везде, куда бы она ни посмотрела, были одинокие, занимающиеся какой-то бесцельной ерундой, люди.

   - Что это за место? - спросила она полупрозрачную фигуру женщины в темно-фиолетовом плаще, стоящую возле обваленной стены дома.

   - Первый слой, - прошелестела женщина, словно ветер прошелся по углам здания. - Неверие.

   И стоило ей только произнести это слово, как Лили осознала: вот что здесь случилось - все было лишено смысла, веры, цели.

   - Почему же я не пишу какую-нибудь ерунду или не слушаю пластинку по кругу?

   - Ты мне скажи, - произнесла фигура.

   - Я верю, - сказала Лили, и мир картонными декорациями осыпался прямо у нее на глазах.

   - Лили, Лили! Ты слышишь меня? - кто-то тряс ее и хлестал по щекам, а она ощущала себя ныряльщиком, ушедшим глубоко на дно, и требовалось столько времени и сил, чтобы всплыть на поверхность и ответить.

   - Лили!

   - Слышу, - с трудом выговорили ее непослушные губы.

   - Дурочка, ты хоть понимаешь, что ты натворила! Кто тебя учил соваться головой сразу в пекло! Я же говорила, что с коконом так нельзя! Что даже я не представляю, как его разрушить, и едва ли вообще кто-то представляет! Ты слушала меня вообще?

   - Грерия, - Лили узнала лицо, маячившее перед ее глазами.

   - Что ты натворила? - уже чуть спокойнее спросила та.

   - Просто потрогала.

   - Просто потрогала, - Грерия закатила глаза, дивясь такому беспримерному идиотизму. - Тебе повезло, что ты осталась жива.

   - Я видела такие странные вещи, - пробормотала Лили, пытаясь приподняться и снова опускаясь на землю, не в силах выполнить задуманное. - Свет окутал меня, он...

   - Он мог сжечь тебя, - мрачно заметила Грерия. - Это обычно и происходит, я успела выдернуть тебя в последнюю секунду.

   - Тебе удалось дотянуться до него? - спросила ведьма, помогая ей подняться.

   - Нет, - Лили покачала головой. Она на удивление быстро приходила в себя, и в ее памяти остались нетронутыми все воспоминания, и ощущение целостности от пребывания в свете. - Мне хочется вернуться, - пробормотала она, тоскуя по этому ощущению.

   - Вот еще, - заметила Грерия, глядя на нее, как на безумную. - Ты ведь хочешь его освободить, а не себя угробить.

   Лили посмотрела на ведьму молча, и какое-то время искренне не могла понять, о ком идет речь. Вдруг тот осколок совершенства, что ей удалось познать - это и было то, что предлагали светлые, а она добровольно от него отказалась? Лили глядела куда-то сквозь Грерию, и ведьма снова не на шутку встревожилась.

   - Что ж ты за горе-то такое, - вздохнула она. - Нам надо уходить. Мы обязательно придумаем что-то и вернемся, но сейчас нам лучше уйти, пока здесь больше никто не объявился.

   Лили согласно кивнула, позволяя поднять себя на ноги, а сама все вспоминала и переживала заново ощущение неделимого света.