— Моя мать была выслана в Новый Орлеан.
— Ах, вот в чем дело!
— Мать хотела, чтобы я узнал правду. И я надеюсь найти ее и раскрыть тайну своего рождения.
— Но как же вы собираетесь найти свою мать, если не знаете ее?
Мой собеседник медленно извлек из выреза куртки серебряный медальон на цепочке. Открыв его, он показал мне миниатюрный портрет — романтический образ молодой женщины.
— Это портрет моей матери, — сказал он.
Но именно в тот момент, когда наша беседа стала столь доверительной, откуда-то с кормы послышались крики. Мы бегом бросились туда, и прежде чем я успел принять решение, сообразное обстоятельствам (весьма туманным, кстати говоря), юноша без колебаний нырнул в океанскую пучину. Я крикнул рулевому, чтобы тот развернул корабль. Одновременно послышался пронзительный крик:
— Человек за бортом!
Когда юноше помогли подняться на палубу, он держал в руках еле живого юнгу Сохо.
Одним из первых на месте происшествия оказался помощник капитана, который был не на шутку раздосадован, когда узнал, что судно сошло с курса из-за подобной ерунды. Совершенно безосновательно, но категорично он заявил, что юнга, верно, был пьян и свалился в воду. Помощник; сменил тон, лишь когда пришел капитан и начал задавать ему вопросы, причем в весьма резкой форме. Как раз в тот миг, привлеченный необычной для вечернего часа суматохой, появился Виктор, с развевающейся по ветру гривой и вечно рассеянным выражением лица. Раздвигая столпившихся моряков, он пробрался к моему новому другу и встал рядом с ним.
— Он не пьян, — с твердой уверенностью сказал юноша, заступаясь за юнгу, — но страшно испуган.
— Капитан, — подключился к разговору Виктор, — предоставьте нам заняться юнгой. Гарантирую, через пару дней он будет в отличном состоянии. Я — медик и отвечаю за свои слова.
Капитан тут же ответил согласием.
В связи с этим вот уже две ночи у нас в каюте, на койке юноши без имени, спит маленький гаитянин Сохо. Нам он признался, что за борт его кто-то сбросил.
…-й день плавания.
Свежий ветер, как выражаются моряки, наполняет наши паруса, подгоняя корабль все ближе к берегам Мартиники, куда мы на днях должны прибыть.
Юнга повсюду неотступно следует за моим юным другом, рискуя получить взбучку за пренебрежение своими обязанностями, но его присутствие не могло помешать нам продолжить прерванный разговор.
— Не в моих правилах проявлять излишний интерес к ближнему, — промолвил я, чтобы завязать беседу. — Полагаю, человек должен заботиться в большей мере о себе самом, думать о собственном счастье.
— А вам не кажется, что нас стало очень много? Что ближний настолько приблизился к нам, что мы просто не можем не проявлять к нему интереса?
— Весьма любопытное наблюдение. Вскоре население планеты достигнет миллиарда. Это же стихийное бедствие! Жить станет так же невыносимо тесно, как на этой посудине, где мы проводим день за днем, как заключенные в тюрьме.
— Мы здесь дышим свежим морским воздухом, Огюст, — улыбаясь, возразил юноша. — И каюты не так уж малы.
— Как вы сказали?! Каюты не так уж малы?! — переспросил я с возмущением.
— Учитывая, что наш корабль среднего размера, каюта мне не представляется такой уж маленькой.
— Где вы жили до этого? Не в шкафу ли?
Заверяю без лукавства, что, задавая вопрос, я не вкладывал в него иронии, столь свойственной парижанам.
— Нет. У меня была своя комната. На конюшне в доме терпимости. Рядом с лошадьми.
— О! Мне кое-что известно об атмосфере, царящей в подобных заведениях, — легкомысленно заметил я. — Вы заставили меня вспомнить об одной моей старой знакомой. То было существо, наделенное душой, не побоюсь сказать, темной. Несколько лет тому назад, в начале моей жизни в Париже, когда мир казался мне более легкомысленным и прекрасным, мы с ней обменивались сплетнями. Но когда начинаешь видеть тайную суть человека, с которым сошелся близко, почти всегда наступает разочарование. Как только я узнал ту женщину получше, я поспешил отдалиться от нее, столь неприглядной личностью оказалась мадам Бастид!
При звуках этого имени юношу буквально подбросило. Он вскочил на ноги, совершенно не силах с собой совладать. Как человек вежливый, я тоже встал, а он вдруг схватил меня за горло.
— Признайтесь, вы из полиции? Вы преследуете меня? — выпалил он.
Меня поразила его физическая сила.
— Не понимаю, о чем вы. До этого плавания я никогда в жизни не видел вас, — прохрипел я с трудом.
Он почти вплотную приблизил свое лицо к моему и, не ослабляя хватки, внимательно посмотрел мне в глаза.
Любопытно, почему я не дал отпора насилию? Вероятно потому, что он внушал мне уважение своим достойным и гордым поведением. Хотя, скорее, я просто был застигнут врасплох.
Он отпустил меня столь же внезапно, как и схватил, и теперь стоял передо мной поникший и растерянный.
— Умоляю, простите меня! Мадам Бастид… Мадам Бастид была сводной сестрой моей матери.
— Мадам Бастид, которую я знал, содержала бордель на улице…
— Сен-Дени.
— Ну да, Сен-Дени, — повторил я, пораженный. — Совершенно верно, Сен-Дени!
В тот момент я размышлял, какую тактику следует избрать: вести себя как потерпевший, обиженный, или же перейти в наступление.
— От груди матери меня оторвал родной дед и отвез в бордель, на ее попечение. От меня скрыли имена моих родителей, и по сей день я не знаю, кто они, — тем временем произнес юноша. По небу бежали облака, то заслоняя, то открывая солнце. Устремив взгляд в неведомые дали, он добавил: — Я не собирался отправлять ее в ад, можете мне поверить.
— Верю, — произнес я ошеломленно.
— Но она того заслуживала.
…-й день плавания.
Взяли курс на Новый Орлеан.
Вчера была остановка на Мартинике. Вахтенный из бочки на фок-мачте закричал: «Земля!» Матросы спустили паруса, и корабль лег в дрейф. Вскоре подошла шхуна, доставившая лоцмана. Поднявшись на борт, он принял на себя руководство дальнейшими действиями. Маневрируя, «Эксельсиор» приблизился к молу. Другая часть команды в это время подготовила причальные концы и якорные канаты. Корабль коснулся причала с нежностью поцелуя.
В порту царило оживление. Длительность стоянки — полдня, и капитан разрешил нам сойти на берег. Погода стояла изумительная. Карибское солнце обладает такой мощью, что его лучи проникают в самые укромные уголки. Мы втроем совершили прогулку по улочкам, прилегающим к порту. Перекусили в трактире свежей рыбой, крабами и фруктами, угощал Виктор.
Из Франции наш корабль действительно везет в своих трюмах металл и текстиль, но предназначаются эти товары не для обмена на сахар, табак или кофе. В Луизиане прибыльным делом остается работорговля. И «купцы» в портах захода (наш «Эксельсиор» — на Мартинике) обменивают французские продукты на негров, которых потом продают в Соединенных Штатах.
Несколько дюжин рабов загрузили в трюмы, где и без того невозможно повернуться и нечем дышать. Оттуда слышатся ужасные стоны и проникают жуткие запахи, просачиваясь через все щели палубной обшивки. Виктор утверждает, что это недавно привезенные из Африки негры, предназначенные для продажи в Новом Орлеане. За год корабль успевает сделать, по-видимому, несколько таких рейсов.
…-й день плавания.
Мы идем вверх по Миссисипи. Близится конец нашего плавания. Как сложится жизнь в Новом Свете? Удастся ли без средств начать всё заново? Здесь плавильный котел народов, и уже одно это должно порождать бурление всех сил и разжигать буйную жажду жизни.
Вторая половина дня.Вечером мы затеяли пирушку по случаю предстоящего прощания. Виктор купил у корабельного кока две бутылки рома, и мы засели в каюте, отдавая должное напитку и оживленной беседе. Говорили каждый о себе. Хоть я и ощущал некоторое неудобство, но об истинных причинах собственного бегства все же решил не распространяться. Виктор рассказывал о своих химических опытах. Вот откуда, стало быть, знания моих попутчиков в области лечебных снадобий.
