В ночь, когда предстояла судьбоносная встреча с Фуше, виконт, закончив туалет и отпустив лакея, кинул прощальный взгляд на музыкальную шкатулку, вышел из особняка и сел в карету, присланную за ним его превосходительством. Никогда прежде Жилю не доводилось бывать во дворце Жюин, штаб-квартире министра полиции на набережной Вольтера. Но в ту ночь ему было не до размышлений о роскоши, которая окружала одного из самых могущественных чиновников Франции.

Мучимый тревогой, на протяжении всего пути Жиль вновь и вновь переживал в душе сцены собственной драмы. Перед глазами вставали кровавые картины, которые, как ему казалось, удалось навсегда стереть из памяти. Сложившуюся ситуацию он рассматривал и так и эдак и выхода не находил. В какой-то момент в голове мелькнула мысль о бегстве из страны, но поскольку речь шла о Фуше, каков мог быть исход подобной попытки? Министр наверняка приказал установить за особняком наблюдение. Допустим даже, он бежал бы через подземный ход, но что это давало? Ему все равно не позволили бы покинуть пределы Франции. Приглашение во дворец было непонятным Жилю ходом в безжалостной игре в кошки-мышки, и данное обстоятельство не могло не вселять самых мрачных предчувствий. К тому же, несмотря на все содеянное, собственной смерти Жиль не в состоянии был представить и считал, что жизнь для него только начинается.

Жиль не помнил, как приехал во дворец и как в сопровождении лакея через хитросплетение коридоров попал в уставленную книжными шкафами комнату, которую, не в силах усидеть на месте, тут же принялся мерить быстрыми шагами.

Вскоре в библиотеку бесшумно проник другой лакей, поставил на столик меж двух кресел серебряный поднос с двумя бокалами коньяка, с почтительным поклоном сообщил, что его превосходительство будет с минуты на минуту, и столь же незаметно удалился.

Жиль подошел к окну и немного раздвинул шторы. Стояла не совсем обычная весенняя ночь. Было тепло, но небо заволокли темные тучи, скрывшие звезды. Порывы ветра предвещали возможное ухудшение погоды. Жилю подумалось, что все в комнате, где он ждал министра: языки пламени в камине, парчовые шторы, мягкие диваны, мебель черного дерева, персидский ковер, обитые красным бархатом стулья и аккуратно расставленные по полкам сотни томов, до которых можно было добраться только при помощи лесенки, — все это словно призвано убеждать, что ключи от жизни находятся у власть имущих, а не у всякой сволочи. Ключи от настоящей жизни, со всеми атрибутами, что делают ее упоительно сладкой и приятной. Именно об этом размышлял Жиль, когда в библиотеку неожиданно, через другую дверь, вошел Жозеф Фуше.

На нем был темно-серый приталенный сюртук с фалдами вразлет и чулки в тон белому шелковому шейному платку. Голова с начесанными на лоб короткими бесцветными волосами гордо сидела на длинной шее, которая, в свою очередь, опиралась на узкие, слегка сутулые плечи. Но более всего Жиля поразила не крайняя худоба и почти монашеский облик министра полиции, а непроницаемая маска его лица.

— Франсуа де Меневаль, полагаю? — произнес Фуше, приблизившись, и протянул ему расслабленную костлявую пятерню. Министр смотрел на Жиля с любопытством и, одновременно, с безразличием, словно тот оказался у него случайно.

— Рад служить, ваше превосходительство.

— Не будем терять время. — Он отошел к окну и, стоя спиной к Жилю, сказал: Послушайте, мсье де Меневаль, я знаю людей и постыдные страсти, которые ими движут. Это моя работа. Так что пусть вас не удивляет мой вопрос: чего вы желаете?

— Не понимаю, ваше превосходительство.

— Чего вы желаете от жизни?

— Я желаю… желаю располагать возможностями, позволяющими не отказывать себе ни в чем, чего заслуживаю.

— И вы готовы отдать жизнь за то, чего заслуживаете, мсье де Меневаль?

— Я готов следовать своему инстинкту, — Жиль сжал кулаки, чувствуя себя загнанным в тупик.

— И что он вам подсказывает, этот ваш инстинкт?

— Что жизнь ничем не возместить, ваше превосходительство, нет ничего, что заслуживало бы быть оплаченным такой ценой.

— Любопытная мысль. Однако должен сказать, что по опыту кое-что знаю о существенной разнице между охотником и добычей. Некоторые рождаются, чтобы быть добычей, а другие — прирожденные охотники. Надеюсь, вы согласитесь с этим.

— Я согласен, ваше превосходительство. Уверен, что различие это проявляется с пеленок.

— По сути, между вами и мной нет разницы, виконт, — продолжал министр, смакуя последнее слово. — Не считая, естественно, вашего титула. Однако не сомневаюсь, что вы знаете, что я — революционер-теоретик, и родовитость, дворянские титулы на меня впечатления не производят… Мишура — вот что такое дворянские титулы! Для меня важнее сила воли. А волю я покупаю, молодой человек. Меня интересует характер, и поверьте, я с первого взгляда отличаю охотника от добычи. — Фуше на секунду умолк, закинул ногу на ногу. — И вы — прирожденный охотник.

— Я должен воспринимать это как комплимент, ваше превосходительство?

— Смотря что вы понимаете под словом комплимент. Вы совершили бы убийство ради того, чтобы украсть имя, виконт?

— Не понимаю, ваше превосходительство, — в горле у Жиля что-то застряло. — Украсть? У меня есть имя, и для меня оно — заслуженное.

— Не расценивайте как угрозу, — министр улыбнулся. — Это не более чем гипотеза. Если бы дело обстояло иначе, какие бы у меня имелись основания оставлять вас на свободе? Убитый голодранец не столь полезен, как знатный дворянин, служащий его величеству и идеям революции. Точнее, бывший дворянин, поскольку, не забывайте, 19 июня 1790 года наследственная знать упразднена навечно, — завершил свою тираду Фуше с ироничной усмешкой.

— Я следую за вашей мыслью, ваше превосходительство.

— Не желаете ли коньяку?

— Если вы мне составите компанию, — Жиль не мог унять дрожь в руках.

— До сего момента, естественно, я не имел удовольствия знать никого из Меневалей. Ни юного Франсуа, ни не его несчастных родителей. И что бы вы ни услышали в противоположном смысле, все это будет чистой выдумкой и болтовней, не имеющей под собой никаких оснований. Однако, поверьте, мои источники достоверны: революция или сама жизнь воздали им по заслугам… Времена нынче трудные, — продолжал Фуше, поглаживая пальцем подбородок, — и империи нужны люди с железным характером, у которых при необходимости не дрогнет рука. Нынче повсюду зреют заговоры. Франция превратилась в пороховой погреб. И это ни для кого не секрет. Британские наемники ведут деятельность, направленную на свержение его величества и реставрацию монархии, которая была бы послушна интересам противника. Вы слышите меня?

— Каждое слово, ваше превосходительство.

— Наряду с некоторыми другими направлениями, — министр извлек белоснежный платок и промокнул им губы, — я занимаюсь выявлением шпионов англичан, или, что то же самое, стою на страже политической стабильности, безопасности императора и спокойствия в государстве. Агентов я вербую во всех слоях общества, и они действуют в любой стратегической точке столицы империи. Так вот, единственный достойный выход для такого, как вы — превратиться в инкогнито, стать тайным агентом на службе существующего строя. Для вас это будет несложно. Перед вами действительно многообещающая карьера. А оставить без применения ваш талант было бы непростительным преступлением. Ваша судьба, так сказать, неизбежна и… — министр запнулся, подыскивая точное слово, — естественна, не так ли? Используя свое положение, вы должны будете заводить знакомства, устанавливать контакты, вести светскую жизнь, общаться и, об этом нелишне упомянуть, выполнять получаемые указания, а также детально и своевременно меня информировать.

— Вы делаете мне честь, ваше превосходительство! — искренне воскликнул Жиль.

— Считайте, что сегодня вам представился случай кровью смыть кровь и исправить неверный шаг, который привел бы вас прямиком на гильотину. Служите хорошо, и ваше положение всегда будет завидным. Но имейте в виду: пепел нищего будет захоронен под вашим настоящим именем, то есть тем ненавистным именем, которое вы отвергли. Вы согласны?