Я рассказываю ему об опросе, который устроил среди друзей. И спрашиваю, как он впервые кончил.
Однако Джо отказывается говорить. Э-э, наверное, нужно снять возникшее напряжение… Делюсь с ним воспоминаниями о своем первом опыте, о мимолетном романе с уборщицей.
В трубке стоит тишина. Долгая тишина. Потом Джо переспрашивает:
— Ты разделся перед уборщицей?!
Я со вздохом подтверждаю сказанное. Джо изумленно присвистывает.
— Господи, это действительно странно.
Киваю. Джо прав. Я странный, какой-то особенный. Безнадежный чудак. Потом мне на ум приходит одна мысль.
— Джо, да ты же сам транссексуал, черт подери!
— Ну и?
— Ты носишь лифчики. И колготки. Когда не играешь в крикет. И ты считаешь меня странным?
К счастью, Джо смеется. Громко и долго. Он уверяет, что мне незачем волноваться, и у каждого свои причуды. Да уж, это точно. Потом он прощается, потому что ему еще надо заказать платье из каталога.
Стало быть, я нисколько не странный. Вернее, не так чтобы слишком. Ладно-ладно, я странный, ну и черт с этим! Мой опрос показал, что теория об отпечатках не выдерживает критики. Я же не повернут на уборщицах. Меня не возбуждает шум пылесоса или запах моющего средства. Я просто люблю низеньких, миниатюрных, сексуальных девушек.
Почему?
Кажется, я знаю, откуда это пошло. Первая девочка, которая мне понравилась и даже ответила сексуальной и эмоциональной взаимностью, была Элизабет. Мы вместе ходили в детский садик.
Знаю, знаю…
Я помню наш поцелуй только потому, что о нем написал. Ну, «написал» не в буквальном смысле, а прочитал эти слова всей семье за обедом. Мама их запомнила, а потом мое детское творчество даже напечатали. Неплохо, да?
Я подхожу к книжному шкафу и достаю оттуда брошюрку. Называется она «Всякая всячина», «сборник детских стихов, составитель Энтони Твейт». Интересно, найду ли я в этом стишке что-то новое о себе и своих сексуальных проблемах? Как так получилось, что мне тридцать семь, а я до сих пор одинок и люблю лишь невысоких фигуристых цыпочек с задорным смехом?
Итак, вот мое творение. Страница вся истрепалась. Перед стихом написано: «Шону было только четыре годика, когда он сочинил эти строки. Конечно, он не знал, что пишет стих, а думал, что просто разговаривает».
Почти правда.
Когда целую я Элизабет,
Вся одежда танцует,
И все мальчишки залезают на крыши.
И
Знаете, что делает обед?
Он приходит из садика,
Раскладывается по тарелкам
И сам себя ест.
А знаете, что делают тарелки?
Они собираются,
Идут к мистеру Герду
И вместе прыгают в раковину,
А потом на полочки и, и, и…
Когда целую я Элизабет,
Из наших ртов выходит волшебство.
Я немножко его подсократил, в книге было длиннее, но все в том же духе: когда я целую Элизабет, пианино начинает играть само по себе, яблони растут прямо сквозь крышу, лампочки идут в магазин, чтобы купить еще лампочек, и так далее. Потом снова появляется загадочный мистер Герд.
Итак, о чем говорит это грустное стихотворение? Что в возрасте четырех лет я был неисправимым романтиком? Или просто странным ребенком? Не знаю. Зато я до сих пор помню Элизабет Мейсон. Очень миленькая (для четырехлетней). Темноволосая, курносенькая, смешная, невысокая (да-да, я знаю, ей было только четыре). В детстве я нисколько не сомневался, будто нам с Лиззи суждено быть вместе. Увы, жизнь порой дает жестокие уроки. Когда нам обоим стукнуло по восемь, она встретила другого. Девятилетнего. Словом, та еще потаскушка. Зато я навсегда запомнил, чего можно ждать от женщин.
То же самое произошло со мной и в школе. Я учился в самой обыкновенной: куча галдящих мальчишек и столько же высокомерных девчонок. И была среди них одна особенная, по имени Салли Энн Лонг.
О, Салли Энн Лонг!
Она была очень красивой и не по годам прыщавой. Эта кокетка закружила меня в веселом танце на игровой площадке моего детства. Салли всегда говорила, когда надевала белые трусики. Она знала, что я по уши в нее влюблен. И даже обещала поцеловать, но не пришла в назначенное место. Я мечтал о ней долгие месяцы и даже годы — весь третий, четвертый и пятый классы. Чаще всего она с презрением отвергала мои настойчивые просьбы. Хотя в один прекрасный день я все-таки засунул руку ей под юбку и пощупал бедра. Это случилось на уроке географии. Салли только хихикнула и продолжала писать, как ни в чем не бывало, а я еще несколько лет с благоговением вспоминал тот чудесный миг. И вспоминаю его по сей день.
Что любопытно, Салли носила полосатые платья и короткие синие юбки. Полосатые платья и синие юбки возбуждают меня до сих пор. Люблю девушек с голыми ногами. Ах да, и Салли была невысокого роста. Пять футов и два дюйма. Прямо как Элизабет. Ну хорошо, хорошо, Лиззи была двух футов, но ведь тогда мы ходили в садик.
Это я все к тому, что сексуальные предпочтения мужчины закладываются еще в начальной школе и даже раньше. Можете спросить, если не верите. Я лично знаю парней, которые помешаны на чулках, потому что в детстве видели, как девочки встают на руки и при этом обнажают чулки. Другие сходят с ума по женской груди — они часто листали папины взрослые журналы. Вовсе не обязательно при этом испытывать оргазм, связь не настолько прямая, однако в нежном возрасте действительно происходит нечто очень важное.
Или это просто случайность — не знаю. Факт в том, что я пытаюсь с этим бороться. Я в восторге от Сюзанны, и то, что она не соответствует дурацкому лекалу у меня в голове, вернее, в паху, — не причина для разрыва. Подумаешь, все мои пассии были маленького роста! И классно смотрелись в плиссированных синих юбках! Подумаешь, что каждый мой роман с высокой девушкой заканчивался тоской зеленой или катастрофой!
На следующий день назначаю Сюзанне второе свидание. Мы встречаемся в баре. Она настоящая красавица, очень женственная, но… я ее не хочу. Эта жуткая мысль не дает мне покоя весь вечер. Я стараюсь не подать виду — плохо стараюсь, потому что она смеряет меня растерянным взглядом и говорит:
— Что-то не так, да?
Я молчу. Не могу произнести жестокое и грубое «да», но и на «нет» у меня не хватает духу. Поэтому я просто сижу и тереблю бокал, чувствуя себя виноватым и раздавленным. Наконец Сюзанна наклоняется, целует меня в лоб и уходит со словами:
— Спасибо за вино…
Вернувшись домой, я окончательно расстраиваюсь и угрюмо пялюсь в окно. Можно подумать, сама по себе любовь — недостаточно тяжелое испытание, и судьба решила подлить масла в огонь. Поди разберись во всех этих размерах, цифрах и детских плиссированных юбочках.
Может, мне стоило поднапрячься с Бонго-Бонго? Мы отлично ладили. Она смеялась над моими шутками, я смеялся над ее. Но исходя из своего личного опыта (весьма богатого и тяжелого) я знаю, что с флюидами не поспоришь. Пресловутая искра необходима. Если яблони не растут сквозь крышу и пианино не играет, рано или поздно наступит конец.
А потом до меня доносится какой-то шум. Снаружи. Время час ночи. Распахнув окно, я замечаю в тени пиццерии целующуюся парочку. Девушка хихикает, а парень сует руку ей под свитер. Любовь витает в воздухе.
Сперва у меня возникает непреодолимое желание окатить их ледяной водой и вызвать полицию. Черт, да я похож на злобного старпера! А это точно нехорошо. Закрывая окно, я про себя желаю влюбленным удачи и уютного гнездышка. Сажусь за компьютер.
Что дальше? Интернет дарит неисчерпаемые возможности общения. Утром мне сообщают, что некая Лиззи внесла меня в список «избранных».
Я открываю ее профиль.