— Конечно. А можно мне будет задать вам еще несколько вопросов после того, как я поговорю с другими людьми, например с полицейскими?

— Хорошо. Вы знаете, где меня найти.

— Скажите мне напоследок, — улыбнувшись, попросил молодую учительницу Кауэрт, — о чем вы подумали несколько минут назад, когда мы говорили о фотографиях машины.

— Ни о чем, — нахмурилась Эмми Каплан.

— Не может быть, — проговорил журналист, не спуская с нее глаз.

— Ну ладно… Когда полицейские показали мне фотографию машины, они сказали, что уже поймали убийцу. Что он во всем признался и все такое. Они сказали, что это простая формальность. Я должна была просто опознать машину. Я поняла, насколько это было действительно важно, только гораздо позже, перед самым судом. И мысль об этом с тех пор не дает мне покоя. А они просто показали мне фотографии и спросили: «Это машина убийцы, да?» А я посмотрела на них и ответила: «Да». Не знаю, но потом, когда я все поняла, мне не очень понравилось то, как они это сделали.

Кауэрт промолчал, но подумал, что это нравится ему еще меньше, чем ей.

Статья в газете — результат впечатлений, произведенных чужими словами, чьим-то выражением лица, чьей-то одеждой. В ней репортер выражает свои наблюдения, впечатления от услышанного и увиденного им, опираясь на факты и на существенные подробности. Кауэрт понимал, что материала у него еще недостаточно, и весь день просидел в библиотеке за вырезками из газеты «Пенсакола ньюс». Они помогли ему понять, какое невероятное возбуждение охватило всю Пачулу, когда мать пропавшей девочки позвонила в полицию и сообщила, что ее дочь не вернулась домой из школы. Заволновался весь городок. Где-нибудь в Майами полицейские ответили бы матери, что поиски начнутся только по истечении суток. В полиции большого города решили бы, что девочка сама сбежала от побоев или грязных приставаний отчима или убежала с каким-нибудь мальчиком, поджидавшим ее после школы в новехоньком блестящем черном «понтиаке-файрберде».

В Пачуле было все не так. Местная полиция немедленно бросилась прочесывать улицы в поисках девочки. Полицейские с мегафонами осмотрели даже заброшенные старые дороги вокруг городка и долго искали пропавшую. Посильную помощь оказали и пожарные. Их душераздирающие сирены выли на протяжении всего тихого майского вечера. В соседних городках и на фермах зазвонили телефоны. Тревожная новость стала распространяться с ужасающей быстротой по всем улицам и переулкам. Родители других детей разбились на группы и тоже стали искать пропавшую Джоанну Шрайвер. К поискам подключились скауты. Началась долгая летняя ночь, но казалось, что все жители Пачулы не спят и разыскивают девочку.

Читая газеты, Кауэрт с грустью подумал, что к этому моменту Джоанны уже не было в живых. На самом деле ее можно было считать погибшей с того самого момента, когда она села в чужую машину.

Ночью поиски продолжались при свете фонарей и прожектора полицейского вертолета, прилетевшего из самой Пенсаколы. Его двигатель рокотал в небе над Пачулой далеко за полночь. С первыми лучами солнца привели ищеек, и территория поиска расширилась. К полудню Пачула напоминала место дислокации армии, готовящейся выступить в поход. Все это снимало прибывшее телевидение и записывали прилетевшие журналисты.

Ближе к вечеру тело девочки было обнаружено двумя пожарными, прочесывавшими край болота. В высоких болотных сапогах они брели по грязи, отмахивались от назойливых комаров и звали девочку по имени. Вот тогда-то один из них и заметил в последних лучах заходящего солнца прядь светлых волос, едва видневшуюся в мутной болотной воде.

Кауэрт мог представить, в какую ярость пришли обитатели Пачулы, когда из болота был извлечен изуродованный труп девочки. Любому, на кого могло пасть подозрение в ее убийстве, пришлось бы несладко. Кроме того, двоим детективам из Пачулы наверняка не давали ни секунды покоя, требуя немедленно найти убийцу. Скорее всего, на них оказывали невероятное давление.

Гамильтон Бернс, невысокий, упитанный седовласый мужчина, как и большинство жителей Пачулы, говорил с характерным южным акцентом. Была уже вторая половина дня, и, предложив Мэтью Кауэрту сесть в необъятное красное кожаное кресло, адвокат пробормотал, что «солнце уже поднялось над нок-реей», [4]и плеснул себе в стакан бурбона из бутылки, извлеченной им с ловкостью фокусника из ящика письменного стола. Кауэрт молча отказался от предложенной выпивки, и Бернс направился в угол своего маленького офиса, где стоял, заваленный кипами документов, несоразмерно большой холодильник. При ходьбе Бернс хромал. Оглядевшись по сторонам, репортер не увидел ничего, кроме бесконечных полок с юридической литературой. Впрочем, среди полок кое-как примостились несколько дипломов и грамот в рамках от местного отделения «Рыцарей Колумба» [5]и фотографий Гамильтона Бернса, где тот улыбался, стоя под ручку с губернатором штата и другими политиками.

Отхлебнув из стакана, адвокат повернулся в Кауэрту, откинулся на спинку кресла и сказал:

— Значит, вы по поводу Роберта Эрла Фергюсона? Что же мне вам рассказать? По-моему, его ходатайство о повторном судебном разбирательстве должны удовлетворить. Ведь теперь Фергюсоном занимается этот пройдоха Рой Блэк.

— На каком основании?

— На основании его признания, а точнее, на основании того, что нормальный судья не должен был принимать такое признание к рассмотрению.

— Об этом мы еще поговорим. Но сначала расскажите мне о том, как случилось, что это дело поручили именно вам.

— Меня назначил суд. Судья вызвал меня и попросил заняться этим делом. Дело в том, что их штатный государственный защитник, как всегда, оказался перегружен работой. Кроме того, он, наверное, и не решился бы защищать Фергюсона. Тут этого парня, знаете ли, были готовы разорвать на куски.

— А вы все-таки решились?

— Судье трудно отказать. Он в известном смысле мой крупнейший работодатель. Пришлось рискнуть.

— И выставить потом суду счет на двадцать тысяч долларов?

— Видите ли, защищать убийцу — хлопотное дело.

— И — по таксе сто долларов в час — довольно прибыльное.

— При чем тут деньги?! Я чуть не поплатился своей репутацией. Несколько недель в Пачуле со мной вообще никто не разговаривал. На меня смотрели как на прокаженного. Как на иуду. И все потому, что я представлял в суде интересы этого парня. Со мной больше не здоровались. Увидев меня, люди переходили на другую сторону улицы. Пачула — маленький город. Представьте себе, сколько денег я потерял из-за того, что люди перестали обращаться ко мне за услугами, потому что я защищал Фергюсона. Подумайте об этом, прежде чем клеймить меня позором! — У адвоката был такой расстроенный вид, словно это его приговорили к смертной казни.

— Вам приходилось до этого защищать убийц?

— Да, пару раз.

— Этим убийцам тоже грозил электрический стул?

— Нет. Это были, так сказать, бытовые драмы. Ну представьте себе, поссорились муж с женой. У одного кончились доводы, и в дело пошел пистолет, — рассмеялся адвокат. — Речь шла о непреднамеренных убийствах. В самых неприятных случаях — об убийствах без отягчающих обстоятельств. Кроме того, мне часто приходится участвовать в делах, касающихся гибели в автомобильных катастрофах. Ну, например, сын сотрудника местной администрации напился и на полном ходу врезался в другую машину. Все, кто в ней был, погибли… Впрочем, между защитой пешехода, перешедшего улицу на красный свет, и защитой убийцы, в сущности, мало разницы. В обоих случаях нужно просто честно выполнить свой долг.

— Вот оно как… — пробормотал строчивший в блокноте Кауэрт, стараясь не смотреть в глаза адвокату. — Расскажите же мне, как вы защищали Фергюсона.

— А что там рассказывать? Я потребовал перенести рассмотрение дела в другой город, но мое требование отклонили. Я потребовал, чтобы признание Фергюсона сочли недействительным, но мое требование отклонили. Я сказал Фергюсону: «Ты должен раскаяться и во всем признаться. Тогда тебя не казнят, а просто приговорят к двадцати пяти годам тюрьмы без права амнистии. Когда выйдешь, поживешь чуть-чуть на свободе». А он ни в какую, упрямый. И всем своим видом показывал, как он всех тут презирает. Он все время повторял: «Я этого не делал». А мне-то что оставалось делать? Я попытался добиться такого состава присяжных, который отнесся бы к Фергюсону беспристрастно. Как бы не так! Я твердил о презумпции невиновности, пока не посинел. В конечном счете мы проиграли дело. Ну и что тут рассказывать?