Я поостерегся спрашивать, благодаря чему и подвергаясь какой опасности Клоридия получила этот листок от камергера или его жены.

– Я должна вернуть его сегодня вечером. Принц Евгений каждый день после еды пишет в дневник.

– Кстати, разве он не собирался отправиться сегодня в Гаагу?

– Он отложил отъезд.

– А почему?

– Этого никто не знает.

– Может быть, из-за болезни императора? – предположил я.

– Возможно. Хотя его величеству значительно лучше. Как бы там ни было, когда Евгений отправляется на войну, он всегда берет с собой дневник.

Она протянула мне листок. Посреди страницы нетвердой рукой турка были написаны знаменитые слова: «Soli soli soli ad pomum venimus aureum».И ничего больше.

– Можно войти? – спросил в этот самый миг Симонис.

Он внимательно осмотрел листок, поднес его к окну, чтобы тщательнее разглядеть на свету.

– Господин мастер, если на сегодня у вас больше нет для меня заданий, то я мог бы, наверное, помочь вам выяснить, скрывает ли этот листок бумаги еще что-нибудь.

– В Место Без Имени мы все равно едем только завтра. Это дело важнее. Но как ты собираешься это устроить? – удивленно спросил я.

– У меня в комнате есть все необходимое для этого случая.

И вскоре мы уже стояли в комнате Симониса. Там мы обнаружили Пеничека, склонившегося над тетрадями грека, в которых он что-то старательно писал, и Опалинского, который тоже списывал конспект.

– Ты закончил, младшекурсник? – грубо спросил Симонис.

– Как раз да, господин шорист, – пробормотал Пеничек. – Вот, пожалуйста, я все переписал начисто.

– Хорошо, – заметил мой помощник, быстро взглянув на работу хромого богемца, – и никогда больше не смей приносить мне только черновик конспекта, дошло? – упрекнул он юношу.

– Да, конечно, господин шорист; простите уж меня, – богемец склонил голову.

– И почему мне достался именно младшекурсник из Праги, – пробормотал мой помощник, копаясь в ящике со своими книгами.

Он достал оттуда крошечный томик, затем принес стул Клоридии. Я взял книгу в руки. Фронтиспис был несколько невзрачным:

Не были указаны ни место, ни время, ни имя издателя. В томике было самое большее сорок страниц. Я открыл его. Не было ни предисловия, ни обращения к драгоценным читателям и даже посвящения. Все разделено на очень краткие главы. Я прочел первое, что бросилось в глаза.

– Секрет против ранения оружием, – медленно, буквально по буквам прочел я на своем неуклюжем немецком.

– Смотрите, господин мастер, – торопливо произнес Симонис, взял у меня томик из рук и открыл его в другом месте. – Вот часть, которая нам нужна: «Написать надпись, которая вскоре исчезнет».

– Это потрясающе! – воскликнула Клоридия. – Как раз то, что нам нужно. А как это сделать?

Опалинский заинтересованно поднял голову.

Симонис объяснил ему, что мы собираемся делать.

Я боялся, что поляк испугается и бросится наутек. Но этого не произошло. Как я заметил еще вчера вечером, Яницкий, похоже, был не очень шокирован смертью своих товарищей.

– У нас наконец появилась возможность узнать, таят ли слова аги в себе тайну или нет, – сказал Симонис. – Если мы ничего не найдем на этом листке бумаги, то это будет значить, что турки ни при чем. И тогда трое наших товарищей умерли не из-за Золотого яблока.

– Можете рассчитывать на мою помощь, – сказал Опалинский.

– Итак… – грек продолжил читать, – здесь говорится о том, что нужно сделать, чтобы написанное стало невидимым: «Это произойдет, если добавить в чернила азотной кислоты, но потом остаются желтые пятна».

По книге доктора Абелия, продолжал Симонис, некоторые пишут крепким самогоном, смешанным с пеплом сожженной соломы, о чем можно прочесть подробнее в «Weckeri Secretis». [88]Но этой книги у нас не было.

– Если нужно, пошлем младшекурсника, и он принесет ее, – великодушно объявил грек.

– Э, а что это такое? – смущенно переспросил Пеничек.

– Это книга «De secretis» [89]Алессио Педемонтано, которую Якоб Векер перевел с итальянского на латынь, ее ведь всякий знает! – принялся насмехаться над ним Опалинский, снова пришедший в доброе расположение духа.

– Осел! – возмутился Симонис и отвесил младшекурснику пару звонких затрещин.

Как сказал мне Симонис и как я сам смог понять на основании его вчерашней речи, польский студент был чрезвычайно образован. Бедный Пеничек по сравнению с ним был совершенным неучем.

Тем временем мой подмастерье продолжал читать книгу:

– «Сделать так, чтобы можно было прочесть старый, поблекший шрифт. Взять чернильные орешки/ грубо истолочь их/ положить на день в самогон/ затем добавить туда дистиллированной воды/ намочить в получившейся настойке хлопковую ткань/ и провести по надписи».

– Хорошо, можем начать с этого, – предложил Пеничек.

– Может быть, у тебя есть чернильные орешки, дубовая твоя голова? – обругал его Симонис.

– У меня нет, но я знаю, что Коломан Супан – настоящий художник в таких делах.

– Правда? Этого он мне никогда не рассказывал, – удивился Опалинский, который был близким другом Коломана.

– Коломан – венгр. В нем течет кровь Аттилы, вождя гуннов, который в свое время был гораздо известнее благодаря проворству, с которым он зашифровывал и расшифровывал послания, владея, к примеру, невидимыми шрифтами, чем благодаря тому, что был Бичом Божьим. Он был великим дипломатом, – нравоучительно произнес Пеничек.

– Аттила? – озадаченно в один голос переспросили мы все.

– Аттила.

Венгрия получила свое название от гуннов, пояснил Пеничек. Эти страшные варвары владели ею в глубокой древности. То была часть древней Паннонии, которая во время правления Цезаря Августа была подчинена Риму и славилась своими постоянными восстаниями. И вот в Паннонии был народ, живший на берегах болотистой реки Меотия. Он был настолько диким и неотесанным, а отношения их друг с другом были настолько лишены признаков человеческой цивилизации, что существа те, когда научились изъясняться произносимыми звуками, издавали что-то вроде рычания, и каждый звук, казалось, заканчивался на «унум», поэтому позднее их назвали гуннами, а еще позже – венграми.

– Я тут подумал, – обратился к моему подмастерью Ян, – а ты знаешь, куда подевался Коломан?

– Нет.

– Его не видели, – заметил Пеничек. – Жаль. Именно он знает трюки Баламбера. [90]

– Что все это значит? – снова переспросили мы хором.

Гунны, пояснил богемец, так закатывая глаза, словно осматривал ими свою память, жили до 370 года изолированными от всех и вся. Тогда церковью Христовой правили папа Дамасий, Римской империей – император Валент, а царем ближней империи шиитов был Баламбер. Во время охоты на оленя бегущий зверь заманил Баламбера из его родных земель в Меотийские болота, которые в то время были замерзшими. Баламбер не знал того, но он был первым чужестранцем, который тогда попал в Венгрию. Осматривая окрестности, Баламбер забыл об олене и начал исследовать неизвестные земли, простиравшиеся перед ним. Вернувшись на родину, он с воодушевлением, в ярких красках рассказал об этой стране, и желание захватить ее распространилось и стало настолько сильным, что вскоре началось наступление на венгерские земли: Баламбер перешел Танаис, подчинил себе принадлежавший таврам Херсонес и готов, которые занимали его, и, объединившись с аланами, прошел до провинций Мезия и Дакия.

– Никто не мог остановить его. Своим послам он давал белую бумагу, и только его союзники смогли проявить послание шиитского короля.

Однако во время своих завоевательных походов по этим землям Баламбер умер. Его преемником был назван Мундзук, принц из того же народа, который и подчинил земли Венгрии; а сыновьями его были Аттила и Бледа.