Праздники уже давно прошли, гости разъехались, а я хожу как ненормальная. Иногда встану посреди улицы и стою, уставившись в одну точку, пока меня прохожие не начнут задевать. Только тогда иду дальше.

За это время со мной столько всего произошло, что этих событий хватило бы на несколько десятилетий.

Иногда, от нечего делать, я задумывалась над своей судьбой, гадала, что меня ждет впереди, буду ли я хоть капельку счастлива в будущем или, наоборот, мне уготована другая участь.

Сейчас жизнь меня захлестнула, как волна в море, поэтому я должна высоко держать голову, чтобы не захлебнуться. Ко мне пришла настоящая любовь, та, которая дается только раз, на всю жизнь. Если бы мне предложили под этими словами подписаться, я бы поставила свою подпись, и рука бы не дрогнула. Только он существует для меня на этом божьем свете. Он для меня, а я – для него.

Так произошло, что мы протянули друг к другу руки в одно и то же мгновение. Когда мы сидели на празднике за столом, наши глаза искали друг друга. Рядом сидел тот человек из Варшавы. Он что-то говорил, я даже не запомнила что. Я смотрела только на Стефана, уж очень много он пил в тот день. А потом мы с ним танцевали. И он шептал мне, мол, я так ему в душу запала, что он ночами спать не может, только обо мне и думает. А я ему на это отвечаю, дескать, бросьте, это вы после водки глупости несете. А он за свое, что может все эти слова повторить и на трезвую голову. Ну и намучилась я с ним! Стефан еле на ногах держался. А парень он здоровый – под метр девяносто. Толстым, правда, его не назовешь, зато рослый, потому и весит прилично. Если бы я его не поддерживала во время танца, то он бы на мне, как на вешалке, повис. А вокруг люди, таращатся на нас. Они бы сразу языками чесать стали, что важный человек во время государственного праздника в стельку надрался. Наконец я его во двор вывела и вместе с шофером в машину посадила, а он меня за руку хватает: „Возьми меня с собой, Вандочка, обними, спрячь, чтобы мама в таком виде не увидела“. Ну, я подумала, может, он и прав. Приказала шоферу к моему дому ехать. Потом мы его наверх, в мою квартиру, затащили. Шофер спрашивает, подождать ли ему в машине. А я отвечаю: „Поезжай домой, выспись, как человек, а я уж с ним сама справлюсь“. Водитель поблагодарил меня и уехал. Я со Стефана ботинки сняла, а у него ноги с моей кровати свисают. Вот какой высокий парень! Он спал, как младенец, даже на бок ни разу не повернулся. А я села на стул, стоявший около стола. Может, и задремала на пару минут, но все время старалась следить, чтобы с ним что-нибудь плохого не случилось.

Но на рассвете сон меня сморил. Я не услышала, как Стефан встал с постели, перепутал дверь, вместо туалета попал в детскую и описал там шкаф. Проснулась от крика хозяйки. Вылетела из комнаты, а все соседи проснулись и обступили его со всех сторон. Начальник стоит около этого шкафа, как распятие, качается взад и вперед. А на полу лужа. Хозяйка орет – разорвать меня готова: дескать, я непонятно кого в дом притащила. А здесь порядочные люди живут! Я хотела ей ответить, потому что не люблю, когда на меня голос повышают. Но перекричать ее было невозможно. Говорю ей: „Это очень важный человек“. А она кричит, мол, меня это не касается, давай убирайся вместе с ним, только сначала заплати за нанесенный ущерб, потому что паркет испорчен. Я ей отвечаю, что нам некуда в такую рань идти, и прошу разрешения остаться до утра, но хозяйка слушать ничего не хочет. Выставила нас за дверь, даже ботинки Стефану надеть не позволила. Я посадила его на лестнице, сама села рядом. Его голова тут же оказалась у меня на коленях. Так мы с ним до утра и просидели.

Я с ужасом ждала, что будет, когда люди проснутся и начнут из квартир выходить. Наш скандал и так уже разбудил всех соседей по этажу. Но Стефана было бесполезно будить, пока вся водка не выветрится. Около пяти утра он икнул раза два, потом голову поднял. Смотрит на меня, будто не узнает. Я усмехаюсь, дескать, я это, я. А он продолжает смотреть на меня как на чужую. Где мои ботинки? – спрашивает. Я отвечаю, что они закрыты в квартире наверху. В чьей квартире? – спрашивает. Ну, моих хозяев, у которых я комнату снимаю. Нельзя ли принести ботинки? А я не знаю, что ему ответить. Чувствую, что он злится на меня, как будто я в чем-то виновата. Но начальник не стал настаивать, когда увидел, что я не побежала за ними наверх. Встал, разгладил брюки и собрался идти прямо в носках. „Пан Стефан, – отважилась я, – может, мне сбегать за шофером, чтобы он сюда приехал, или такси вызвать?“ Он подумал немного и согласился, но все равно продолжал на меня злиться. Я вышла из дома и увидела, что подъехала наша машина. Я говорю шоферу, что не верю своим глазам, это просто чудо какое-то, а он смеется. Говорит, что решил приехать за шефом».

Он закрыл тетрадь и пошел на кухню. Включил газ, поставил чайник, дождался, пока вода закипит.

Решил не обращать внимания на этот бабский вздор. Все знали, что Ванда не очень умна, она тоже отдавала себе в этом отчет, но то, что он читал минуту назад, переходило всякие границы. Он не представлял себе, насколько глупа эта женщина. Сказать, что у нее были куриные мозги, означало сделать ей комплимент.

Идти куда-то он вроде уже не собирался, но сейчас все-таки решил выйти из дома. Две чашки кофе уже выпил. А жаль, мог бы заглянуть в бар неподалеку и посидеть там. Обычно он выбирал самый темный угол и оттуда наблюдал за людьми. Как правило, сюда приходили молодые – здесь стоял музыкальный автомат.

Он думал о прошлом. Проиграл. Это единственное, что оказалось правдой. Могло ли его утешить то, что проиграли и другие, все его поколение. Только кому? Это было непонятно. Неправда, что тогда, в первые годы, лишь у немногих не было темного прошлого. Он сам мог бы показать сотни таких людей. Чем труднее было жить, тем больше все находили в себе сил, чтобы сопротивляться.

Он прошел мимо бара «На распутье» – неплохое название для нерешительных – и пошел в сторону серых и неприглядных в эту пору года Лазенек.

Неудачное она однако же выбрала время, чтобы умереть. Хотя, может, там ноябрь не такой мерзкий и безнадежный. Он никогда об этом не думал, но где-то в глубине души таил уверенность, что умрет первым. Ванда казалась сильной, крепко державшейся за жизнь. Он не мог представить себе ее в старости. Но на самом деле она и не была старой. Сколько же ей лет?.. Так, сейчас, надо подумать. Когда Ванда родила Михала, ей едва ли исполнилось двадцать. Михалу сейчас тридцать семь. Значит, не дожила несколько лет до шестидесяти.

Он поймал себя на мысли, что думает о Ванде исключительно в эротическом плане. Потому что период женитьбы на Ванде совпал с самым подходящим возрастом для того, чтобы заниматься любовью. «Заниматься любовью…» – как противно это звучит. И ничего не передает. Этот момент, когда два жаждущих друг друга тела сближаются, сливаются, казалось бы, в неразрывном объятии. А после этого ты почти ничего не чувствуешь.

Ванда… он не мог сказать, что любил ее, но не мог также и категорически отрицать это. Она была единственной женщиной в его жизни, к которой он питал чувства, самому до конца неясные. Когда она находилась близко, не было сил от нее оторваться; когда она исчезала из его поля зрения, он переставал о ней думать. Может, потому мамаше было так легко их разлучить. Но неужели он согласился с ней расстаться только потому, что мамаша этого жаждала? Наверное, нет. Ванда была словно препятствие на дороге, которое он никак не мог преодолеть. Рядом с ней он забывался, а это опасно. Он должен был контролировать ситуацию. Всегда было какое-то неясное предчувствие, что она подкрадется сзади.

Замерзли ноги. Пальцы задеревенели, кожа покрылась мурашками. Он повернул в сторону дома.

Жара стоит такая, что человек, словно рыба, ртом ловит воздух. Во всех учреждениях с двух сторон открыли окна, иначе работать невозможно. Из-за сквозняков занавески бьют в лицо каждому входящему. Стефан, кажется, еще на меня злится, в глаза не смотрит. Только один раз, когда я ему ботинки отнесла, спросил, есть ли у меня проблемы с жильем. Ответила, что с предыдущей квартиры пришлось съехать, но я нашла другое место, еще ближе к работе. Это было неправдой, но зачем его в свои проблемы посвящать? Две недели я ночевала на работе. Измучилась страшно, потому что и помыться нормально негде, и спать неудобно. Кушетка в кабинете твердая, кожаная. К тому же я боялась: вдруг меня кто-нибудь заметит? Ведь не положено. Но потихоньку все устроилось. Нашла себе другую комнату, правда, без права пользоваться кухней и значительно дальше от работы.