Он не мог допустить, чтобы она одна решала эту проблему.

— Я пойду с тобой, Мэри. Попрошу у Драммонда выходной.

— Нет, Дэвид, — твердо возразила она. — Тебе еще держать экзамен. Очень важно, чтобы ты сдал. А после сразу приезжай к нам. Я буду ждать… — Она слегка запнулась. — И… если у тебя выдастся свободная минутка, то напиши мне.

— Обязательно, Мэри. Я уже начал письмо.

— Жду не дождусь, когда его получу. Ну а теперь мне пора. Спокойной ночи, Дэйви, дорогой.

На том конце провода положили трубку. Сейчас она на цыпочках поднимется по лестнице притихшего дома в свою спальню, рядом с комнатой Уилли. Схватив перо и бумагу, он набросал длинное и пылкое письмо, после чего разделся в каком-то трансе и упал на кровать.

Следующим утром он воодушевленно и с двойной энергией взялся за подготовку к выпускным экзаменам. Теперь, на последнем рывке, время не шло, а бежало. Когда настал решающий день, он вошел в «Элдон Холл» натянутый, как струна, но уверенный в себе и занял место за одним из столов. Выдали первые бланки с вопросами. После быстрого ознакомления он увидел, что вопросы ему подходят, и начал писать, ни разу не подняв глаза, заполняя страницу за страницей ровным четким почерком. Последующие три дня, разрываясь между больницей и университетом, он во время экзаменов садился за тот же стол и старался изо всех сил — не только ради себя самого, но и ради нее.

Затем настал черед экзаменов по клинике. На терапии он сразу поставил диагноз: бронхоэктаз со вторичным церебральным абсцессом. Ему казалось, что он хорошо справляется. В последний день сессии он явился на устный экзамен. Драммонд, сидевший рядом со стариком Мердо Маклишем, профессором королевской кафедры акушерства, известным среди студентов под кличкой Хайлендский Мерин, и Первисом, приглашенным экзаменатором, дружески ему кивнул и заметил своим коллегам:

— Это тот парень, у которого есть врачебный такт.

— Похоже, у него есть гораздо больше, — сказал Первис, просмотрев его экзаменационные листы.

Они начали опрос, и Мори — быстрый на ответ, сговорчивый, улыбчивый и при этом неизменно почтительный — чувствовал себя на высоте, хотя Мерин давал ему повод для беспокойства. Эта устрашающая личность, наводившая ужас на многие поколения шотландских студентов, но в то же время оказывавшая им поддержку, уже успела войти в легенду благодаря своей грубой прямолинейности и вульгарному юмору. На вводной лекции семестра он имел обыкновение вызвать к кафедре какого-нибудь робкого юношу, швырнуть ему кусок мела и, ткнув в доску с мрачной ухмылкой, на глазах у всего потока высказать в самых грубых выражениях свое пожелание получить наглядное изображение женских наружных половых органов. Сейчас же он говорил немного и внимательно наблюдал за Мори, а в его маленьких красных глазках сквозило подозрение. Вскоре, однако, опрос подошел к концу, и Первис сказал с улыбкой:

— Думаю, нет необходимости задерживать вас долее. — Когда Мори ушел и за ним закрылась дверь, он добавил: — Приятный юноша.

Мерин раздраженно покачал головой.

— Соображает хорошо, — проворчал он, — хотя, конечно, большой пройдоха.

Его коллеги расхохотались. В этом возрасте никто старика Мердо уже не воспринимал всерьез.

Результата экзаменов должны были вывесить в субботу утром. Пока Мори поднимался подлинной тропе на университетский холм, вся его уверенность куда-то испарилась. Он ошибался: и вовсе он не преуспел на экзаменах, а провалился. Он едва осмелился подойти к доске объявлений у главной арки. Его имя оказалось наверху списка рядом с двумя другими. Он сдал с отличием.

У Мори закружилась голова. После всех лет неизменного самоотречения в торжественность минуты как-то не верилось. Радость была двойной оттого, что вскоре он разделит ее с Мэри. Едва выслушав поздравления сокурсников, собравшихся вокруг доски, он немедленно отправился в местный почтовый филиал у подножия Гилморского холма и послал телеграмму: «ПРИБУДУ АРДФИЛЛАН ПОЕЗДОМ 17.30 СЕГОДНЯ».

Он надеялся, что к этому часу она успеет вернуться из Крэгдорана, и действительно, когда он приехал, она была уже на вокзале, встречала его. Быстро-быстро, с сияющими глазами, бледная, но еще красивее, чем раньше, она приближалась и, оказавшись рядом, задохнувшись, не обращая ни на кого внимания, подставила ему губы. Если за последние лихорадочные дни он забыл теплую свежесть ее поцелуя, то теперь узнал заново. Они покинули вокзал и направились к пекарне, а он так и не выпустил ее руки. Переполненные чувствами, они пока не произнесли ни одного вразумительного слова. Он видел, что она не осмеливается задать самый важный на тот момент вопрос, и хотя заранее готовился интригующе долго рассказывать о своем успехе, сумел лишь робко выдавить, не поднимая глаз:

— Я сдал, Мэри… с отличием, среди первых.

Она вдруг нервно сжала ему пальцы и напряженным от эмоций голосом произнесла:

— Я знала, что так и будет, Дэйви, дорогой… я так рада, ужасно рада за тебя. Теперь нам вместе ничего не страшно.

Он в тревоге склонился к ней.

— Что, трудно пришлось?

— Нелегко. — Она нежно на него взглянула, смягчив тем самым последовавшие слова. — Когда я пошла к Уолтеру, он сначала решил, будто я шучу. Все никак не мог поверить, что какая-то женщина его отвергла. А когда убедился в моей серьезности… повел себя… не очень красиво. Потом его родители пришли к моему отцу… это тоже было неприятно… — Она печально улыбнулась. — Я узнала про себя много нового.

— О боже, — простонал он. — Подумать только, тебе столько пришлось вынести, а меня не было рядом. С каким удовольствием я сломал бы этому негодяю шею.

— Нет, — серьезно сказала она. — Наверное, это я виновата. Но я могу только благодарить небеса за то, что избавилась от этой семейки… — Она сильнее прижалась к нему. — И за то, что встретила тебя. Я люблю тебя, Дэйви.

— А я тебя, Мэри.

— Это самое главное, — вздохнула она. — Все остальное не имеет значения.

— Но разве твои родные не встали за тебя горой?

— Отчасти, — сказала она. — Не считая Уилли, они не слишком мною довольны из-за всего… Ну вот мы и пришли, сначала заглянем к отцу.

Мэри завела его в пекарню через боковой вход. Там было тесно и темно, от двух раскаленных печей шел жар, и сладко пахло свежеиспеченным хлебом. Дуглас вместе со своим помощником Джоном Дональдсоном задвигал тяжелую полку, на которой выстроились ряды двойных шотландских буханок, темной корочкой вверх. Пекарь, без пиджака, в испачканном мукой фартуке и старых белых холщовых туфлях, бросив взгляд через плечо, увидел Мори, но не стал прерываться. Покончив с делом, он медленно снял фартук и только тогда подошел.

— Сам, значит, явился, — сказал Дуглас, не улыбаясь, и протянул руку.

— Отец, — выпалила Мэри, — Дэвид с отличием сдал экзамен, он среди первых в списке.

— Значит, ты теперь врач. Ладно, уже кое-что.

Он повел их за собой из пекарни наверх, в гостиную, где Уилли сидел за расчищенным столом и делал уроки, а тетушка Минни вязала у окна. Мальчик радостно улыбнулся при виде Мори. Тетка, однако, даже не взглянула в его сторону, продолжала вязать, хмуро уставившись на мелькающие спицы.

— Садись, парень, садись, — сказал маленький пекарь. — Сегодня мы выпили чайку пораньше, не как обычно… но… может, позже, если проголодаешься, Мэри принесет тебе перекусить.

Дэвид опустился у стола на жесткий стул, Мэри придвинула ближе к нему свой стул и тоже села.

— Выйди из комнаты, Уилли, — сказала тетушка, воткнув наконец спицы в вязание и одарив Мори холодным взглядом. — Слышишь меня, Уилли!

Мальчик ушел.

— Итак, Дэвид, — начал пекарь, — ты должен понять, что для всех нас это было потрясение…

— И для всех прочих тоже, — встряла тетушка Минни, возмущенно качая головой. — Весь город гудит. Просто скандал и позор.

— Да, — снова заговорил Дуглас. — Мы оказались в весьма неприятной ситуации. Моя дочь обручилась с достойным человеком. У него хорошие связи, в округе его уважают. Она не только обручилась, но уже назначили день свадьбы… когда ни с того ни с сего, без всяких причин, она вдруг все отменяет ради какого-то незнакомца.