Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я подхожу к двери конюшни, оттуда появляется работник. Он несет чембур, волоча его по земле. Он не здоровается со мной. И я с ним не здороваюсь.

Основная часть здания состоит – если продолжить церковные ассоциации – из двух «нефов» с денниками. Их разделяет узкий темноватый коридор. При денниках – коробки со щетками, подставки для седел, на крючках висят уздечки. Боковые, так сказать, приделы – короткие концы креста – приютили денники поменьше, предназначенные для лошадей школы. Летом здесь жарковато, потому что потолок ниже. Иерархия сказывается на оплате: маленькие денники стоят дешевле, но в каждом имеется окошко. Некоторая доплата позволит пользоваться большим денником в главной части конюшни. Доплатите еще – и получите большой денник с окошком. Ну а самые лучшие и дорогие денники расположены в центре креста. В наружных стенах есть окошки, а решетчатые двери выходят на развязки для мытья и крытый манеж. Таким образом, содержащиеся здесь лошади нисколько не страдают от скуки.

В большинстве денников сейчас пусто, впрочем, я прохожу несколько таких, чьи обитатели совсем не выходят наружу. Это – шоу-лошади, их хозяева спят и видят своих питомцев элитной породы. Шкурки у них – волосок к волоску, и, соответственно, на улице им нечего делать. Не дай бог, их там укусят или лягнут, или просто в грязи вываляться захочется…

Я прохожу мимо бывшего денника Гарри…

Нет, не так. Я дохожу до бывшего денника Гарри – и все, дальше двигаться не могу. Я смотрю в сторону манежа, но и так чувствую – Гарри здесь! Его присутствие подобно облаку, щедро заряженному электричеством, оно клубится и затягивает меня, как водоворот…

Наконец я заставляю себя повернуть голову и обнаруживаю в деннике белоснежного андалузца. «Осторожно, строгая лошадь! – гласит прикрепленная к двери табличка. – Жеребец! Не выпускать!»

Блестящие черные глаза разглядывают меня с нескрываемым любопытством. В отверстие над кормушкой просовывается нос, опять-таки черный. Челка у коня волнистая и внушительно длинная.

Я протягиваю руку – почесать ему под подбородком, но роняю ее, так и не прикоснувшись. Секунду он ждет, может, я передумаю и все-таки приласкаю его, потом ему становится скучно. Он фыркает и отворачивается к рептуху с сеном.

Я иду дальше.

На подходах к арене я слышу голос из динамиков:

– Нет, не так. Поднимай его в галоп, не играй в гляделки. Он отлично знает, как это делается, просто не давай ему сачковать. Давай, давай, он у нас малость ленивый…

Французский акцент. Во дела! Папа никогда не нанял бы тренера-француза. Он всегда верил только в немецкую школу езды, это у него была прямо религия. Совершенство в любой мелочи, строго регулярные тренировки, вылизывание элементов. Шесть шагов в каждой четверти двадцатиметрового круга, восемь темпов в полном пируэте на галопе. Ни больше ни меньше!

Но в манеже звучит французский акцент, и преподают там в традициях французской школы. Я проскальзываю в комнату отдыха и сажусь у окошка. Здесь сидят несколько родителей, они дожидаются окончания смены. Когда я вхожу, все оборачиваются, но никто не спешит поздороваться, и за это я благодарна. Я быстро оглядываю стены, сплошь увешанные моими конными портретами, и забиваюсь в уголок, жалея, что у меня нет шапки-невидимки.

По ту сторону манежа выстроены шесть лошадей, всадники стоят рядом, держа их под уздцы. Посередине – еще одна лошадь. Ученица гоняет ее на корде под наблюдением инструктора.

Конь – рослый темно-гнедой мерин, похожий на английского чистокровного, хотя, может быть, и не без примеси более тяжелой породы. На нем двойная уздечка с трензелем, мундштуком и подбородочной цепочкой, поводья перекручены и обернуты вокруг шеи, чтобы не попали под ноги. Корда продета в кольцо трензеля и пристегнута к внешней пряжке подпруги. Конь идет по кругу легким галопом, ученица держит корду в одной руке, а в другой – длинный кнут.

– Вот так, а теперь рысь, – говорит инструктор.

Он стоит к окошку спиной, глядя на ученицу и лошадь. Волосы у него светло-каштановые, длинные и густые, собраны в хвост на затылке. Он не очень высокого роста, но, как и мой отец, восполняет это крепким атлетическим сложением. Он делает три широких шага назад и один вбок, но я по-прежнему не вижу лица.

Ученица трижды легонько дергает корду, и лошадь переходит на рысь. Потом девушка собирает корду, подводя к себе лошадь, пока наконец мерин не останавливается подле нее. Вскинув голову, он раздувает ноздри. Ученица говорит что-то инструктору, но я не слышу. Микрофон только у него.

– Глупых вопросов не бывает, – говорит он. – Только глупые ответы.

Положительно, он начинает мне нравиться.

Ученица возится с боковым поводом, отстегивая его от седла и перенося на трензель. Конь тут же выгибает шею.

– Вот видишь? – говорит тренер, отступая, чтобы ученица могла вновь воспользоваться кордой. – Он всю дорогу знал, что нужно делать. В том числе и как голову держать. Твоя задача – заставить его все это делать, когда сидишь наверху. Напоминай ему, где должна быть голова. А теперь рысью… марш!

Конь поднимается в рысь, постепенно расширяя круги. Девушка сбрасывает с руки кольцо за кольцом.

– Хорошо, – хвалит тренер. – Молодец. Лошади должно нравиться то, что она делает, пусть она работает с охотой. Вот так, а теперь галоп… Так, так, круг поменьше… Галоп, галоп, галоп… Отлично! А теперь круг пошире – и рысь! Ну что, заметила, что боковой повод был длинноват? При переходе на рысь конь нос задирал…

Снова остановив мерина, девушка подтягивает повод. Инструктор подходит и жестом велит ей отойти. Теперь я вижу его лицо, сперва в профиль, а потом и анфас – он обходит коня. У него правильные мужественные черты. И длинные усы, которых я, право, как-то не ожидала.

Он отстегивает корду и просит ученицу принести выездковый хлыстик. Сбегав к стойке возле стены, она ждет, пока он разбирает поводья. Потом он берет хлыстик – и она отходит подальше.

Он стоит у левого плеча лошади, внутренний повод держит у самого трензеля, а внешний, перекинутый через холку рослого мерина, – в той же руке, что и хлыстик. Он смотрит в какую-то точку на груди лошади, а потом щелкает языком. Мерин охлестывает себя хвостом и вскидывает голову. Тренер вновь щелкает языком и касается хлыстиком лошадиного бока. Мерин мгновенно брыкает в сторону.

Я перестаю дышать. Мой отец никогда бы такого не потерпел, но этот человек остается невозмутимым. То есть он вообще никак не реагирует. Продолжая смотреть в ту же точку, он опять щелкает языком, и конь брыкает.

На сей раз человек подходит к голове лошади. Какое-то время он просто стоит неподвижно, потом кладет ладонь на лоб мерину. Конь упирается ему в руку, вскидывая морду – раз, другой, третий, – и затем его голова медленно опускается.

Теперь, когда человек снова оказывается у плеча, мерин принимается плясать, двигаясь вокруг него боком, словно вокруг столба. Движения у коня плавные, собранные, передние и задние ноги пересекаются на каждом шагу…

Господи Иисусе! Мне не хочется даже моргать, до такой степени я боюсь что-нибудь пропустить.

– Этому малому требуется уйма работы в руках, – говорит тренер ученице. – Ему это не нравится, он все время спрашивает: «А мне точно надо это делать?» – и ответ должен быть: «Да», но лучше, чтобы он сам этого захотел. Твоя задача – сделать так, чтобы он захотел!

По разговору похоже, что сейчас он вернет коня ученице. Я направляюсь к выходу, но у самой двери оглядываюсь еще раз.

Тренер сел в седло, и как же преобразился под ним конь! Он подобрал под себя зад, выгнул шею, как бы даже стал выше ростом. Он отлично сбалансирован и идет в поводу, хотя рука у всадника очень мягкая – поводья чуть ли не провисают. Я зачарованно гляжу, как они исполняют пиаффе – собранную рысь на одном месте – и всадник посылает его в пассаж, причем заметить движение его рук или ног почти невозможно. Ну да, он, конечно, красуется, но… почему бы и нет?

8
{"b":"149665","o":1}