— Ты так ничего и не понял? Я здесь ради того, чтобы восстановить справедливость, — спокойно изрек Жюльен и, полагая излишними иные объяснения, пронзил Жиля копьем.

Пригвожденный к столбу, тот испустил слабый стон, и изо рта у него ручьем хлынула кровь. Тем не менее он силился что-то сказать.

— Ты… сам того не подозревая… оказываешь мне огромную услугу… — бормотал Жиль, истекая кровью. — Наконец… я воссоединюсь… со своей матушкой.

— Нет. — Грудь у Жюльена взволнованно вздымалась, но глаза смотрели жестко, безучастно. — Ты ни с кем не воссоединишься. И тебя никто не будет искать. Тебе будет заказано переступать черту, разделяющую два мира. Ты будешь мертв, но не обретешь ни покоя, ни прощения. Душа твоя обречена скитаться неприкаянной тенью, терзаться виной за совершенные грехи, пресмыкаться подобно бездомной собаке, выть голодным волком и не находить успокоения. Никогда.

— Ты лжешь… ублюдок!

— Я это знаю наверное. Ибо мы оба будем вместе в преисподней. — Голос Жюльена звучал теперь поразительно глухо.

Огюст, прислонившись спиной к бочке, безмолвно, с искаженным лицом наблюдал за происходившим.

— Это твоего имени никто никогда не вспомнит… — хрипел Жиль. Содрогаясь в конвульсиях, он простер руку в направлении заклятого врага, точно все еще хотел вцепиться в него скрюченными агонией пальцами. — И ничто… даже твои чернокнижные искусства не смогут этого изменить…

Вдруг рука Жиля упала, голова безжизненно поникла на грудь. Обмякшее тело, пригвожденное копьем к деревянному столбу, на землю не рухнуло и продолжало отбрасывать жуткую тень, которая укладывалась в странную ромбовидную фигуру.

Тут раздались громкие удары в дверь.

— Эй, кто там есть? Выходите все, с поднятыми руками!

— Быстрее, бежим через окно! — очнулся от оторопи Огюст. — Я сомневаюсь, что они осмелятся привлекать внимание англичан.

— Слишком поздно, — Жюльен выглядел спокойным. — Уходи, я тебя прикрою, — приказал он, сжимая кинжал.

В дверь уже не стучали, а пытались ее выбить.

— Либо бежим мы оба, либо никто, — возразил Огюст.

— Хорошо, — согласился Жюльен, и в тот же миг дверь, не выдержав мощного натиска, грохнулась оземь.

Из облака пыли возникла группа людей во главе с Новерра, конюшим Наполеона, которого тот называл не иначе как «мой швейцарский медведь». По бокам от него — генерал Бертран и граф де Монтолон, оба в мундирах, позади — Маршан, Сен-Дени и кучка слуг.

Бертран и Монтолон, с пистолетами на изготовку, выступили на шаг вперед. Монтолон, увидев пронзенного копьем Жиля, лишился дара речи.

— Кто вы такие? — спросил генерал Бертран.

— Французы, — Жюльен, давая понять, что не намерен оказывать сопротивления, отбросил в сторону кинжал. Огюст опустил ружье.

Потревоженный шумом, Наполеон справился о причинах переполоха и приказал привести задержанных к нему. Монтолон предупредительно сообщил, что Жиль убит и они причастны к его смерти, но вместо ожидаемой реакции император, не сводя глаз с Жюльена, велел отпустить пленников с миром:

— Перед вами патриоты, сохранившие верность своему императору. Пожелайте им удачи. Это самое лучшее и разумное из того, что мы можем для них сделать.

Уже на выходе из дома Жюльена догнал де Монтолон.

— Воин! — с некоторым вызовом обратился граф и протянул Жюльену британскую форменную шляпу, которую тот позабыл в салоне: — Она вам пригодится, ежели вы желаете добраться до порта, не привлекая внимания.

Жюльен, удостоив его сиятельство короткого взгляда сверху вниз, поспешил выйти наружу, где ждали Жером и Батист.

Обратный путь при свете дня, вопреки ожиданиям, оказался значительно проще — сыграла свою роль английская военная форма. Вчетвером, похожие на сменный караул, они без особых трудностей спускались по извилистой дороге. Дело несколько осложнялось лишь тем, что силы Жюльена таяли с каждой минутой, но рядом были оба Тургута.

Между тем в Лонгвуд-хаусе челядь приступила к устранению последствий драматических событий. Один из слуг, недавно прибывший на остров толстяк по имени Дюпен, воплощение трусости, увидев труп, копье, изображение ромбов, тихо вскрикнул и осенил себя крестным знамением.

— Впечатляет, да? — издевательски спросил тот, кому было поручено возглавить операцию по наведению порядка.

— Это… и это… и это!.. — бормотал Дюпен, указывая дрожащим пальцем на рисунки на земле, на пригвожденного к столбу мертвеца и отбрасываемую им тень, которая совмещалась со знаком на стене, — это же колдовство вуду! Вуду! — и, крестясь, в паническом ужасе вылетел из кладовой.

— Чувствуется, бедняге Дюпену не довелось поучаствовать в настоящих боевых переделках, — укоризненно покачав головой, отметил старший и распорядился убрать тело. Извлечь копье, однако, оказалось далеко не простым делом — оно вошло в древесину гораздо глубже, чем можно было предположить.

В семь пятьдесят, когда Жюльен с друзьями добрался до набережной, Огюст, все еще в офицерском мундире, коротко объяснил постовому, что у него предписание срочно прибыть с нарядом на патрульный корабль, курсировавший у острова, и что их доставит туда «Эксельсиор». После этого четверка беспрепятственно поднялась на борт.

В восемь часов десять минут торговое судно «Эксельсиор» вышло из Джеймстауна и взяло курс к родным берегам.

Чуть позже сменный караул поднял тревогу. В Плантейшн-хаус, резиденцию губернатора, доставили рапорт о необъяснимом ночном происшествии — нападении на Лонгвуд-хаус.

— Что с Бонапартом? — поинтересовался, выслушав донесение, Хадсон Лоу.

— Доживает последние часы, ваше превосходительство. Это абсолютно верные сведения.

Весть о том, что Бонапарт при смерти, мгновенно облетела весь остров. Хадсон Лоу, с учетом данного обстоятельства, счел возможным немного повременить с началом расследования произошедшего.

В дневниках и переписке тех, кто присутствовал при последних часах императора, говорится, без упоминания точного времени, что в ночь с четвертого на пятое мая Наполеона перестали мучить боли.

В последующие часы у него, по всем признакам, ничто не болело и ничто его не беспокоило. Наполеон Бонапарт тихо скончался, около шести часов вечера пятого мая 1821 года.

Девятого мая тело императора, облаченное в форму гвардейских егерей, перевезли в Долину герани и предали земле. Во исполнение воли усопшего, его погребли у ручья под тремя плакучими ивами — деревом, согласно давнему пророчеству Гран-Перл на болоте прощения, судьбоносным для Жюльена.

Губернатор острова воспротивился тому, чтобы на могиле было высечено «Наполеон», останки погребли под плитой без надписи и обнесли безымянную могилу обнесли скромной деревянной оградой.

Вечером 14 декабря 1840 года, в десятиградусный мороз, многолюдная толпа встречала гроб с телом Наполеона Бонапарта, с разрешения британского правительства вернувшегося наконец во Францию.

Гроб, освещенный со всех сторон лампадами, находился на палубе корабля «Ля Дорад», пришвартовавшегося к пристани Курбевуа. На набережной ветераны, братья Наполеона по оружию, ежась от холода, терпеливо ждали сигнала, чтобы выстроиться в почетный караул и отдать дань уважения своему императору. Что значили для них еще несколько часов ожидания по сравнению с предыдущими девятнадцатью годами? Израненные в сражениях, уже старые и больные, в былые времена они составляли цвет одной из самых грозных армий в истории. Теперь одни из них пытались спрятаться от пронзительного ветра у стен единственной постройки — деревянного павильона, наскоро сколоченного, чтобы уберечь от непогоды императорский катафалк; другие, как некогда на походном бивуаке, грелись вокруг костров или, закутавшись шарфами, прохаживались, чтобы разогнать кровь.

Ровно в девять утра прогремели пушечные залпы и повсюду загудели колокола. Под торжественный звон гроб по сходням перенесли на набережную и водрузили на погребальную колесницу. Молодые люди из Латинского квартала вдруг грянули «Марсельезу». Толпа поддержала студентов, и траурный кортеж под пение многотысячного хора двинулся в путь — от моста Нейи до Дома Инвалидов.