Отогнав видение, полицейский подумал: «Это я во всем виноват. Но я все исправлю, я все обязательно исправлю!»

Направляясь к машине, лейтенант почему-то окончательно уверился в том, что казнью Салливана дело об убийстве Джоанны Шрайвер не завершилось.

Ближе к рассвету позвонил Брюс Уилкокс. Первые солнечные лучи упали на бесформенную черную стену деревьев, и стали видны отдельные ветви и даже листья.

Оставшуюся часть ночи Браун записывал признание миссис Коллинз. Два часа он слушал печальную повесть о сексуальных надругательствах и непрерывных побоях. «Все как всегда, — думал он, — меняются только фамилии пострадавших». Потом лейтенант разговаривал с адвокатом, занимающимся разводами, и с заместителем главного прокурора штата, раздраженным тем, что его разбудили посреди ночи. Браун настаивал на том, что в случае с миссис Коллинз речь идет о допустимой самообороне, а прокурор твердил, что это убийство при смягчающих вину обстоятельствах. Наконец они сошлись на непредумышленном убийстве, потому что прокурор все-таки понял, что преступление, совершенное женщиной, несравнимо менее тяжко, чем преступления, совершенные до этого убитым по отношению к ней.

Тэнни Браун смертельно устал. Он подписал последнюю страницу протокола, и авторучка выпала из пальцев. В этот момент зазвонил телефон у него на столе.

— Да?

— Тэнни? Это Брюс. С серийным убийцей покончено. Он не подал прошения о помиловании.

— Как это было?

— Салливан сказал, чтобы не канителились, и сел на электрический стул.

— Боже мой! — Усталость как рукой сняло.

— Да, старина Салли остался верен себе до конца. Но не это самое интересное! — Брюс Уилкокс был явно возбужден, словно позади у него не было ужасной ночи.

— Что еще?

— Дело в том, что наш старый приятель Кауэрт провел наедине с этим маньяком несколько часов и Салливан сознался ему примерно в сорока убийствах в разных местах Флориды, Луизианы и Алабамы. После того как репортер все это выслушал, на нем просто лица не было. Видел бы ты его, когда на него накинулись другие журналисты! Они просто забросали его вопросами. Он с трудом отбился, но так и не сказал почти ничего конкретного.

— Очень любопытно.

— А когда он от них наконец кое-как отбрехался, то понесся прочь с такой скоростью, будто за ним гналась сама смерть!

— Куда он поехал?

— В Майами. Так он сам сказал, но точно не знаю… Сегодня утром у него там встреча с детективами из округа Монро. Им Кауэрт тоже не понравился. Он что-то знает об убийстве, которые они расследуют, но молчит.

— Почему ты так думаешь?

— Я просто догадываюсь. Я же говорил, что на Кауэрте лица не было после разговора с Салливаном. Я уверен, этот писака скрывает добрую половину из того, что услышал.

Слушая рассказ Уилкокса, Тэнни откинулся на спинку стула. Нетрудно было представить себе, каким тяжелым грузом рухнула на плечи журналисту исповедь убийцы. Ведь есть такие вещи, которые лучше вообще не знать. Кое-что прикинув, Браун сказал в трубку:

— Знаешь, что я думаю, Брюс?

— Нет, но, наверное, то же самое, что думаю я.

— Наверняка Кауэрт понял, что в чем-то очень серьезно ошибся.

— Знаешь, этот журналюга — хладнокровный мерзавец. Сам по себе рассказ о сорока убийствах не мог так уж его расстроить. Ведь все и так догадывались, что Салливан совершил гораздо больше убийств, чем те, в которых его обвиняли…

— Для Кауэрта имеет значение только одно убийство! — перебил Уилкокса лейтенант и подумал: «И для меня тоже!..»

Было раннее утро. Тэнни Браун медленно ехал домой, а в голове его роились вопросы.

По улице выписывал зигзаги мальчик, развозивший на велосипеде газеты. Лейтенант подъехал к нему почти вплотную. Услышав шуршание шин за спиной, мальчик обернулся, узнал детектива, помахал ему рукой и нажал на педали. Тэнни некоторое время следил, как он исчезает среди утренних теней, в которых все вокруг казалось расплывчатым, как на смазанной фотографии. Прежде чем повернуть на дорожку, ведущую к своему дому, детектив огляделся по сторонам. Ряды домов из шлакобетонных блоков, выкрашенных в ослепительно-белый цвет или в пастельные тона, аккуратно подстриженные кусты и живые изгороди, зеленые лужайки и новые автомобили у каждого дома — все говорило о скромном благополучии их обитателей, все казалось опрятным и надежным. Дома в ближайших десяти кварталах были спроектированы одним застройщиком, что обеспечило этому своеобразному району завидную внутреннюю гармонию. Здесь ничто не напоминало о «старом Юге». Это был уголок современной Америки. Здесь бок о бок жили белые и черные — врачи и юристы, а также добившиеся кое-чего в жизни выходцы из рабочего класса, например ставший полицейским Тэнни Браун. Взглянув на свои ладони, лейтенант увидел, что они у него мягкие, как у офисного хомячка. У его отца были совсем не такие, натруженные руки. Вспомнив и о том, что уже начал полнеть, Тэнни Браун решил, что в этом районе ему самое место.

Дома он повесил кобуру на крючок рядом с двумя портфелями, набитыми школьными тетрадками, потом достал из кобуры револьвер калибра .357 магнум и по привычке в первую очередь проверил его барабан, заряженный девятимиллиметровыми пулями с плоской головной частью. Взвесив револьвер на ладони, лейтенант подумал, что стоит походить на полицейское стрельбище: он уже несколько месяцев не тренировался. Открыв ящик письменного стола, он достал оттуда предохранитель спускового механизма и надел его на револьвер. Убрав револьвер в стол, Браун наклонился, чтобы достать из маленькой кобуры на ноге запасное оружие.

Из кухни потянуло запахом жареного бекона, и Тэнни направился туда. Постояв немного в дверях кухни и понаблюдав за тем, как его отец жарит яичницу, Браун негромко проговорил:

— Доброе утро, старина!

Ничего не ответив, старик выругался себе под нос — на него брызнул жир от скворчавшего на сковородке бекона.

— Доброе утро, старина! — повторил Тэнни.

— Я не слышал, как ты вошел. — Повернувшись, отец улыбнулся.

Тэнни улыбнулся в ответ: отец почти совсем оглох. Подойдя поближе, Браун обнял широкие костлявые плечи отца. Не раздавить бы старика в объятиях! А ведь раньше ему казалось, что нет никого на свете сильнее отца.

«Где же твоя прежняя сила, отец?! — подумал Тэнни. — Как же безжалостно тебя обобрали болезни и старость!»

Лейтенант вспомнил, что в детстве с нетерпением ждал того дня, когда наконец станет сильнее и крепче своего отца, а теперь, когда этот день настал, стесняется своих сил и здоровья.

— Ты рано поднялся! — улыбнулся Тэнни.

Браун-старший только пожал плечами: он уже давно почти не спал из-за болей по ночам.

— С какой это стати ты называешь меня «старина»?! — вдруг возмутился отец. — Я совсем не стар. Если понадобится, я еще могу всыпать тебе по первое число!

— Конечно можешь! — улыбнулся хорошо знакомой шутке Тэнни.

— Конечно могу!

— Девочки встали?

— Кажется, нет. Но они уже у себя шуршали. Может, выползут на запах бекона… Но ведь они еще совсем маленькие и не любят вставать в такую рань. Была бы жива твоя мать, она научила бы их подыматься с первыми петухами и готовить всем завтрак вместо меня. Кроме того, они бы как миленькие пекли по утрам печенье!

— А если бы была жива их мама, — покачал головой Тэнни, — она велела бы им спать как можно дольше, чтобы у них был хороший цвет лица. Она позволила бы им опаздывать на школьный автобус и сама возила бы их в школу.

Оба дружно рассмеялись. Тэнни знал, что старик ворчит просто так, а на самом деле души не чает в своих внучках.

— Сейчас поджарю тебе омлет, — снова повернувшись к плите, сказал отец. — У тебя наверняка была тяжелая ночь.

— Одна женщина застрелила своего бывшего мужа, когда он явился к ней с пистолетом в руке. Вполне заурядный случай. Но там было много крови, и все это очень тяжело.

— Садись. Ты, конечно, страшно устал. Ну почему ты не можешь, как все, возвращаться домой по вечерам?