Copyright ©by Maria Nurowska Published by arrangement with Wydawnictwo W. A. B., Warsaw, Poland

©Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний РИПОЛ классик, 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

В этом нет моей вины. Никакой, подумал он, тяжело поднимаясь с кресла. Ему становилось все труднее и труднее двигаться по комнате и маленькой кухоньке. Эта квартира оказалась его очередной ошибкой. В свое время ему предлагали выбрать квартиру на четвертом или на первом этаже. Та, что на первом, была поинтересней, кухня побольше, но коридор какой-то длинный и неуютный, темный. Да и до центра добираться дольше. А посоветоваться не с кем, решать нужно самому. Выбрал эту, недалеко от Лазенковского парка. Насчет четвертого этажа он уже тогда сомневался, хоть и чувствовал себя в то время еще неплохо. Теперь эти чертовы ступеньки стали настоящей пыткой. Последнее время он старался выходить из дома не чаще одного раза в день. Но всего ведь не предусмотришь. Вот вчера, например, сидел дома, ждал почтальона с пенсией, а сегодня отправился в магазин и, вернувшись, обнаружил в ящике почтовое уведомление. На этот раз пришло письмо из Америки. Если бы речь шла о посылке, можно было бы отложить до завтра, но письмо – это что-то новое. Тем более что последние переговоры по телефону с тем американским парнем – то ли сыном, то ли нет – ни к чему не привели.

Он уже стар. Даже если парень действительно его сын, что дальше?

Какая напасть заставила его свернуть в тот день с дороги и оказаться в той проклятой усадьбе, доме ксёндза? Это была ошибка. Большая ошибка. Не надо было жениться на Ванде. Но, с другой стороны, когда тебе двадцать с небольшим, каких только глупостей не наделаешь. Мамаша оказалась права на сто процентов: этот брак был обречен с самого начала. Она все умела предвидеть. Один раз немного ошиблась, но ее можно было понять. Ведь речь шла о будущем ее единственного сына. Она ему желала добра, ясное дело.

У Ванды тогда мог быть кто-то еще, но она не признавалась из-за страха перед теткой. Предпочитала всю вину свалить на него. Хотя скорее речь идет об ответственности. Вряд ли можно говорить о вине, когда рождается ребенок. Тетушка тоже хороша. Ей, видите ли, захотелось их помирить. Сначала она напоила его хозяйской настойкой, а потом застелила топчан. Попросту говоря, запихнула Ванду к нему в постель. Та бы сама до этого не додумалась. Продолжала бы сидеть у стенки, уставившись на него, как на божество. Она всегда так на него смотрела. Ему это действовало на нервы и одновременно возбуждало. Мысль о том, что через минуту он засунет руку в трусы этой завороженной девице, что его пальцы почувствуют ее влагу и легкую пульсацию, тут же приводила его в состояние готовности. Он знал, что она жаждет этого, но одновременно стыдится. Ее стыд распалял его еще больше. Он освобождал от одежды ее белое тело, и все в нем начинало оживать, возбуждаться. Удивительно. Он имел много женщин. Некоторых даже любил. Но ни с кем такого звериного желания не возникало. Нависая над ней, он приказывал Ванде смотреть на него. В ее глазах было что-то такое, от чего он сходил с ума. Продираясь в нее все глубже, он загребал ладонями большие груди Ванды, и его не трогали тихие мольбы девушки, переходящие в болезненный стон. Он не знал, что она чувствует. Они никогда об этом не говорили. Только однажды, будучи пьяной, Ванда рассказала ему, что от одного его вида ее трусы становились мокрыми. Оргазм она переживала не так, как все женщины, – не металась, не издавала страстных стонов, только прикрывала глаза.

Если бы не путешествие в Белосток, ему никогда бы не пришло в голову проведать Ванду в доме ксёндза. Ее тетка вела там хозяйство. Она взяла к себе Ванду после развода. Тетушка, видно, когда-то была очень даже ничего, все на своих местах. И Ванда сложена так же: массивные груди, бедра. А с годами еще больше стала походить на эту старую деву, которая до конца жизни так и не нашла себе мужика, даже в Америке. Хотя кто ее знает – она всегда отличалась неразговорчивостью.

Тот визит в дом ксёндза был ошибкой, страшной ошибкой. Утром он вышел из дома украдкой, как вор. Ксёндз и женщины еще спали. Разбудил шофера. Когда выезжал со двора, показалось, что в окне за занавеской мелькнуло чье-то лицо, но он не смог разобрать, кто это был: Ванда или тетка. Неважно. Это неважно. Она пошла своей дорогой, а он – своей. Зачем взваливать на кого-то вину за совершенные грехи? Впрочем, и они не имеют никакого значения после стольких лет…

Раздался звонок. Он, наверное, с минуту не мог сообразить, где находится. Ах да! Это квартира. И он в ней – уже пенсионер.

За дверями стоял Михал. Еще одна несбывшаяся надежда. Должен был многого в жизни добиться, но с трудом дотянул до аттестата. Потом его призвали в армию, там он получил профессию. Теперь работает таксистом. Мамаша до конца дней своих так и не смогла с этим смириться. Винила себя во всем, может, поэтому так рано и умерла. Постоянно твердила, что кровь Ванды взяла верх. Из-за нее, дескать, Михал не имел в жизни никаких амбиций. А ведь тот, другой, которого он в глаза не видел, стал профессором американского университета. Вот это карьера!

– Ты на машине? – спросил он сына.

Михал кивнул.

– Может, подбросишь меня на почту? Письмо пришло.

– За письмом? Они что, не могли оставить его в ящике?

– Письма из Америки не оставляют. Выдают по паспорту.

В машине Михал сказал:

– Я бы не сопротивлялся. Что в этом плохого? Все равно места в семейном склепе полно.

– Они с твоей бабушкой друг друга не любили.

– Какая разница. Гробы не подерутся.

Письмо оказалось толстой бандеролью, в которой находились потрепанные тетради. Некоторые из них – польские, их можно было узнать по бумаге. Когда он открыл первую, то нашел маленький конверт. В нем лежала записка. Он узнал почерк Ванды.

Это на нее похоже. Молчала столько лет, чтобы сейчас, в старости, его растревожить. И как это она все предусмотрела. Подписалась его фамилией, хотя после развода снова вернула девичью.

Он взял в руки первую тетрадь, перевернул несколько страниц.

Сегодня у нас был крестный и разговаривал с родителями о моей судьбе. О том, как мне жить дальше. Говорил, что бумагу об окончании средней школы он для меня достанет, только я должна учиться как можно лучше. Думает направить меня на секретарскую работу, но я должна следить за тем, чтобы не было орфографических ошибок, а то вылечу сразу же, в первый день. Еще надо выучиться печатать на машинке, ну за этим дело не станет. Скоро война кончится, и тогда в учреждениях потребуются люди. Отец, конечно, начал носом крутить – он хотел, чтобы я хозяйством на подворье занималась. Но крестный и мама тут же на него насели: дескать, у меня и внешность неплохая, и образование есть (я ведь всю войну ходила к учителю заниматься), а тяжелой работой все это можно погубить.