А я сама толком не знаю, чего хочу. Мне все равно. Я работы не боюсь, могла бы и дома остаться, ну, коль крестный все решил, пусть так и будет».

Ах так, значит, он обязан секретаршей какому-то крестному! В двадцать четыре года он стал воеводой города С. и имел по-настоящему неограниченную власть, которую иногда должен был делить с комендантом Беспеки[2]. Партийный секретарь Гелас был бесхарактерным, им можно было вертеть как хочешь.

Он отчетливо помнит тот день, когда Гелас привел его на этаж дворца, где должно было начаться его правление. Представил ему секретаршу. Она не произвела на него впечатления. Девушка нескладно поднялась из-за стола, подав ему свою обветренную руку с пухлыми, короткими пальцами. Что-то пробормотала и тут же рухнула на стул, как будто внезапно ее покинули силы.

Они прошли в кабинет.

– Все в порядке, – сказал Гелас. – Секретарша у вас проверенная, ее рекомендовал тот, кому можно доверять. Ну и, кроме того, внешне она очень даже ничего. С такой стоит согрешить.

Партсекретарь вопросительно зыркнул на него, а он скривился в вежливой улыбке. Гелас с самого начала покровительствовал Ванде, а это вполне могло означать, что тем самым, достойным доверия человеком, который рекомендовал ее, был он сам. Он удивился, что партсекретарь отметил ее внешность. Но позже, присмотревшись к ней поближе, тоже обнаружил пару достоинств. Полные, упругие груди, тонкая талия и аппетитные бедра. Она носила узкие юбки и высокие каблуки, ходила легко, покачивая бедрами в разные стороны. Это производило впечатление.

Со временем, когда она немножко привыкла и перестала заливаться румянцем при его появлении, оказалось, что у нее неплохое лицо, только уж очень обыкновенное. Большие голубые глаза, маленький вздернутый носик и пухлые губы. Светлые волосы были закручены мелкими кудряшками – писк моды того времени.

«Не прошло и полгода с того момента, как я приехала сюда. Теперь у меня будет новая работа. И зарплата больше, может быть, хватит, чтобы снять собственный угол. Очень уж стыдно жить на глазах у посторонних людей. Всегда сомневаешься, можно ли зайти в ванную кое-что простирнуть. Вдруг на меня будут коситься, потому что воду и свет расходую? Хоть уже за все и заплачено, хозяева наверняка думают, что могли бы взять с меня и побольше.

Отец спрашивал, приехал ли тот, кто должен был приехать. Я ему сказала, что еще нет. Сижу тут целый день одна и ничего не делаю, а зарплату-то получаю! Ну, потом мы с ним еще кое о чем поговорили, и, наконец, он рассказал мне главное. Оказывается, Здислав Мах вернулся из армии и приходил к моим родителям с бутылкой водки. Жениться на мне хочет. Отец говорил об этом с наигранным безразличием, но я знала, какого ответа ждет его сердце. А я не могла так ответить. Раз уж решила из деревни уехать – возвращаться не буду. Вот такая я: назад не оглядываюсь, что бы ни случилось. Отец голову опустил, а мне вдруг так стыдно стало, что захотелось в ноги ему упасть. Но я продолжала спокойно сидеть за столом, даже глазом не моргнула.

Отец посидел немного и начал собираться. Вынул из сумки кусок колбасы, кусок смальца, мед. Смалец я отдала ему обратно, зачем он мне? Я ничего тут себе не готовлю, только кипяток для чая приношу с кухни. Хозяйка не хочет, чтоб я у нее под ногами болталась. Потому и не взяла…»

«Наконец он приехал. Сегодня в комнату вошли двое: один – высокий в кожаной куртке, другой – пониже, в сером. Сразу подумала: мне нужен тот, что пониже. Последнее время с личной жизнью у меня не ахти, а тут повезло. Это я о втором. Может, он не совсем такого роста и комплекции, как мне нравится, но мордашка симпатичная.

Усы только начали пробиваться. Я удивилась: такой молодой и сразу так высоко взлетел. А до чего вежливый! Пани, будьте любезны, сделайте то-то и то-то. Мне аж смешно стало, как он со мной обращается, но виду не подаю, слушаю, что ему там нужно. Живет, кажется, с матерью. Ходят сплетни, что она приехала сюда из Варшавы специально, чтобы за ним присматривать. Конечно, ее можно понять, боится за него: молодой, наделает еще глупостей. Ведь у него такая власть в руках сосредоточена.

Жилье я сменила. Правда, на отдельную квартиру не хватило, но условия теперь лучше, могу кухней пользоваться. Если на работе не пообедаю (иногда от столовских запахов тошнит), то чего-нибудь вечером себе приготовлю.

Теперь работы много, всем людям постоянно что-нибудь нужно. Накопившиеся дела ждали, что найдется человек, который сможет их решить. И он нашелся. Умеет до сути дела докопаться. Не тратит время на пустые разговоры, как некоторые. Говорит, как должно быть, и точка. Он такой же, как я: если что скажет, то слов назад не возьмет. Мне это нравится. Я очень довольна, что с ним работаю. И вечером задерживаюсь, если есть какая-нибудь срочная работа. Он ходит туда-сюда, засунув руки в карманы, и диктует мне, а я печатаю на машинке. Я еще никого не встречала, чтобы так умно и быстро соображал. Иногда такое заумное предложение скажет, что я даже печатать перестаю от удивления. А он меня подгоняет, брови морщит. Ему кажется, что он так взрослее выглядит. А на самом деле совсем еще ребенок. Я как взгляну на его гладкие щеки, так у меня дух захватывает. Он старше меня на пять лет, а такое ощущение, что лет на десять моложе. Женщины взрослеют быстрее. А вот мужчины долго подрастают. Я не говорю об уме, ум-то у него есть, а опыта – ну ни на грош. В людях не разбирается. Иногда я ему подсказываю что-то. „Вы так думаете?“ – спросит и искоса на меня посмотрит. Потом брови нахмурит. Не скажет, что я права, но сделает по-моему. Главное, чтобы он первый не успел сказать, тогда уже ничего не поможет. Будет только так, как он распорядился…»

Сегодня на работу заявилась его мамаша. Вся из себя, разряженная, в чернобурке, с зонтиком. Поболтали мы с ней, как женщина с женщиной. Она говорит мне: вы уж проследите за ним, чтобы каких-нибудь глупостей не наделал. Он еще такой наивный, мой Стефан. Она так это сказала, что у меня аж сердце растаяло. Я ей сразу же пообещала, что не спущу с него глаз. Потом приготовила на плитке чай, подала, а она предложила к ней присоединиться. Я мигом второй стакан достала, а тут он входит. С первого взгляда стало понятно, что ему не понравилось, как мы тут сидим. „Вам, наверное, работы не хватает?“ – спросил он, обращаясь ко мне, но мамаша тотчас на мою защиту встала, начала объяснять: дескать, она сама меня пригласила. „Мама всегда что-нибудь придумает“, – заметил Стефан, но чувствовалось, что он уже не так злится, как сначала…»

Приближался День Победы. И вдруг все пошло кувырком. Какие-то люди из Варшавы собирались приехать на открытие памятника в сквере. Планировалось установить там танк с красными звездами по бокам. В знак благодарности советским солдатам, которые первыми после немцев вошли сюда.

Пока нам этот танк удалось в город притащить, пришлось решить сотню вопросов. Постамент уже давно был готов, потому что скульптор работал как зверь, а вот самую главную часть, то есть сам танк, до сих пор не прислали. Я, как только приходила на работу, сразу хваталась за телефон и заказывала междугородный разговор. Он нервничал, кричал в трубку, что это безобразие, провал серьезного дела и вообще! Дескать, для страны важно, чтобы в этот день в том месте, где стояли немцы, был воздвигнут памятник. Это укрепит дружбу с нашими единственными друзьями со стороны восточной границы. Кто-то ему ответил, что немцы тоже не все плохие. После таких слов Стефан весь покраснел и закричал в трубку: что за вздор вы там несете, неужели не понимаете, о чем я говорю? Вы должны доставить то, что обещали. Потом он обратился ко мне: видите, пани, они ничего не понимают. А я ему ответила, что лучше всего все сделать самому – поехать в воинскую часть и договориться с комендантом. Он в ответ взглянул так, будто у меня с головой не все в порядке. Однако на следу ющий день велел соединить его с комендантом. И договорился с ним. Танк нашелся, художник две звезды с боков пририсовал. И ни перед кем не пришлось унижаться…»