Когда мы перевернули тело, то увидели, что лицо было покрыто белыми и голубыми пятнами. Похоже, он умер совсем недавно.

– Проклятье! Бедный Христо, несчастный товарищ, что они с тобой сделали? – кричал Симонис; ужас, гнев и боль в равных частях присутствовали в его голосе.

Христо Хаджи-Танев, студент-шахматист, окончил свою юную жизнь на покрытых снегом просторах Пратера. Своей родины, Болгарии, он не увидит уже никогда.

Я поднялся. Неподалеку мне открылась совсем другая картина: трое маленьких санок, привязанных к дереву, оставленных там, наверное, группой детворы. Симонис тихо молился, и, перекрестившись, я спросил себя, не показал ли Господь нам эти трое саней, невинный знак детской радости, чтобы утешить нас в земной скорби.

– Что нам теперь делать? – наконец спросил Симонис.

Христо был по меньшей мере вдвое выше меня и в полтора раза шире. Унести его было просто невозможно.

– Нам нужно как-то похоронить его, – размышлял я, – или… минутку.

Я кое-что заметил. Когда его душили, Христо зарыл руку в снег, рука была вытянута, а ладонь почти замерзла. Вторая рука была плотно прижата к животу. Вероятно, у него уже не было времени на то, чтобы вырваться, когда его прижали к земле. В вытянутой руке я увидел какой-то предмет. Я подошел ближе, дрожа от волнения, и силой раскрыл ладонь. Симонис уже стоял рядом со мной.

– Шахматный король. Белый, – заметил он.

– Значит, убегая от преследователей, Христо бросил шахматную доску вместе с фигурами. А этого белого короля зажал в руке. По какой причине?

– Не знаю, – ответил Симонис. – Нет, подождите, теперь, призадумавшись, я кое-что вспомнил: когда он играл важную партию и не знал, какой сделать ход, он всегда держал в руке фигуры, которые забрал у противника. Я часто видел, как его товарищи играли друг против друга. Есть шахматисты, которые чешут затылок, есть те, которые болтают ногами под столом, еще кто-то ковыряется в носу. А он вертел в руках вышедшие из игры фигуры. Однажды я наблюдал за ним, как он во время партии почти целый час играл с конем, словно одержимый перекладывая его из одной руки в другую.

– Значит, сегодня, прежде чем его начали преследовать, он уже держал в руках белого короля, – заключил я. – Убегая, он наверняка не стал тратить времени на то, чтобы положить его обратно в мешочек. Но почему король был у него в руке? Он ведь не играл в шахматы.

В этот миг мы снова услышали знакомый звук: тот же скрип шагов, как и прежде. Затем мы услышали выстрел: пуля просвистела рядом и потерялась в снегу. Две тени выпрыгнули из-за дерева. Не глядя друг на друга, мы бросились бежать. Симонис уже кинулся в сторону Дуная, когда мне в голову кое-что пришло.

– Сюда! – крикнул я ему, зовя его к саням.

Несколько секунд спустя мы неслись вниз по склону холма, а за нами раздавались шаги преследователей. Мои сани были едва ли больше игрушки, но именно потому, что им нужна была маленькая площадь для скольжения, они неслись в долину, словно снаряд. Перед собой я видел Симониса, который благодаря своему большому весу несся вниз еще быстрее. Внезапно передо мной оказалось дерево, шириной вдвое больше моих саней. Я повернул вправо и слегка притормозил ногами, чтобы не упасть в снег, но я уже ехал в кустарник, от которого смог увернуться только чудом, перенеся вес на левую сторону.

И только когда я снова набрал скорость, я оглянулся. Осторожно, огибая стволы деревьев, оба незнакомца продолжали преследовать нас, хотя с трудом продвигались вперед по покрытому снегом каменистому склону.

Когда мои сани налетели на большой камень, торчавший из земли, и я, выругавшись, опять поставил их на лыжню, бросив быстрый взгляд назад, я увидел, что расстояние до преследователей сильно сократилось.

Вскоре мои сани вновь застряли, на этот раз на том месте, где снега было слишком мало, я встал и побежал. Симониса я потерял из виду, потому что он поехал дальше в долину. Позади я слышал голоса преследователей, и когда я обернулся, то увидел, что они тоже разделились: один продолжал бежать за мной, а второй отправился на поиски Симониса.

Моля небо, чтобы оба они не знали итальянского, но чтобы грек услышал меня, я закричал изо всех сил:

– Симонис, беги вправо, к Донауканалу!

Я тоже мог повернуть вправо и разделить судьбу с Симонисом. Вместо этого я решил продолжать бежать прямо: передо мной был немалый отрезок отвесного склона, и в соревновании со своим преследователем на пересеченной местности я был в выигрыше. И действительно, я перестал слышать его шаги у себя за спиной. Но тут тишину Пратера прорезал треск: он выстрелил снова. Кора дерева по правую руку от меня брызнула в разные стороны тысячами осколков. Мой враг, наверняка утомленный преследованием, очевидно, решил не состязаться со мной, а просто убрать с дороги. Я побежал зигзагами, пытаясь сделать так, чтобы между мной и моим преследователем оказалось как можно больше деревьев. Сколько еще вынесут меня мои ноги? Пальцев я уже не чувствовал, я вообще уже ничего не чувствовал, я даже не мог поклясться, что на ногах у меня еще есть ботинки.

Опять прозвучал выстрел над моей головой, ветка хрустнула и сломалась. Парень перезаряжал свой пистолет чертовски быстро. Каждый раз, когда он готовил оружие к выстрелу, он терял в расстоянии, но, к сожалению, недостаточно.

Тем временем я достиг тропы, которая вела обратно на Леопольдинзель. Деревья стали реже, и я оказался на незащищенном, открытом пространстве. Ни я, ни мой преследователь уже не бежали: до смерти измученные напряжением, мы брели вперед на едва гнущихся ногах. В этот миг раздался последний, решающий выстрел. Как раз в тот самый момент, когда я поворачивал на дорогу, которая должна была вывести меня из Пратера, я почувствовал удар в спину и сразу же упал лицом в снег.

Вскоре мой преследователь нагнал меня. Я пытался подняться, однако он всем весом прижимал меня к земле. Придавив коленом мне правую руку, левую он держал своей рукой. Свободной рукой он достал из кармана нож. Я извивался как угорь и мог бы нанести ему парочку ударов коленом по почкам, если бы мне удалось освободиться. Вот только его движения были слишком быстры и одного удара его острого ножа оказалось бы Достаточно, чтобы покончить со мной. Кто знает, спросил я себя с поразительной скоростью, какой обладают мысли в последние моменты жизни, не постиг ли Симониса в это же время в другой части Пратера такой же конец. Краем глаза я видел, как кроваво-красное пятно, растекавшееся вокруг моей раны на спине, расплывалось на снегу.

Его лицо скрывал платок, только два черных, глубоко посаженных глаза следили за мной, а остальное, ниже носа, было тщательно замаскировано. Его глаза неотрывно смотрели в мои, а нож взмыл в воздух и приготовил меня к смерти.

И тут, словно во сне, прозвучал голос:

– Стоп!

В нескольких шагах от нас стоял Пеничек.

Мой палач колебался мгновение, затем отпустил добычу и бросился бежать в том направлении, откуда мы пришли.

Мы даже не пытались преследовать его, поскольку были безоружны. Злоумышленник решил избежать неравной борьбы несмотря на то что в руке он по-прежнему сжимал пистолет. Если у него будет время и возможность перезарядить его и если к тому же он обнаружит, что Пеничек не вооружен, дело закончится для нас плачевно.

– Все в порядке? – с озадаченным выражением лица поинтересовался Пеничек и, хромая, подошел ко мне.

– Спина, рана в спине, – автоматически ответил я, поднимаясь.

Он посмотрел на меня, тщательно ощупал мою спину.

– Какая рана?

– Выстрел из пистолета. Он попал в меня!

А затем я посмотрел на землю. Ярко-красным пятном на снегу, которое я принял за свою кровь, оказался тот красный платок, в который была завернута шахматная доска Христо Хаджи-Танева.

Драгоценный рабочий инструмент бедного болгарина во время поединка выпал из котомки на землю. Я коснулся своей спины: она была целой. И тут я все понял. Снял котомку со спины. Она была действительно пробита пулей. Я наклонился к земле и взял красный платок с его содержимым. Ткань тоже была пробита. Я вынул шахматную доску. На металлическом дне были только вмятины. Пулю остановила украшенная железная пластина. Шахматная доска Христо Хаджи-Танева спасла мне жизнь.