Перед ним, с таким же подсвечником, предстал Жюльен — судя по свисавшим из-под воротника концам галстука, времени на то, чтобы привести в порядок одежду, у него было в обрез.

— Отец Барро, прошу вас безотлагательно совершить обряд венчания.

— Благословен Всемогущий Господь! — воскликнул священник, молитвенно сложив пред собою руки.

— Как можно скорее, падре, — настаивал Жюльен, совершенно уверенный в том, что благодарность святого отца уже достигла Всевышнего и можно приступать к делу. — Мы сейчас уезжаем.

— Ах, сын мой! Бурный роман! Вот он — единственно правильный путь! — восторженный кюре окончательно проснулся, вознес руки к небесам и возопил: — Я знал это! — и оставив Жюльена в двери, заметался по комнате в поисках облачения. — Я венчаю вот уже на протяжении сорока лет и распознаю истинно любящие друг друга сердца, стоит мне лишь один раз взглянуть на пару. Сестре я постоянно втолковываю: «Шарлотта, дорогая, замуж выходи только по большой любви. На кой черт тебе выскакивать за кого попало? Разве тебе плохо со мной?» Ах, вот и мадмуазель!.. — В порыве чувств он прижал к груди Библию, завернутую в нежно-лиловую столу. — Я это предвидел! Понял сразу, как только вы ступили на порог!

Стараясь не шуметь, чтобы никого не разбудить, совместными усилиями они подготовили в углу, у того окна, где ужинали Сара и Жюльен, место для совершения таинства бракосочетания. Кюре поверх сутаны надел стихарь, чрез плечо перекинул нежно-лиловую столу, взял в руку требник и четки. Грудь его украшало серебряное распятие.

Стоя напротив жениха и невесты, священнослужитель отдавал последние распоряжения обряда. Позади молодых, на расстоянии шага, он расположил свидетелей — заспанных Жерома и Батиста, поручив каждому держать внушительных размеров свечу.

Все происходило в такой спешке, что во многом приходилось импровизировать. Поскольку на приготовления времени практически не было, Жером, которого никто никогда не видел с не напомаженными волосами, предстал именно в таком виде; даже отец Барро не сразу признал его, приняв сначала за незнакомца, остановившегося накануне переночевать. А у бравого Батиста был полный беспорядок в одежде, гораздо более живописный, чем у жениха.

— Итак, мы собрались здесь, преисполненные радости, дабы соединить узами святого брака замечательную пару, — кюре умолк, с восторгом взирая на жениха и невесту. — Замершие в напряженных позах, с застывшими лицами, Жером и Батист пребывали в состоянии сна наяву. — Сара и Жюльен, прибыли на постоялый двор «Разочарование» и перед ликом Господа Бога, по собственной воле… — кюре вдруг запнулся.

Жерому и Батисту, которые дремали с открытыми глазами, вдруг показалось, будто их опалило небесным огнем. Мгновенно стряхнув с себя остатки сна, свидетели, однако, поняли, что это просто оплавляющийся воск обжигает пальцы, и безропотно смирились с новым испытанием. Братья, со свойственным им присутствием духа, остались по-прежнему недвижны как изваяния.

— Дорогая Сара, хотите ли вы взять в мужья вашего возлюбленного Жюльена? Обещаете ли вы перед Господом Богом быть верной ему, любить и почитать его в здравии и болезнях, в бедности и богатстве? Обещаете не дать увянуть вашей любви и хранить ее изо дня в день, пока смерть не разлучит вас?

— Да, хочу и обещаю, — произнесла Сара и расцвела в улыбке.

Кюре, весьма внимательный к деталям, обратив внимание на страдальческие лица свидетелей, решил, что они расчувствовались, и тотчас ощутил, что и сам готов всплакнуть.

— Дорогой Жюльен, — продолжил он со слезами на глазах, — хотите ли вы взять в жены любимую вами Сару? Обещаете ли вы перед Господом Богом быть верным ей, любить и почитать ее в здравии и болезнях, в бедности и богатстве, в радости и печали — во веки веков и до скончания своей жизни?

— Да, хочу и обещаю, — молвил Жюльен.

Кюре достал из кармана платок, высморкался и тут же свободной рукой благословил молодых, провозгласив:

— Что Бог сочетал, того человек да не разлучает, — затем решительно спрятал платок и, трепеща от восторга, объявил: — Сын мой, вы можете поцеловать свою жену!

Однако Жюльен, не промолвив более ни слова, подхватил Сару на руки, развернулся на месте и направился с драгоценной ношей к лестнице на второй этаж. И вряд ли он в ту минуту видел что-нибудь или кого-нибудь вокруг.

Отец Барро, не обращая внимания на такой стремительный финал, воскликнул:

— Это мое лучшее венчание! — и, закрыв требник, с благоговением прижал его к груди.

Очень скоро Жюльен и Сара выехали в сторону Вернона — навстречу неотложным делам.

Тем же самым утром в Генте, где в изгнании находился Людовик XVIII, некий итальянский кардинал и бывший французский министр вели неторопливую беседу, прогуливаясь по саду одного известного дворца. Один из собеседников, прихрамывая, опирался на трость.

— Что вы хотите этим сказать? — экс-министр остановился, чтобы дать ноге отдохнуть.

— Все, что способно содействовать восстановлению во Франции порядка, будет доброжелательно воспринято европейскими державами. Церковь, как вам известно, не благоволит к Наполеону. Стало быть, реставрация Бурбонов неотвратима, но… мы, сударь, кое-что не учли в наших расчетах.

— К настоящему моменту судьбы Франции и королевского дома остаются весьма неопределенными. Кроме того, даже офицеры короля придерживаются мнения, что на поле боя Наполеон несокрушим. А посему надо покончить с ним лично — устранить этого человека.

Кардинал, возобновив движение, произнес:

— Однако против него вся Европа. И в Ватикане толкуют, что победа Наполеона невозможна. Его время кончилось. Вы в курсе планов Веллингтона?

— Он намерен выступить со своим войском, усиленным пруссаками, австрийской и баварской армиями, к бельгийской границе. Затем с востока должны подтянуться русские. Хотя, разумеется, какие-то детали могут измениться соответственно обстановке, но основной замысел остается неизменным — обрушиться на Францию с восточного направления.

— Зная корсиканца, я не сомневаюсь, что он ошеломит противников упреждающим ударом, — заметил прелат.

— Если покушение завершится успехом, к тому моменту о Наполеоне сохранится не более, чем недобрая память.

— Н-да, — задумчиво промолвил кардинал. — Вы в подробностях осведомлены о приготовлениях?

— К осуществлению привлечен профессиональный отравитель. Для введения яда будет использовано лезвие, из тех, которыми бреется корсиканец.

— Весьма изобретательно. И когда они предполагали это совершить?

— Первого июня. Но вы сказали «предполагали» — в прошедшем времени?

— Первое июня! Вы имеете в виду, я полагаю, большой военный парад. Остаются считанные дни. Совершенно очевидно — они хотели бы получить максимальную и незамедлительную огласку… — размышлял вслух кардинал.

— В случае успеха заговорщики будут разоблачены и их объявят предателями отечества. Если же покушение не достигнет поставленной цели, у меня есть серьезные основания опасаться, что счеты с ними сведет сам император. Так или иначе — в живых им остаться не суждено. Большая политика — не их удел.

— Надеюсь, господин Талейран, вы позаботились принять меры предосторожности, чтобы избежать подозрений в соучастии.

— Шансы впутать в это дело меня равны шансам доказать вашу к нему причастность. Однако, вынужден проявить настойчивость: почему вы только что употребили прошедшее время, ваше высокопреосвященство?

— Милостивый государь, меньше всего мне хотелось бы видеть на троне отпрысков рода Бонапарта. Смена династии была бы равносильна революции. И все же в планах произошло небольшое, но окончательное изменение. На данный момент — никакого покушения. Нам не следует подвергать себя риску собственноручно делать из этого человека всенародного героя. Если Господу так угодно, пусть убийцей герцога Энгиенского займется Веллингтон. В Ватикане все уверены в победе коалиции. А если что-то сложится не так, всегда будет время вернуться к варианту покушения на жизнь узурпатора.