— Ух ты! — воскликнула Хоуп, когда он закончил. Он увидел, что она поправляет пальцами прическу.

— Кто-то знал о деньгах в сейфе, — продолжал ван Герден. — Все указывает на то, что кто-то что-то знал. Некто с винтовкой М-16 и паяльной лампой явился к Яну Смиту с заранее обдуманным намерением. Обычные грабители так не готовятся. По крайней мере, злоумышленники знали, что у него дома хранится целое состояние в той или иной форме и что для того, чтобы убедить его расстаться с имуществом, понадобятся сильные доводы. Словом, его убил человек, который знал его по прошлой жизни.

Хоуп Бенеке кивнула.

Новый порыв ветра плеснул в окна дождем.

— Значит, Ян Смит знал, где можно достать поддельное удостоверение личности. Значит, он знал, как избавиться от незаконно полученных долларов. Значит, он построил сейф не в целях безопасности, но чтобы что-то там хранить. Значит, ван Ас так и не знала его по-настоящему. Или она лжет, хотя в этом я сомневаюсь.

Ван Герден прислонился к буфету и скрестил руки на груди.

— Вы замечательно поработали, — сказала Хоуп.

Он стиснул кулаки.

— У меня пока всего лишь версия.

— Хорошая версия, — сказала она.

Ван Герден пожал плечами:

— Пока это все, что у нас есть.

— А завтра?

О завтрашнем дне он еще не думал.

— Не знаю. Ключ ко всему — доллары. Я хочу выяснить, кто в 1983 году контролировал черный валютный рынок. И фамилии тогдашних главных наркодилеров. Но может быть, в данном случае мы столкнулись с чем-то совершенно другим. Возможно, он украл деньги в Америке. Или получил их в результате незаконной сделки с оружием. Кто знает? В нашей гребаной стране все возможно.

Интересно, отреагирует ли она на его грубость? Пусть скорее убирается! Он не намерен угощать ее кофе.

— Я наведу справки. Есть несколько мест. Несколько человек…

— Я могу чем-нибудь вам помочь?

— Вам придется решить, что сказать ван Ас.

Хоуп поднялась с места — медленно, как будто устала.

— Думаю, мы ей ничего не скажем.

— Решать вам.

— В деле много неясностей. Поговорим с ней, когда узнаем побольше.

Она взяла кейс.

— Мне пора.

Ван Герден опустил руки.

— Я позвоню вам, если что-нибудь найду. — Ему хотелось сказать: «Только, пожалуйста, больше не приходите ко мне домой». Но он сдержался.

— У вас есть номер моего мобильного?

— Нет.

Она снова открыла кейс, вытащила карточку, вручила ему. Потом повернулась, направилась к двери. Ван Герден заметил, что юбка выгодно подчеркивает ее ягодицы.

— Зонтика у меня нет! — почти агрессивно заявил он.

Хоуп обернулась с порога и улыбнулась:

— Доминго?

— Что?

— Я о музыке.

— Нет.

— Я думала, это саундтрек к фильму. Ну, знаете, к фильму Дзефирелли…

— Нет.

— Кто поет?

Ей надо уходить! Ему не хотелось говорить с ней о музыке.

— Паваротти и Сазерленд.

— Как красиво! — сказала она.

— Самое лучшее. — Он прикусил язык. Пусть не лезет не в свое дело!

Некоторое время она молчала. Потом нахмурилась:

— Странный вы человек, ван Герден!

— Я подонок, дрянь, — быстро ответил он. — Кого хотите спросите, вот хоть Кемпа. — Он распахнул входную дверь. — А теперь уходите.

— Вы хорошо поработали. — Хоуп вполоборота посмотрела на дождь и побежала вниз по ступенькам. Ван Герден услышал ее смех — один короткий смешок. Когда она открыла дверцу своего БМВ, в салоне зажегся свет. Садясь, она помахала ему рукой. Хлопнула дверца, свет погас. Он запер парадную дверь.

Подошел к проигрывателю, выключил его. Она ни черта не понимает в музыке. Ну надо же такое сказать — «Доминго»! Надо будет позвонить ей утром. Сказать, что он будет являться к ней в кабинет ежедневно, в конце рабочего дня, и представлять полный отчет о проделанной работе.

Сюда она больше приходить не должна.

Можно еще составлять письменный отчет и передавать ей.

Зазвонил телефон.

— Ван Герден.

— Добрый вечер, — произнес женский голос. — Меня зовут Кара-Ан Руссо. Не знаю, помните ли вы меня…

Хоуп Бенеке медленно ехала домой по шоссе № 7. «Дворники» разметали дождь с лобового стекла. Днем ей хотелось его убить, а вечером вдруг захотелось его обнять. Она прикусила губу и подалась вперед, пытаясь разглядеть дорогу за завесой дождя. Теперь она все поняла. Его гнетет не злость, а боль. И чувство вины.

Теперь можно отстраниться. Теперь она его раскусила.

Вот и все.

Вот и все.

В доме было много книг. У нас часто бывали писатели, поэты, ценители литературы; здесь велись оживленные дискуссии и жаркие споры. Однажды поздно вечером в субботу две женщины чуть не подрались из-за «Семи дней у Силберстейнов» Этьена Леру. А знаменитую статью Николаса Петруса ван Вейка Лау читали и обсуждали всю ночь после воскресного ужина. И в этот кружок литературных светил я притащил Луи Ламура.

Я полюбил читать не сразу. Мне казалось, что и помимо чтения существуют другие, гораздо более интересные вещи. Поскольку мать предоставляла мне довольно много свободы, я участвовал в обычных школьных мероприятиях и более неформальных мальчишеских играх. С дядюшкой Шорти де Ягером мы ходили ловить рыбу на реку Вал (на сверчка, без грузила), обследовали заброшенные шахты, без конца строили и перестраивали дом на дереве на участке Схалка Вагенара.

Потом мы открыли для себя комиксы. Гюнтер Краузе глотал выпуски «Марка Кондора», «Такузу», «Капитана Дьявола». С позволения родителей. Его мать обожала Барбару Картленд и ей подобных, а отца частенько не бывало дома. По утрам в субботу мы ходили в книгообмен Дона за новыми выпусками для Гюнтера и его матери, а потом заходили к ним домой и жадно читали. До самого восьмого класса, когда я почти без интереса взял у Дона роман Ламура, посмотрел на ярко-зеленые глаза героя на обложке, лениво, ни о чем не подозревая, прочел первые два абзаца и познакомился с Логаном Сакеттом.

Мать каждый месяц выдавала мне по нескольку рандов на карманные расходы. Книга стоила сорок центов. Я купил ее. И следующие три года читал Ламура запоем. Мама не возражала. Может быть, она надеялась, что любовь к вестернам позже распространится на другие, более важные книги. Она не подозревала о том, что чтение вестернов привело к моему первому столкновению с законом. И Ламур ни в чем не был виноват.

Однажды рано утром в выходной мать высадила меня, Гюнтера и еще одного школьного приятеля в Клерксдорпе. Мы собирались в кино. На главной улице размещался двухэтажный магазин. Внизу продавались игрушки и канцтовары, а на втором этаже были книги. Я бывал в том магазине и раньше, но в тот день я открыл для себя целый новый мир новых, нечитаных романов Луи Ламура на белой бумаге; они выглядели значительно лучше выцветших, слегка пожелтевших, зачитанных книжонок в книгообмене. Романы из магазина пахли свежей типографской краской.

Не помню, сколько денег было у меня с собой. Видимо, немного. Их не хватало на кино, молочный коктейль и Ламура. Если купить книгу, я не смогу вместе с Гюнтером пойти в кино. Если пойду в кино и выпью молочный коктейль, тогда не хватит на книгу. И вот, обуреваемый страстью, я принял роковое решение: взять книгу — не значит «украсть».

Такой была простота, с какой я перешел границу между невинностью и грехом. Быстро, не раздумывая. Только что я был читателем, преисполненным радости при виде многочисленных новых книг, и вот я уже стал будущим вором, прекрасно сознающим все последствия своего поступка. Я украдкой разглядывал окружающих меня покупателей, выжидая, когда никто не будет на меня смотреть.

Я взял две книги и затолкал их под рубашку. А потом спустился по лестнице — нарочито медленно, беззаботно. Чтобы скрыть выпуклость под свитером, я втянул живот и слегка наклонился вперед. Сердце бешено колотилось в груди, руки вспотели. Все ближе и ближе к двери, ближе, ближе, я уже готовился вздохнуть с облегчением — как вдруг та тетка схватила меня за руку и заговорила словами, с которыми многие южноафриканцы начинают разговор с незнакомым человеком. Эти слова — краеугольный камень нашего комплекса неполноценности: