В этот миг в зал вошел пожилой господин со строгими и размеренными манерами, при появлении которого тут же пронесся почтительный шепот.
– Это декан философского факультета, – пояснил мне Коломан Супан.
– Декан? Профессор? – удивился я.
– Ну конечно! Издавна принято, чтобы старейший профессор философского факультета выдавал свидетельство о прохождении церемонии снятия.
– Это официальное мероприятие: если беанус не сдаст экзамен снятия, Alma Mater Rudolphinaне сможет принять его, – добавил Христо.
Симонис выступил вперед, представил декану подробный отчет по поводу экзамена и попросил выдать кандидату свидетельство. Преисполненный уважения беанус поднялся, хотя и держался на ногах не совсем твердо.
Декан слегка кивнул, произнес несколько латинских фраз и отеческое наставление беанусу. Молодому человеку принесли стакан с темной жидкостью, который он тут же выпил, а из небольшого сосуда на его вновь обнаженную голову высыпали белый порошок, от чего беанус принялся повизгивать.
– Вино и соль, – пояснил мне болгарин Христо. – Они должны приправить слова и поступки беануса ученостью и мудростью и подвигнуть его на то, чтобы следовать советам и наставлениям.
Теперь беанус был скорее мертв, чем жив. Побуждаемый своими мучителями, он нашел в себе силы, обратившись к Симонису, произнести еле слышным голосом ритуальную фразу, служившую завершением церемонии:
– Accipe Depositor pro munere munera grata, et sic quaeso mei sis maneasque memor. [29]
Пока снимающий и беанус обнимались под возобновившиеся аплодисменты, кто-то снял у испытуемого с головы шляпу с рогами и положил ее на пол: символический жест, которым заканчивалась церемония. Сняли с него и черную накидку, лицо наконец-то вытерли чистым платком. В громких радостных криках я едва расслышал то, что сказал мне Христо:
– Теперь беанус стал студентом младшего курса. Еще не совсем студент, но скоро будет им. С этого момента снимающий – его шорист.
– А что это означает?
– Если шорист голоден, студент его накормит. Если хочет пить – напоит. Если он устал, тот подготовит ему ложе. Все, что потребует шорист, будет доставать студент.
Я не отважился расспрашивать дальше: ответ заставлял предположить, что мучения и унижения для бедного начинающего студента еще не закончились, хотя он и поднялся по иерархической лестнице. Тем временем кучка зрителей столпилась вокруг новичка, Симониса и декана, чтобы выразить свои поздравления и снабдить их сочными комментариями.
– И сколько ему еще потребуется времени, чтобы стать настоящим студентом?
– О, немного. Время ожидания записано в университетских правилах: с сегодняшнего вечера должен пройти один год, шесть месяцев, шесть недель, шесть дней, шесть часов и шесть минут.
Несколько мгновений спустя я наконец смог приблизиться к несчастному мученику этой причудливой игры. То был худощавый юноша, улыбавшийся озадаченной, обезоруживающей улыбкой. За его небольшими очками, стекла которых запотели от стоявшей в комнате жары, скрывались быстрые смышленые глаза, лишь слегка затуманенные из-за всего того шума, что устроили вокруг него. Только увидев, как он встает и ходит, я разглядел свойство, отличавшее его особенно сильно: несчастный хромал.
В этот миг меня отвлекли громкие крики, которыми студенты прощались с человеком, пришедшим для того, чтобы присутствовать на торжественном заключении церемонии снятия.
– И это был настоящий декан? – спросил я Христо, снова оказавшегося рядом со мной.
– Конечно, настоящий. В конце концов, мы ведь не на философском факультете Болоньи! В Вене все более непринужденно.
– Непринужденно в данном случае означает, – вставил Драгомир Популеску, беря под руку Христо, – что здешний университет устроен не лучше, чем семья этого сукиного сына, ха-ха-ха!
– Молчите, слабоумные! Мастурбация сегодня лишила вас последних мозгов, – перебил его Коломан Супан. – Я объясню нашему другу, как все происходит в Вене.
Университет императорского города был основан великим императором Рудольфом IV в году от рождения Спасителя нашего 1365; отсюда и имя его – Alma Mater Rudolphina.То были славные времена зари университетов, когда толпы студентов со всей Европы устремились в Париж и Болонью, преисполненные жажды знаний и готовые на любые жертвы, чтобы только послушать лекции великих ученых, преподававших там.
Alma Mater Rudolphinaбыла не такой: здесь читали лекции выдающиеся и одухотворенные личности, такие как Генрих фон Гессен, Николаус Динкельсбюль и Томас Хассельбах (последнего, однако, некоторые обвиняют в том, что он комментировал Первую книгу Исайи более двадцати лет, так и не поняв ее).
К сожалению, в середине шестнадцатого века во всей Европе наступает упадок: из-за протестантской схимы любимым занятием в университетах стало образовывать партии, выступавшие в защиту или обвинявшие римскую католическую церковь, и наносить взаимные удары теологическими трактатами.
– На стороне Лютера, – возобновил свой рассказ Коломан, – если я правильно помню, выступили солидные университеты Альтдорф во Франкии, Эрфурт и Ена в Тюрингии, Гиссен и Ринтельн в Гессене, Грипсвальде в Померании, Галле в герцогстве Магдебург, Гельмштадт в Брауншвейге, Киль в Голштинии, Кенигсберг в Пруссии, Лейпциг в Мейсене и Росток в Мекленбурге.
– Ты забыл упомянуть Страсбург в Эльзасе, Тюбинген в Вюртемберге и Виттенберг в Саксонии, простофиля ты этакий, – с укором произнес Популеску.
– А еще Лоден и Уппсала в Швеции и Копенгаген в Дании, – добавил Христо.
– Вы такие мелочные, как две старые девы, – ответил Коломан, взял полупустую кружку пива со стола и жадно припал к ней.
– Кальвина же, – продолжал он, – поддерживали Дуйсбург, Франкфурт-на-Одере, Гейдельберг в Пфальце, Марбург в Гессене, Кантабригум и Оксфорд в Англии, Дови, Лейден и Утрехт в Голландии, Франекер и Гронинген в Фрисландии и Базель в Швейцарии.
– Ты забыл Дол в Бургундии, идиот, – сказал Популеску.
– Папе остались верны только несколько высших школ в Германии: Бреслау в Шлезии, Кельн в Рейне, Диллинга в Швабии, Фрейбург в Брайсгау, Ингольштадт в Баварии, Майнц-на-Рейне, Мольцгейм, Падерборн и Вюрцбург во Франконии. Во Франции, однако же, то были Аквы Секстиевы, Анжио, Авиньон, Бордо, Бурже, Кадрусиенсис, Кан, Кахортана, Гренобль, Монпелье, Нант, Орлеан, Париж, Пуатье, Реймс, Сомюр, Тулуза и Валенс. В Португалии – Коимбра; в Испании – Комплутум, Гранада, Севилья, Саламанка и Тарако; в Италии – Болонья, Феррара, Флоренция, Неаполь, Падуя, Павия, Перуджа и Пиза.
– Ты забыл Краков в Польше.
– И Прагу в Богемии.
– И Лованио в Брабанте, – добавил Христо.
– Я умолчал о них из чувства сострадания, ибо в Лованио такие же импотенты и ханжи, как и вы оба. Мои бедные маленькие девушки, вас давно никто не обслуживал, поэтому вы и стали такими брюзгливыми, – ответил Коломан, хватая Популеску, расстегивая ему ремень и выливая остатки пива из кружки прямо тому в брюки. Последовала бурная потасовка между обоими, которая, однако, вскоре прекратилась, поскольку все слишком сильно смеялись.
В те времена религиозных разногласий, продолжал свой рассказ Коломан, когда вся троица вернулась к приличному поведению, Вена уже не принадлежала к местам Sapientia Universalis. [30]Императорской столице приходилось сражаться с иными врагами: постоянной угрозой чумы, турецкой опасностью, все время стоявшей на пороге, и, в первую очередь, хронической нехваткой денег в казне, что отражалось на жалком оснащении университета. Профессорам платили с опозданием, иногда па несколько месяцев, кроме того, векселями вместо наличных денег. Лучшие преподаватели начали забрасывать венский Атеней, оставляя поле деятельности коллегам средней руки и даже почти не квалифицированным. Многих и титул профессора не украшал, они оставались просто doctores. [31]Бесконечная смена кадров, которые все время искали себе местечко получше, с годами еще больше ухудшила ситуацию. Уровень обучения упал, учебники с каждым годом становились все хуже, повсюду царило чувство бесполезности знания. Во время Тридцатилетней войны, за менее чем половину столетия повергнувшей на колени весь континент, пришли в упадок и образ жизни, и добрые традиции студенчества. В 1648 году наследник престола Фердинанд, сын императора Фердинанда III и очень образованный молодой человек, решил поступить в Alma Mater Rudolphina,чтобы подать всем хороший пример. Пятнадцатилетний молодой человек был первым из Габсбургов, кто записался в университет. Но это продолжалось недолго: шесть лет спустя Фердинанд внезапно умер от оспы и оставил трон императору Леопольду, своему младшему брату, который, к сожалению, был гораздо менее одарен, чем он. Студенты вскоре снова стали грубыми, они предпочитали предаваться чревоугодию и радостям жизни, а не учебе. Потасовки и дуэли были повседневностью, безо всякого страха Божьего молодые studiosi [32]устраивали кавардак в трактирах, избивали стражников, нападали на безоружных прохожих и грабили их, не говоря уже о преследованиях евреев. Университет и его учащиеся обладали ведь множеством привилегий, которые империя предоставила им еще в давние времена, и так получилось, что студенты, которых признавали виновными в убийстве или другом тяжком преступлении, были помилованы или с легкостью уходили от процессов. И даже в спокойной Вене уже не было ничего примечательного, когда обнаруживали труп студента.
