Действительно, в Вене все работает точно по часам. Они были отличительным признаком дворянства от бедных людей, ремесленников от мелких служащих. Как только что напомнил мне Симонис, один и тот же (княжеский) ужин днем и вечером в зависимости от часа имел разную цену, чтобы различные слои населения могли спокойно поесть. Таким же образом были урегулированы и другие моменты дня, так что можно было сказать, пожалуй, что солнце в Вене по-разному светило для каждого.
Город императора функционировал подобно авансцене балетного театра, где артисты появлялись строго в зависимости от важности распределенных ярусов и новый ряд танцоров выходил на сцену только тогда, когда другой ее уже покинул.
Чтобы все слои населения свободно нашли себе место в распорядке дня, власти решили начинать день для низшего сословия не с восходом солнца, как на всем остальном земном шаре, а глубокой ночью.
Два месяца назад, в день нашего прибытия в Вену, я испуганно подскочил на постели, когда услышал громкий крик ночного сторожа, от которого задрожали стекла:
– Домашняя прислуга, поднимайся, во имя Господа, уже день занимается!
На самом же деле день и не думал заниматься: дорожные часы, приобретенные мною перед отъездом на заем аббата Мелани, показывали три часа ночи. И это не было дурным сном. Вскоре главный колокол собора Святого Стефана возвестил о начале дня. Как мне пришлось потом узнать, после того как человек услышал его повелительный звон, покоя больше не было: часовая стража била каждые четверть часа, дергая за проволоку, привязанную вместе с молоточком к колоколу, прямо из окон своих домов. Они отбивали каждую первую, вторую и третью четверть часа; от боя четвертой они были освобождены: из опасения вызвать путаницу во времени, поскольку было почти невозможно осуществить одномоментность боя с боем собора Святого Стефана. Короче говоря, измерение времени в Вене поистине не было делом личным.
Поскольку день начинался ночью и солнце не могло помочь в отсчете времени, на улицах и площадях императорской столицы рябило в глазах от часов: они красовались не только на ратуше и всех общественных заведениях, но и на монастырях, резиденциях дворянства и домах зажиточных людей. В помещениях металлические часы вешали на стены. То была сущая мания, вследствие которой здесь не было простых часовщиков, как в Риме, а существовало точное разделение на крупных часовщиков и мелких, в зависимости от того, изготовляли они башенные часы или карманные; затем были еще производители циферблатов, которые, опять же, отличались от производителей корпусов, так же как и изготовители стрелок для часов отличались от тех людей, кто изготавливал часовые пружины. По поводу карманных часов устраивали дискуссии даже вездесущие иезуиты и – после продолжительных споров, дозволены ли они и необходимы ли, – как и положено иезуитам, пришли к соломонову решению: карманные часы позволительны в пути, а в доме для всех должно быть достаточно настенных часов.
Итак, согласно этому неумолимому закону, в три часа ночи начинается трудовой день. В это время огородники, садовники и цветоводы уже несут на рынок овощи и растения в корзинах. В половине четвертого открываются водочные и трактиры у городских ворот, где завтракают поденщики, каменщики, дровосеки и кучера. В четыре часа начинают работу ремесленники и слуги. Открываются городские ворота: молочницы, крестьяне и торговцы с фруктами, маслом и яйцами устремляются на рыночные площади. Мы, трубочисты, а также кровельщики можем считать себя счастливчиками: зимой из-за темноты мы начинаем работу не ранее шести часов.
Если в Риме я отправлялся в путь до восхода солнца, чтобы вовремя добраться до отдаленных деревень, бродил по темному, страшному городу, населенному тенями, то в Вене уже в четыре часа утра царит такое оживленное столпотворение, что можно подумать, будто сейчас солнечное затмение, от которого чернеет небо, а вовсе не ранний предрассветный час.
В пять часов можно уже купить любые продукты; в половине шестого открываются кабаки и пивные. Садовники и крестьяне уже принесли свой товар в город и теперь толпами сидят в кофейнях, наслаждаясь первым перерывом, в то время как кухарки, слуги и кулинары устремлялись на рыночные площади. В этот же час читали первую мессу: теперь колокола будут звонить постоянно, возвещая о богослужениях и других религиозных собраниях, которых здесь больше, чем в Риме. В шесть часов жены и дочери низших чиновников, художников и домашних врачей идут за покупками, это те сословия, кто не может позволить себе иметь слуг. В семь часов звучит Турецкий (который называют так со времен осады 1683 года), или же Молитвенный колокол, призывающий всех, кто находится в доме или на улице, опуститься на колени и провести первую дневную молитву вне церкви. В половине восьмого начинают работу низшие чиновники. Женщины наносят первые визиты знакомым. Четверть часа спустя приходят просители помощи в резиденции дворян, которые всегда завтракают около восьми. Также в восемь часов начинается рабочий день высших чиновников. В этот же час первые дворяне выходят из дома. До этого времени на улицах не видно карет, не считая карет семейств зажиточных бюргеров или домашних служащих, возвращающихся после непродолжительного отдыха в предместьях.
Дамы из аристократии любят спать долго и вообще очень ленивы. Умерший не далее как два года назад известный придворный проповедник отец Абрахам а Санта-Клара бушевал с церковной кафедры, обрушивая свой гнев на тех благородных дам, которые осмеливаются в половине десятого валяться в постели. Некоторые дамы, не зашнуровав корсета, прямо из постели бежали в церковь к причастию. Немалое число проповедников поэтому проповедовали с амвона о женских прелестях, которые виднелись во время мессы из-под мантилий и угрожали выпасть из декольте дам.
Между девятым и десятым часом, после окончания туалета, дворянки толпами устремлялись из домов: они гуляли по бастионам, где задерживались на пару часов, особенно весной и осенью. Иностранцев нередко сердит, когда они бегают от дома к дому, нанося визиты, чтобы никого не застать. С одиннадцатого часа начинается время приема пищи, и последний обед во дворцах дворянства совпадает с ужином низших сословий. В двенадцать обедают дворцовые слуги, а в час – знать, которые затем, между вторым и третьим часом принимают друзей и знакомых или наносят им же визиты. В три часа рабочие возвращаются с работы, а школьники – из школы. В пять часов заканчивается рабочий день и народ, как я уже говорил, в основном отправляется ужинать. Час спустя ужинают дворцовые служащие, в то время как театры закрывают двери. В половине седьмого закрываются городские ворота, по крайней мере, так бывает до середины апреля, затем закрытие ворот смещается на четверть часа. Кто опаздывает, должен уплатить шесть крейцеров штрафа. Теперь звонит Пивной колокол, и после того, как он пробил, никто не имеет права пить в таверне. Также нельзя выходить на улицу невооруженным или без фонаря. В семь часов простой люд ложится спать, в то время как знать принимается за ужин – вот уж поистине отличие от резиденций римских князей, которые в полночь еще кутят!
В восемь часов трактиры закрываются. До девяти или, в худшем случае, до десяти часов рабочие должны вернуться в дом мастера, где они живут. За опоздание с них взимается денежный штраф.
До сих пор у меня с Симонисом таких проблем не было: мы оба были гостями монастыря, и насколько я знал, грек никогда не доставлял монахиням неприятностей.
Даже самый большой кутила среди знати ложится в постель не позднее полуночи. Между этим часом и тремя часами ночи, таким образом, царит краткая ночь, одна для всех сословий венцев.
Чтобы преодолеть темноту и сделать возможным начало нормальной работы в столь неблагодарный час, городская управа еще двадцать лет назад оснастила улицы фонарями. Подобного я, пожалуй, не видел никогда. Эта мера, как мне сказали, была принята также для того, чтобы сократить число ночных разбойников, поскольку ремесленники и слуги, невзирая на запреты, часто выходили из дома без оружия. Однако, к сожалению, освещение возлагалось на домовладельцев, которые не всегда заботились о том, чтобы фонари, после того как их зажгут, горели каждый вечер долго, оставались чищеными, а потому фонари иногда становились жертвами слепой ярости. Повсюду с иронией говорили о том, что городское освещение в Вене сделано для того, чтобы лучше было видно темноту.