«Как же сильно одна женщина может достать другую! Мать Стефана вроде бы неглупая, но никак не хочет понять, что он только со мной может быть спокойным и счастливым. Мужчине необходимо дать безопасность и любовь. Ну и чтобы в доме было чисто, обед вовремя приготовлен. В такой квартире, как у нас, можно прожить счастливо целую жизнь.

Теперь мне стало тяжело ходить, а когда нагибаюсь, надо сразу руками обо что-то опереться, иначе упаду вниз головой. Я уже почти девять месяцев ношу нашего ребеночка. Если бы не он, то Стефан не женился бы на мне, послушав мать. Чего только она ни творила, чтобы нас разлучить. Даже сумасшедшую из себя изображала.

Возвращались мы однажды из деревни, от моих родителей. Погода теплая, шофер верх у машины опустил. Езда, как в сказке, – по обеим сторонам темный лес, а дорога в свете фар, словно желтая река. Платье от ветра задирается прямо на голову, мы его со Стефаном ловим, ну и, конечно, иногда он туда рукой попадает. Он веселится, потому что водки, настоянной на сливах, выпил.

Лес кончился, вдалеке показался свет, и вдруг впереди возникло какое-то существо, которое чуть не попало нам под колеса. Шофер так резко затормозил, что машина чуть не попала в ров. А в свете фар стоит она – мать Стефана. Седые волосы развеваются, прыгает по дороге, будто танцует, руками размахивает. Стефан к ней подходит, а она его ударила по одной щеке, по другой. Он ее за руки хватает, а она вырывается и рычит нечеловеческим голосом. Шофер подскочил, вдвоем притащили ее к машине. Как только она меня увидела, снова глазами начала вращать. Сыночек, кричит, спасайся, единственный мой, – у нее дьявол под юбкой! Мне так обидно от этих слов стало, что я сразу стала прощаться со Стефаном. И слезы из глаз брызнули, крупные, как бусины. А Стефан мне машет, дескать, уйди с ее глаз долой, а то она нервничает. Я вышла из машины – и убежала в ров, в тень. Колени дрожат. Не знаю, что дальше будет со мной, я ведь ребенка под сердцем ношу.

Стефан уже совсем было перестал вспоминать о свадьбе. Но когда узнал про ребеночка, кажется, обрадовался. Сразу к моему животу приник, тогда он еще плоский-плоский был, и говорит: как ты там, сынок? Учись плавать, чтобы на глубине не утонуть. Ты должен подняться еще выше, чем твой отец. Генералом станешь или президентом. Ну, мне-то хотелось сразу пойти в загс. О костеле не могло быть и речи, только если по-тихому. Комендантша, с которой мы дверь в дверь живем, сообщила по секрету, что их с Владеком ксёндз обвенчал. Но это было на другом конце Польши. Ее отец настоял, мол, без венчания дочку не отдам. Ну, комендант поупрямился и в конце концов колени перед Богом был вынужден преклонить. А мать Стефана лишь потом узнала, что мы с ним уже давно женаты. А сейчас он обращается к нашему только что зачатому ребенку: вот бабушка будет рада, когда я ей скажу. Она столько лет внука ждет! Но его мама, как только узнала, сделалась темнее тучи. И сразу к Стефану – мол, ни в коем случае. Он приходит ко мне. Знаешь, говорит, Ванда, сейчас время непростое, неизвестно, что нас ждет, может, война будет. Разве можно в такой ситуации о ребенке думать? Я на эти слова ничего не ответила, только голову на грудь уронила. Он снова за свое, дескать, это безопасно, он доктора хорошего найдет. Вам что, спрашиваю, не терпится из меня убийцу сделать? Мой голос звучит хрипло, губы дрожат. А он обещает, что все расходы возьмет на себя. Просит не волноваться, ведь ребенок еще совсем маленький, не больше лягушачьего глаза. У него даже нет нервной системы, поэтому он ничего не почувствует.

Ты нашего малыша с лягушкой сравниваешь? – говорю я и бью моего единственного, любимого Стефана изо всех сил. Попала прямо по зубам. У меня льется кровь из руки, у него – изо рта. Смотрим друг на друга. Он облизывает губы языком. Мне его уже жалко стало, хотела было прижаться к нему, прощения попросить, но не смогла. Медленно повернулась и пошла к двери. Иду по лестнице, тело одеревенело, подбородком не могу пошевелить. Не помню, как попала в свою комнату, как на кровать легла. В голове шумело, в горле пересохло. Попить бы надо, но я даже пальцем не могла пошевелить из-за слабости.

Я почти не помню, что было потом. Кто-то надо мной склонялся, хотел приподнять мою голову. Какие-то краны вокруг, резиновые трубочки. Уколы в вену. И мир вокруг – хо лодный, белый, мерцающий. Передо мной появлялся то заплаканный Стефан, то кто-то чужой, то мой отец. Губы у каждого из них скакали по лицу: сначала на щеке появлялись, затем над глазом. Что тут творится, думаю, где я нахожусь? Но тут снова возникло лицо Стефана, теперь уже настоящее. И он говорит мне:

– Ванда, ты меня слышишь?

– Слышу, – отвечаю. А сама удивляюсь его глупому вопросу.

Тогда он встает на колени и опускает свою голову мне на грудь.

– Прости меня, жена моя дорогая и единственная, – шепчет.

Я снова удивляюсь:

– А мы что, поженились? Ничего не помню.

– Поженимся, как только выйдешь.

– Может, в костеле обвенчаемся? – спрашиваю я тихо, неожиданно осмелев. – Для моих родителей это очень важно.

– Хоть в костеле, хоть в церкви, хоть в храме буддистском, где захочешь. И пусть у нас ребенок родится, даже если он и ненормальным станет после этой твоей болезни.

– Значит, я больна?

– Была больна, но уже поправляешься, счастье ты мое единственное, – говорит и руки мне целует.

– Стефан, а где я?

– В больнице. У тебя отдельная палата и все, что необходимо.

Я снова очень удивляюсь и спрашиваю, о каком ребенке он говорит.

Он посмотрел на меня и тоже удивился:

– Ты не помнишь, что беременна?

– Я?

Он берет мою руку и кладет на живот. Я чувствую, что живот большой и круглый.

– Почему я так поправилась? Наверное, от долгого лежания.

– Ты что, Ванда?

Он смотрит на меня недоверчиво, будто опасаясь, что я делаю из него сумасшедшего. А мне внезапно стало очень тяжело думать…

Тут входит доктор. Стефан бросается к нему:

– Она ничего не помнит, пан доктор. Это навсегда?

– Все будет в порядке, – отвечает доктор, – только не нужно ее нервировать.

Стефан сделал несчастное лицо и спрашивает его, думая, что я не слышу: мол, она, случайно, не сошла с ума? А меня вдруг такая злость взяла, что я сразу все вспомнила и как закричу:

– Это ты и твоя мать виноваты в том, что у меня в голове все перемешалось. Но ты не бойся. Я от вас ничего не хочу. Женись на ней, она мечтает об этом. А я и одна не пропаду.

Стефан чуть до потолка не подскочил от радости. Конечно, не от моих слов, а от того, что память ко мне возвращается.

Я надолго в этой больнице застряла, три месяца провалялась. После выписки родители забрали меня в деревню для укрепления здоровья. Стефан приехал за мной с шофером на «виллисе». Но о свадьбе не сказал ни слова, только заметил, что пора на работу возвращаться. Я не знаю, как от людей огомный живот спрятать, а он говорит, что без секретарши не справляется. Мои родители не осмелились спрашивать, только отец глазами показывает, мол, спроси, а я делаю вид, будто не замечаю его знаков, потому что напоминать об обещании жениться как-то глупо и неудобно. Думала, что Стефан с отцом выпьет и начнет этот разговор. А он – ни словечка. Мама отважилась и говорит, дескать, я теперь так выгляжу, что ей пришлось мне платье в поясе расставить. А Стефан косит под дурачка: красивая у вас дочь, пара сантиметров в поясе ее красоту не испортит.

Потом мы сели в «виллис». И в конце леса опять его мамаша на дорогу выскочила. Они затащили ее в машину и рванули с места. А я осталась в лесу одна. Стефан в мою сторону даже не обернулся, так мамаша его напугала. Иду по дороге и не знаю, что обо всем этом думать. Оглянулась – позади отчий дом, в который стыдно возвращаться, впереди – комнатушка в чужой квартире. Руками живот придерживаю и говорю своему ребеночку: дай мамочке сил, чтобы она могла до добрых людей добраться. Кажется, мы с тобой одни остались.