Тайлер удержался и не сказал ничего о Нэнси. Боялся сглазить возможность воссоединения.

— То было в прошлом. — Фергюсон поднял листок, который Тайлер уронил на стол. — А это — настоящее.

Тайлер почувствовал себя обязанным оправдать рецепт.

— Ты и представить себе не можешь, каково это — когда тебя силой заталкивают в программу реабилитации, а потом от тебя уходит жена. Я не мог спать… все еще не могу… другой врач, мой друг… — Он не договорил. Оправдываться было бесполезно.

— Думаешь, мне не наплевать, зачем ты это сделал? А ты еще подумай. — Злобная ухмылка Фергюсона стала шире. — Но речь идет о федеральном преступлении, и вот уж на это мне совсем не плевать. Потому что тут я могу на тебя надавить. Так что вот тебе сделка. Все просто и ясно. Добудь нам неопровержимое доказательство того, что в системе есть сбой, доставь мне это доказательство за ближайшие семь дней, или я отнесу эту бумажку в УБН с рекомендацией завести на тебя дело за подделку рецепта на лекарство ограниченного доступа.

Тайлер даже не пытался замаскировать свое отвращение.

— Тебе нравится шантаж? Ты на этом кайф ловишь?

— Да плевать я хотел на то, что ты там обо мне думаешь! — засмеялся Фергюсон. — Знаешь врачиху по имени Мишель Лоуренс?

Страшное предчувствие охватило Тайлера. Он забыл позвонить ей.

— Да…

— Ее нашли мертвой вчера утром. Передоз. Есть только одна проблема: это ее первая доза. На теле нет никаких следов злоупотребления в прошлом. — Фергюсон многозначительно пошевелил бровями. — Полиции показалось странным, что передоз произошел на первой пробе, тем более в одиночестве, у нее в спальне, за закрытой дверью. Смекаешь, о чем я?

Тайлер сглотнул подступившую к горлу тошноту. Он вспомнил ногти Мишель, ее моряцкую походку, ее полностью искаженное представление о себе. Настоящая чудачка, но он питал к ней искреннюю симпатию. Примерно представляя себе ответ, он все-таки спросил:

— Какое отношение это имеет ко мне?

— Не знаю. Может, ты мне скажешь?

— Понятия не имею.

— Нет? И тебе ничего не говорит тот факт, что она была твоим анестезиологом у того самого пациента, которому так не повезло? Подумай об этом, Мэтьюс. И, пока думаешь, вспомни еще одну вещь. Отчет комитета ОКАУЗ будет опубликован через две недели. Если они поддержат «Мед-индекс», он де-факто станет эталоном. «Прогнозу» — его единственному конкуренту — придется уйти из бизнеса. Если это произойдет, «Мед-индекс» станет единственным продуктом на рынке. Будет что-то вроде «Майкрософт» по отношению к другим операционным системам. За пять лет этот «софт» внедрят во все крупнейшие больницы страны. Думаешь, у Мейнарда есть проблемы с системой в ее нынешнем виде? А ты представь себе, что будет, если эти проблемы умножить на пару тысяч раз. И еще одно, — добавил Фергюсон, не давая Тайлеру вставить слово. — Наш источник утверждает, что проблемы куда круче, чем кажется на первый взгляд. Ты прекрасно знаешь, что последние двадцать лет медицина все больше сдвигается в сторону амбулаторного лечения. В больницы сейчас кладут только самых тяжелых больных. Наш информатор твердо уверен: из всех ошибок, совершаемых системой, регистрируется не больше трети. А может, и меньше. Проблема в том, что множество смертей просто списывается со счетов. У пациентов были смертельно опасные болезни, вот и все. — Тут Фергюсон настороженно взглянул на Тайлера: — Ты хоть понимаешь, о чем я говорю? До тебя доходит?

— Да.

— Вот и хорошо. У нас есть… ну, может, неделя до того, как доклад комитета будет подписан. После этого… все, что будет после этого, останется на твоей совести, Мэтьюс.

Фергюсон встал и выбрался из кабинки.

— И вот еще что… Небольшой совет. Мы считаем, кое-кто из высшего звена управления Мейнардом прекрасно знает о дефекте и старательно это скрывает. Что я имею в виду? Не доверяй никому. И когда я говорю «никому», я имею в виду — никому. Ни одной живой душе. Пусть смерть твоей подружки послужит тебе уроком, Мэтьюс. Старайся быть умнее. Сейчас ты ведешь себя глупо.

Покосившись на тарелку с чили, Фергюсон бросил на стол пятерку.

— Вот черт! Чили совсем остыл. — Он бросил взгляд на Тайлера, словно только теперь понял, что тот еще здесь, выпрямился и одернул свой синий блейзер. — Я с тобой говорил по-хорошему. Позволь мне выразиться иначе. Если за неделю ты не нароешь компромат на «Мед-индекс», причем такой компромат, чтобы его можно было растоптать, — я натравлю на тебя УБН и они сотворят с тобой такое, что случай в Калифорнии покажется тебе детским лепетом.

— Давай прекратим светскую болтовню, Тайлер. Я же вижу, ты выдавливаешь из себя каждое слово. Просто расскажи мне, чем ты так расстроен.

Они сидели за угловым столиком в маленьком тайском ресторанчике, расположенном, как сказала Нэнси, в двух шагах от ее квартиры. Пахло арахисовым соусом и специями. Забитый посетителями зал гудел разговорами и звоном кухонной посуды. Для Тайлера это был «белый шум».

Прямолинейность Нэнси позабавила его. Он даже рассмеялся. Как это похоже на Нэнси! Она читала его как открытую книгу, сколько бы он ни старался замаскировать свои чувства. «А впрочем, у меня все на лбу написано прописными буквами», — подумал он.

— Я хочу поговорить о тебе. Возможно, о нас. Но только не о себе.

— Прекрасно, но пока тебя что-то мучит, мы не сможем говорить ни о чем другом. Давай-ка лучше выкладывай, в чем дело.

Тайлер поставил кружку пива на стол и задумался. Как много можно ей рассказать? Ему хотелось довериться ей, но он не мог. Не мог, пока не избавился от привычки к амбиену. Если Нэнси об этом узнает, все его надежды на воссоединение можно будет похоронить.

— Итак? — Она смотрела на него тем пытливым китайским взглядом, насчет которого он обожал подшучивать.

— У меня проблемы на работе.

— О, Тайлер…

— …неужели опять? — закончил он за нее, чувствуя, как невысказанное осуждение тяжким грузом ложится ему на плечи. Нэнси и в прошлый раз предупреждала его, чтобы он не вмешивался. Тайлер приписывал такое отношение тому, что она выросла в стране, народ которой находился под политическим гнетом.

— Извини, Тайлер. — Потянувшись через стол, Нэнси накрыла ладонью его правую руку. — Ну давай, расскажи мне, что за проблемы.

— Нет, раз уж мы об этом заговорили… ты должна знать, что я никогда не был наркоманом. А те наркотики, что были найдены в моем шкафчике? Они были подброшены.

— Мы уже сто раз об этом говорили, Тайлер. Как насчет анализа мочи? Как он мог оказаться положительным?

— Очень просто. Кто-то подменил образцы и сдал в лабораторию чужие… Какого-то наркомана. Это не так уж сложно, если очень хочется.

— Я хочу тебе верить, Тайлер. — Ее взгляд смягчился, она прямо заглянула ему в глаза.

— А ты вспомни, Нэнси. Ты же знаешь все симптомы. Я когда-нибудь вел себя как наркоман? У меня были характерные симптомы?

Она опустила глаза на свои руки, сложенные на коленях.

— Я об этом думала. Нет, у тебя не было симптомов. Вот почему — не в последнюю очередь — я и согласилась на эту работу. Чтобы дать нам еще один шанс.

Волна торжества накрыла его с головой. Мужчина едва не прослезился от радости. Ни о чем не думая, Тайлер взял ее за руку. Все-таки осталась надежда спасти их брак.

— Ну, расскажи, что у тебя за проблемы на работе, — попросила Нэнси.

Тайлер рассказал ей о Ларри Чайлдсе, о клиническом эксперименте, в котором участвовал мальчик, о передозировке облучения, о том, что никто так и не понял, почему это произошло, и, наконец, о смерти Ларри. Но он не сказал ни слова о специальном агенте Фергюсоне и об угрозе, прозвучавшей в их последнем разговоре.

Нэнси внимательно слушала и лишь изредка задавала уточняющие вопросы. Когда он закончил, спросила:

— Как же ты можешь объяснить такую ошибку в дозировке?

Тайлер помолчал, глотнул пива, не зная, какие именно подробности можно ей открыть. Ему вспомнилась Мишель и страшный намек Фергюсона.