К концу войны ^{12} о Риале забыли. Если его «Одиночество» не поняли, то «Тьму» попросту не прочли. В пятидесятые, одолеваемый финансовыми проблемами, попавший в плен алкогольной зависимости, Томас ведет тихую жизнь, странствуя по городам Франции, Германии, Италии и Ирландии. Зарабатывает он случайными переводами, газетными статьями и порнографическими рассказами, публиковавшимися под псевдонимом, и все время ведет дневник, который впоследствии становится фундаментом его последних великих работ: «О невозможности вспомнить», «О книге как зеркале мира», «Свет», «Небеса» и «Ад». ^{13}

Если бы не молодой австрийский психолог доктор Фелис Бергер, имя Томаса Риала навеки кануло бы в забвение, а его лучшие последние книги никогда не были бы не то что опубликованы, но даже написаны. В 1958 году, работая над диссертацией о причинах и следствиях страха и надежды, Бергер наткнулась на ротапринтную копию эссе Риала «О страхе и надежде в романах Кафки», опубликованную в венском журнальчике «Мозговые волны» в 1928 году. Потрясенная прозрениями забытого философа, которые она посчитала «опередившими не только свое, но и наше время», Бергер решила отыскать автора статьи.

Поиски заняли два года, ^{14} но в конце концов Бергер нашла Риала в убогой квартирке в Хельсинки. Он зарабатывал на жизнь ремеслом частного детектива, а деньги тратил на водку и шлюх. Когда Бергер спросила Риала об эссе для венского журнала, тот уверил ее, что никогда не писал ничего подобного. Впоследствии, однако, когда Бергер удалось завоевать доверие философа и с ее помощью он избавился от алкогольной зависимости, Риал признался, что написал эссе «в течение двух белых ночей в Вене. В баре я познакомился с редактором журнала, и случайно разговор зашел о Кафке. В те времена его романы еще мало кто читал. Редактор попросил меня написать, что я думаю о „Процессе“ и „Замке“. Поначалу я отказался, потому что наутро должен был покинуть Вену, но он соблазнил меня обещанием накормить до отвала, а я был так голоден, что согласился. В это эссе я вложил очень много из пережитого лично мною. На поверхности оно может показаться весьма абстрактным и наукообразным, но на деле в нем я проделал операцию на собственном сердце, обнажил свое прошлое. Что же до идеи о том, будто бы страх и надежда по сути есть одно чувство и из двух чувств надежда куда опасней и невыносимее… когда-то я верил в это, верю и теперь». ^{15}

По приглашению Бергер Риал — высохший, седобородый старик шестидесяти лет — поселился в шахтерской деревушке в ста километрах от Вены, где родители Бергер владели большой усадьбой. На прилегающих землях стоял коттедж, поначалу предназначавшийся для садовника, но уже много лет пустовавший. Коттедж отремонтировали, и он превратился в райский уголок на лесной опушке. Там Риал и прожил последние, самые плодотворные десять лет своей жизни. Каждый день он колол дрова для растопки, сам готовил себе завтрак и усаживался за работу. Писал он все утро, затем обедал и отправлялся в лес на прогулку, иногда проводя там по многу часов. Вечером Риал ужинал в гостеприимном доме родителей Бергер, которые были немногим младше Томаса и восхищались его талантом, затем возвращался в коттедж, читал, пил вино и «грезил, глядя на пламя очага».

В этих буколических условиях и были написаны величайшие книги Риала. Первым был опубликован третий по счету сборник стихов «Желания» (1963), вскоре за ним последовала подборка критических статей «Книга как отражение мира» (1965), включающая знаменитое эссе о Кафке и статью о Хорхе Луисе Борхесе и Филиппе Ларкине, ^{16} названную лондонской «Таймс» «странной и разоблачительной», принесшую своему создателю еще большую славу. ^{17} В сборнике также опубликовано иллюстрированное фотографиями любопытное эссе «Хороший глаз, дурной глаз», которое включают в различные антологии чаще прочих произведений Риала. ^{18} Ко времени, когда эти работы начали публиковаться, Риал уже три с половиной года трудился над «автобиографическим романом» «Лабиринт». Еще через год, на середине третьей по счету правки, он решил забросить роман и, доведенный до отчаяния несовершенством собственной памяти, написал «О невозможности вспомнить».

Опубликованная в 1966 году, эта тоненькая книжица, хоть и заклейменная критиками как порождение «псевдонауки», вызвала одобрение некоторых известных ученых. Вдохновленные открытием Риала, они решили опытным путем доказать то, во что верил философ. Суть воззрений Риала заключалась в следующем: наша память есть миф; все попытки «вспомнить» прошлое не более чем реконструкция, сотворение прошлого заново, выдумка. Чтобы продемонстрировать справедливость своей теории — то, что сам Риал называл ее «коренной безусловностью», — он выдвинул идею о некоем человеческом существе, чья единственная в своем роде личность, чья душа перестают существовать, когда он засыпает. Просыпаясь, он словно рождается заново — не тем, кем уснул, а совершенно новым человеческим существом. ^{19}

«И даже более того, — завершает свою мысль Риал, — можно сказать, что „я“ становлюсь новым человеком не только каждое утро, но и каждый миг бодрствования; что „я“ постоянно меняюсь; что „я“ описывает мою сущность только в настоящий момент времени. И если „я“ говорю о себе в какой-то период в прошлом, значит, мое „я“ лжет, пусть даже только себе самому». ^{20}

В это время Риал уже начал выказывать признаки того, что обеспокоенные родители Бергер назвали его «маниями». Другие источники сообщают, что у философа обнаружились чудаковатые привычки: он мог запереться на семьдесят два часа, причем в коттедже все это время горел свет, затем проспать целые сутки, и все это время его настроение менялось от младенческой безмятежности до слепого отчаяния. ^{21} Глубоко верующая служанка-эльзаска Бергеров Габриела Шварц, которая последние пять лет приносила Риалу пищу, а стало быть, имела возможность наблюдать философа вблизи чаще прочих, признавалась, что «он бывал то очень добр, то страшно зол, но чаще всего равнодушен. Он походил на привидение: душа бродила далеко, оставив позади смертную оболочку. Я совершенно не удивилась, когда его тело тоже исчезло». ^{22}

Подобными наблюдениями легко объяснить (возможно, слишком легко) его полуэкстатические «уходы к природе» из «Света», опубликованного в 1967 году в виде отдельной брошюры, а позднее вместе с более объемной и фундаментальной «Тьмой». По сути являясь «философическим размышлением», «Свет» по настроению ближе к стихотворению в прозе или религиозному откровению. И хотя Риал совершенно недвусмысленно отрицает в этой работе существование Бога и жизни после смерти, «Свет» поражает спокойствием и ясностью, особенно в сравнении с агонией «Тьмы». Обе книги — о смерти, и многие критики до сих пор утверждают, что «Свет» — это «Тьма», переписанная Риалом, впавшим в старческое слабоумие. Однако утверждающие подобное совершенно игнорируют тот факт, что человек, написавший «Свет» и «Тьму», одновременно работал над отличающимися необыкновенной ясностью мысли «Небесами» и «Адом». И как бы ни называли состояние, в которое Риал впал, когда писал «Свет», — «старческим слабоумием», «манией» или «всевидящим экстазом» ^{23} (последний термин принадлежит самому философу), очарованию этой книги невозможно противиться. На протяжении долгого времени она остается самой читаемой книгой Риала.