Мы медленно пересекли Кернтнерштрассе и опять пришли к «Голубой Бутылке».

– Я знаю, знаю, синьор Атто, вы мне это уже рассказывали, когда мы познакомились. Император покинул Вену.

– Покинул? Скажи лучше, бежал сломя голову… но вернемся к нашему разговору. Эта проклятая война закончилась бы давным-давно, если бы Евгений Савойский не препятствовал миру.

Она бы даже не начиналась, хотел ответить я, если бы не кто-то, кто подменил завещание последнего испанского короля… Но то была старая история, а прошлого изменить нельзя.

– Вы действительно обвиняете его светлость принца Савойского в столь низменных намерениях? – спросил я вместо этого. – Вы действительно думаете, что он обращает в пепел всю Европу и постоянно ставит на кон свою жизнь только лишь ради личной славы?

– Собачий Нос… пардон, я хотел сказать: Евгений родился в 1663 году, мой мальчик, он одного с тобой возраста, сорока восьми лет. Я видел, как он рос, и поверь мне: у него нет иной жизни, кроме войны. Он и естьвойна. И я даже не могу считать его неправым.

– Почему вы назвали его «собачьим носом»?

– О, это всего лишь забавная кличка, которую дали ему его товарищи по играм; невоспитанные сорванцы. Ты должен знать, что Евгений, скажем так, воспитывался очень неподобающим образом, – произнес Атто странно смущенным тоном. – Будучи мальчиком, он окружал себя невоспитанными товарищами, и солдатская жизнь была лучшим лечением от этого. Когда ему исполнилось пятнадцать, ему даже выстригли монашескую тонзуру, но он уже решил стать солдатом. Когда его наихристианнейшее величество отказался предоставить ему полк, он бежал из Франции, переодевшись женщиной, чтобы воплотить свою мечту о войне здесь, в империи.

Атто Мелани говорил, не переставая, но я все еще не понимал, почему он хочет говорить именно о принце Евгении, и почти пе слушал. Вместо этого я размышлял о последних событиях; когда Атто прибыл в Вену? Два дня назад, восьмого, если быть точным. А турецкий ага? Седьмого. Какое совпадение: между их прибытиями всего один день. Атто Мелани был тайным агентом наихристианнейшего короля, турки с давних времен были союзниками Франции. Оба были в Вене из-за принца Евгения. Какое стечение обстоятельств!

Я знал Мелани вот уже около тридцати лет и хорошо понимал: если случаются важные события и он в это время находится поблизости, то наверняка за этим стоит он. Может быть, таинственное посольство аги тоже было обязано своим появлением какому-нибудь темному маневру аббата? Мне было всего лишь почти полвека, как правильно заметил Атто, ему же – восемьдесят пять. Но ему не удастся легко обмануть меня; я буду начеку.

А пока что мне стало ясно, почему Атто внезапно вспомнил о своем старом долге передо мной и послал меня в Вену…

Я снова нужен ему, бедный, наивный, но верный простофиля, чтобы он мог плести свои интриги. Каков благодетель!

Но я разрывался между разочарованием и благодарностью. Каким великодушным оказался аббат Мелани! Вместо того чтобы навеки исчезнуть из моей жизни, он сделал меня зажиточным человеком. Каким бессовестным кровопийцей был аббат Мелани! Вместо того чтобы посылать меня в Вену, он мог великодушно подарить мне кусок земли у себя на родине, в Тоскане, как и обещал! Тогда мои девочки давным-давно были бы замужем и мне не пришлось бы начинать новую жизнь в столице империи. И если бы я не был нужен ему в Вене, он так и оставил бы меня прозябать в подвале из туфа?

Лицо мое под гнетом мрачных мыслей превратилось в мрачную маску, шаги потяжелели, когда аббат Мелани наконец снова привлек к себе мое внимание.

– О чем, кстати, не вспоминает никто, так это о том, что Савойские всегда были величайшими предателями.

– Предателями? – вздрогнул я.

– Они правят не особенно крупным герцогством у подножия Альп, которое, однако, крайне важно со стратегической точки зрения. Для обеих корон, французской и испанской, это врата в Италию. И на этом они самым бесстыжим образом наживаются, то и дело меняя союзников. Как часто я тщетно ждал писем из Италии, потому что господину герцогу Савойскому пришло в голову арестовать всех курьеров! И не было средства против этого своевольного, продиктованного только вымогательством решения, и нельзя было остановить неслыханное предательство этого рода!

Тем временем мы снова вернулись к «Голубой Бутылке». Атто мерз, он хотел продолжить разговор в тепле. Мы вошли в кофейню и заняли столик.

За почти пятнадцать лет его регентства, продолжал он рассказ, прадеду Евгения, герцогу Карлу Эммануилу Савойскому удалось трижды сменить флаг: сначала он женился на дочери Филиппа II Испанского; затем переметнулся на сторону французов – в надежде, что французы помогут ему расширить свои территории; в Италии; наконец, он вернулся к Испании, Его сын, Виктор Амадей I женился на французской принцессе Кристине. Когда он умер, его жене ради удержания власти пришлось сражаться не с чужеземными войсками, а с братьями своего мужа, которые вели войну против нее.

Один из этих братьев, Томас Франц, был дедом славного Евгения. Он тоже женился на французской принцессе и, казалось, помышлял только о защите Франции, более того, он даже некоторое время жил в Париже.

– Затем произошел обычный поворот: он отправился во Фландрию, поступил на службу к испанским врагам и объявил своим родственникам, что хочет посвятить свое тело и душу борьбе против Франции, – сказал Атто со смесью иронии и презрения в голосе.

Да и другие прямые родственники Евгения не блистали моральными достоинствами, не говоря уже о телесных. Его дядя, Эммануил Филиберт, первенец, а значит, и наследник герцогства, был глухонемым. Его тетя, Луиза Кристина, вышедшая в Париже замуж за маркграфа Людвига Фердинанда Баденского, ко всеобщему удивлению, отказалась последовать за своим супругом в его земли в Германии, потому что ее единственный сын мог получить во Франции гораздо лучшее воспитание (после чего ее муж, кузен Евгения, недолго думая, похитил ребенка и увез к себе на родину). Отец Евгения, наконец, хотя и не был предателем, и мог и слышать, и говорить, женился на Олимпии Манчини, матери Евгения, жестокой интриганке, которую подозревают во многих отравлениях.

– Чудесный род, эти Савойские и их жены, – заключил Атто, – тщеславные предатели, глухонемые и отравители.

– Этого я не понимаю: как может такой человек, как принц Евгений, происходить из такой семьи? – озадаченно спросил я. – Он снискал себе славу справедливого человека, неутомимого полководца и верноподданного нашего императора.

– Это то, что говорят люди. Потому что они не знают того, что знаю я. И что позволит мне покончить с войной.

Он сделал непроизвольное движение головой, словно хотел осторожно оглянуться. Затем сказал, обращаясь к своему племяннику:

– Доменико, есть здесь поблизости какие-нибудь шпики?

– Не думаю, дядя, – ответил молодой человек, бросив взгляд на соседние столики и на всю кофейню.

– Хорошо. Тогда слушай, – снова обратился ко мне Атто. – О том, что ты сейчас услышишь, ты не должен ничего никому говорить. Ни слова. Ни-ко-му. Понял?

Хотя эта внезапная смена тона беспокоила меня, я кивнул.

Атто вынул из жакета сложенный вчетверо листок бумаги, в котором оказалось письмо. Он открыл его и протянул мне. Письмо было написано по-итальянски.