Я сделал выбор, уверенный, что поступаю правильно. Я вышел в спальню, достал из комода чемодан. Венди все поняла. Она сидела в гостиной и плакала. Я уносил не только чемодан с вещами. Вместе со мной она лишалась будущего, в которое вложила столько энергии, столько сил.

Сейчас я открою одну тайну. Через несколько месяцев после гибели Нагела я усомнился в том, что тогда сделал правильный выбор. Мое решение повлияло не только на мою жизнь, но и на жизнь Венди. Если бы не моя выходка, все могло бы сложиться совершенно иначе. В конце концов, я причинил Венди боль… Я сел в «короллу» и поехал в Преторию навестить ее, дать ей удовлетворение, рассказав, что свершилось правосудие, что несправедливость, совершенная мною в отношении ее, была отомщена.

— Она больше здесь не работает, — сказали мне на кафедре английской литературы. Мне дали ее адрес; она переехала в Ватерклоф.

Я поехал туда и остановился у дома. Я долго сидел в машине и ждал. Под вечер домой приехал ее муж в «мерседесе», и ему навстречу из дома выбежали двое малышей, мальчик и девочка.

— Папа, папа!

А потом вышла сама Венди в фартуке; ее лучезарная улыбка согревала их всех — всю семью. Потом они ушли в дом. У них был большой дом, окруженный садом, в котором благоухал жасмин. Сзади наверняка был бассейн, внутренний дворик и выложенная кирпичом площадка для барбекю. А я сидел в «королле» — безработный, сломленный, разбитый — и даже не мог плакать из жалости к себе.

— Там все-таки были доллары, — сказал ван Герден Орландо Арендсе. Они беседовали в крепости Арендсе в Митчеллз-Плейн.

— Сколько?

— Пока не знаю, Орландо. Точно не меньше миллиона, но скорее всего больше. — Ван Герден понимал, что может ошибаться, но ему надо было спешить. — Насколько я понимаю, долларами занимаешься ты.

— Ван Герден, позволь говорить прямо. Ты хочешь, чтобы я поверил, что ты собираешься украсть у государства доллары и принести их мне? Это ты-то, которого называли неподкупным?

— Орландо, я не собираюсь красть деньги у государства, я собираюсь вернуть их вдове покойного.

— Она не вдова, они не были женаты.

— Тебе многое известно.

Арендсе пожал плечами:

— Я читаю газеты.

— Деньги принадлежат ей.

— И тебе?

— Ты меня знаешь; я не такой.

— Верно.

— Она ничего не сможет сделать с долларами. Придется перевести их в ранды.

Орландо Арендсе постучал по очкам для чтения, висевшим на цепочке у него на шее, дорогой авторучкой.

— Объясни, в чем тут твой интерес?

— Мне платят за работу.

— Гонорар частного детектива? Ерунда! Как и должно быть. Я хочу знать, в чем тут твой интерес.

Ван Герден пропустил слова собеседника мимо ушей.

— Орландо, мне нужны телохранители. Они угрожали моей матери. Я ищу человека, способного защитить ее.

— Твоей матери?

— Да.

— Угрожали?

— Да. Он сказал, что будет жечь ее паяльной лампой. Убьет ее.

— Невозможно. Твоя матушка — национальное достояние.

— Ты знаешь мою матушку?

Орландо снисходительно улыбнулся, словно отец — непонятливому сынишке:

— Ван Герден, ты считаешь меня отребьем. Думаешь, я — обычный гангстер из Кейп-Флэтс, тупой и примитивный, чьими услугами иногда не грех и воспользоваться. Так вот, позволь тебе сказать — просто так, чтобы не было недоразумений: у меня дома, не здесь, а в доме, где я живу с семьей, висят две картины кисти твоей матери. Кстати, за них я заплатил наличными на выставке в Констанции. Всякий раз, когда я смотрю на них, они трогают меня до глубины души. Они показывают, что на жизнь можно смотреть и с другой стороны. Я незнаком с твоей матерью лично. Но я знаю ее душу, и она прекрасна. — Арендсе помолчал и добавил уже другим тоном, как будто он досадовал на самого себя: — Сколько тебе нужно бойцов?

— А сколько мне может понадобиться?

Орландо задумался.

— Ты хочешь, чтобы ее охраняли дома?

— Да.

— Хватит и двоих.

Ван Герден кивнул:

— Двое — замечательно.

— Для твоей мамы дам самых лучших. Но не бесплатно.

— Я не могу тебе заплатить. Именно поэтому я и предложил тебе сделку с долларами.

— Вдруг стал азартным, ван Герден?

— Орландо, за моей спиной больше нет полиции.

— Что правда, то правда.

— Так ты мне поможешь?

Орландо закрыл глаза; он продолжал стучать авторучкой по очкам для чтения. Потом открыл глаза.

— Помогу.

— А еще мне нужно оружие. Огнестрельное оружие.

Орландо смерил его недоверчивым взглядом:

— Тебе?!

— Да. Мне.

— Господи спаси, тогда уж надо дать тебе и инструктора по стрельбе!

Его бойцы, сидевшие за столом, расхохотались — громко и насмешливо.

Ван Герден сидел на кухне в большом доме матери. Джоан ван Герден, Каролина де Ягер и Вилна ван Ас разговаривали в гостиной, Хоуп еще не вернулась. Ван Герден читал письма Рюперта де Ягера, разложив их в хронологическом порядке: обычная история мальчика из африканерской семьи, горячего патриота, который собирался послужить своей родине. Рюперт де Ягер, рядовой, был призван в 1-й пехотный батальон в Блумфонтейне. Он радовался, что служит недалеко от дома, и удивлялся, какую пеструю смесь являет собой армия. Городские пижоны, парни с ферм, выпускники университетов — теперь они все вместе, все равны, все они пушечное мясо. Он гордился своими успехами в физподготовке, надеясь, что так его скорее примут в спецназ.

Отбор в Дукудуку, проверка физических данных, эйфория от успеха, наивная радость, беседы с отцом, которого Рюперт, очевидно, боготворил. Постепенно среди длинных, иногда скучных описаний армейских будней, воспоминаний о родной ферме начинали попадаться любопытные зарисовки. Сельский парнишка, впервые в жизни попавший в чужие края. Позже в письмах появились и фамилии братьев по оружию.

«Хофстеттер такой шутник, он из Маквасси…»

«… А потом нам разрешили поспать… Мы очень устали, но вдруг Меченый достал гитару. По-настоящему его зовут Майкл Вентер. Он очень маленького роста, папа, и у него на шее родимое пятно, вот его и прозвали Меченый. Он из Хумансдорпа. Его отец — рихтовщик, специалист по покраске автомобилей. Он сочинил песню о родном городе. Она очень грустная».

«…Оливир говорит, что никто не может правильно произнести его имя. Оно пишется с буквой „с“ на конце, но произносится Харел. На самом деле его назвали в честь одного средневекового короля. Он полный псих и болтает без умолку, но, по-моему, у него все получится, он силен как бык».

Читая, Ван Герден делал пометки. Колонка имен, фамилий и кличек делалась все длиннее и длиннее. В список попадали не все. Некоторые упоминались лишь однажды, другие то и дело всплывали на страницах писем. Он отвел таким фамилиям дополнительную колонку: с одной базы на другую. Курсы подводников в Лангебане, прыжки с парашютом в Блумфонтейне, взрывное дело в Первом управлении спецназа в Дурбане. Девять месяцев учебы, тренировок, лишений. И вот, наконец, боевая часть в Намибии, Юго-Западной Африке.

«…Здесь всех постоянно перебрасывают с места на место. Из старой группы остались только мы с Меченым. Наш взводный сержант — Бюси Схлебюс; говорят, он совсем спятил. Он уже два раза побывал в Анголе. У него бешеные глаза, папа, но, по-моему, он хороший солдат. А ругается он лучше всех…»

Ван Герден посмотрел на дату. Начало семьдесят шестого года. Он заторопился: теплее, теплее. Де Ягера, Вентера, Схлебюса и еще пятерых послали в Анголу в поддержку УНИТА. Ван Герден выписал имена тех, кто служил с де Ягером в одном взводе, в отдельную колонку. Глаза бегали по строчкам, искали новых упоминаний о Схлебюсе, нашли очень мало. Ван Герден злился, когда письма де Ягера становились нечеткими и расплывчатыми. Целые страницы описаний природы, рассуждения о политике и тактике «войны в буше», хвастливые упоминания об успешно проведенных операциях. Судя по всему, их взвод был приписан к 32-му батальону. Чаще всего они сопровождали грузы… «Мне нельзя много писать об этом, папа. Все расскажу тебе, когда вернусь домой». Иногда Рюперт де Ягер описывал стычки и перестрелки.