Все наперебой обращались к Энн, засыпая вопросами, на которые она не успевала отвечать. Вдруг кто-то похлопал ее по спине. Энн, испуганная, обернулась: ей улыбался очередной сосед, который страшно радовался, видя ее живой, беспокоился, что на их улице случился такой кошмар, и жаждал узнать подробности. Не успела Энн оглянуться, как толпа поглотила ее, признав в ней добрую соседку, которой она никогда не была, и приветствуя раскрытыми объятиями и теплым пивом. Только теперь она поняла, скольких задела весть об этом убийстве, как потрясены местные жители. И все это время она высматривала Кевина. Правда, если он и был здесь, обнаружить его было сложно. Энн беспокоилась о Мэте, и ее снедало любопытство, где сейчас Бенни и девушки. Раньше или позже они ее найдут. И все же Энн надеялась, что ей быстрее удастся выманить из берлоги Кевина.

— Мисс Мерфи! Мисс Мерфи! Пожалуйста, всего несколько вопросов! — донесся сзади мужской голос. Она почувствовала, как кто-то грубо толкнул ее в спину. Энн обернулась и столкнулась с объективом видеокамеры. Из-за камеры вдруг возник репортер, крепкий мужчина в белой футболке и джинсах, с огромным животом, который нависал над золотой пряжкой ремня.

— Мисс Мерфи! — застрочил он как из пулемета. — Что же у вас все-таки было с Саторно? Расскажите! Мисс Мерфи!

— Я не собираюсь отвечать ни на какие вопросы! — сказала Энн, стараясь освоиться с обстановкой. Пресса уже здесь… Что ж, разумно. Где же ей быть, как не на ее улице? Этой бригаде повезло: они нашли Энн. А как насчет ее собственного везения?

— Давайте начистоту! Это правда, что вы с Саторно обручены?

Объектив камеры неотрывно смотрел на нее, а соседи начали выходить из себя. Пожилой мужчина, химик на покое (так решила Энн), протолкнулся к репортеру и начал грозить камере костлявым пальцем.

— Сэр, вас сюда не приглашали! — сердился он; голос мужчины дрожал от старости. — Здесь только местные жители! Сюда нельзя проходить без разрешения. Как вы прошли мимо мистера Коповски? Он участвовал в Арденнском сражении! [44]

Рядом встал мистер Берман:

— Ах, так вы репортеры? Значит, не местные! Убирайтесь, пока мы не вызвали копов! Вчера один из вас уронил цветочный горшок с моего крыльца!

У Энн имелись собственные планы насчет журналистов.

— Эй, приятель! — обратилась она к репортеру. — А почему ты не спросишь меня, что я собираюсь делать дальше — уж коли я не мертва? Так принято спрашивать на «Суперкубке».

— Она поедет в Дисней-Уорлд! — вклинился мистер Симонс. Соседи собрались за его спиной, начали окружать репортера и оператора, зажимая их в кольцо.

— Да, спросите у нее, что она будет делать дальше? — выкрикнул мистер Монтероссо.

Еще кто-то вопил:

— Да! Напечатайте для разнообразия что-нибудь хорошее!

— Вы ведь не расскажете об этом по телевизору, верно? — надрывался третий. — Вы никогда нас не радуете, даже в праздник!

Репортер усмехнулся и обратился к Энн:

— Ну ладно, мисс Мерфи. Что вы собираетесь делать дальше? Поедете в Дисней-Уорлд?

— Уехать из Филадельфии Четвертого июля? Да ни в жизнь! — сказала Энн прямо в камеру, понимая, что Кевин ее слышит; она поблагодарила Всевышнего, что Бенни не смотрит телевизор. — Сегодня вечером я собираюсь отпраздновать день рождения страны и сделаю это по-филадельфийски! Съем «супербутерброд за доллар» и буду смотреть салют у Художественного музея! Всех с праздником!

Соседи радостно закричали, смеясь и улюлюкая, а мистер Берман начал размахивать своей тростью, словно дирижировал военным оркестром.

— Вы получили что хотели, мистер Репортер! Идите, печатайте! Убирайтесь!

— Да! Валите! Вы не местные! Здесь только жители Уолтин-стрит! — кричал мистер Берман, а юная татуированная дочь профессора психологии начала ритмично распевать:

— Уолтин-стрит не пощадит! Уолтин-стрит не пощадит!

— Уолтин-стрит не пощадит! Уолтин-стрит не пощадит! — подхватили соседи. Они будто сбивали журналистов с ног силой голосов. Пели все как один.

— Уолтин-стрит не пощадит! Уолтин-стрит не пощадит! — Энн распевала громче всех, орала во все горло. И Кевин Саторно был тут ни при чем. Она просто веселилась и была счастлива, что принадлежит столь узкому кругу — людям, живущим в ее квартале, — одному из многих в той мозаике, из которой сложились Соединенные Штаты Америки. Сам Уильям Пенн придумал строить город в виде сетки улиц. Нынче она вспомнила об этом с гордостью. Мысль: патриотизм — это и вправду причастность. И Энн была частью того, что ее окружало.

А теперь — за работу!

Солнце пока еще стояло высоко. Ближе к концу дня оно светилось оранжевым и медленно спускалось по обожженному небосклону. Влажность росла, становясь невыносимой. Платье липло к коже. Энн собирала мусор, проверяя, не осталось ли чего между припаркованными машинами. Найденное она запихивала в большой пакет, поглядывая при этом на каждого встречного. Кевина она не встретила. И ей становилось все более не по себе.

Не переставая высматривать преследователя, Энн помогала соседям собирать подлежащие утилизации бутылки, складывать алюминиевые столы и упаковывать в прозрачную пленку остатки салата. Все вместе они оттащили в сторону барьеры и неохотно открыли для остального города свой замкнутый мирок — Уолтин-стрит. Прохожих становилось все больше. Хлынувшие на улицу люди устремлялись к Паркуэй, желая занять места получше: приближался салют. Они несли с собой складные пляжные кресла, свернутые коврики и запасные покрывала. За одним папой шел ребенок и нес темные палочки-благовония, издававшие резкий, особенный запах.

Энн взглянула на часы. Пятнадцать минут восьмого. Время неслось вперед и влекло за собой и ее. Энн видела расписание мероприятий. Сначала — «праздничное чтение Декларации независимости», потом — распродажа («супербутерброд за доллар»), которая заканчивалась в девять часов вечера, и сразу после нее — салют. Энн решила задержаться на Уолтин и прийти прямо к распродаже, на которой ее будет ждать Кевин. Уже скоро.

Она наклонилась, подобрала смятую целлофановую обертку из-под лакричных леденцов и сунула ее в пакет с мусором. Нагибаясь, Энн почувствовала тяжесть лежащей в кармане «беретты». За время вечеринки она ни разу о ней не вспомнила — так ее захлестнули теплые чувства. А теперь у нее появилось что-то вроде сомнений. Может, есть другой способ? Нет. Если она не избавится от этого кошмара сегодня вечером, то не избавится от него никогда. Разве что после смерти. Энн утрясала сложенный в пакет мусор. Когда она направилась к валявшемуся на земле бумажному стаканчику, зазвонил мобильник.

Она сунула пакет под мышку, нырнула в карман за телефоном и открыла его. На экране высветился номер сотового Мэта. На многочисленные звонки Бенни Энн не отвечала, но этот звонок она примет.

— Мэт? — спросила она, понизив голос. — Ты где? Я пыталась…

— Я получил твои сообщения, — сказал он озабоченно. — Как твои дела? У тебя ничего не случилось?

— Все замечательно, правда. — Энн закрыла свободное ухо ладонью: на улице было шумно. Она вкратце рассказала о постигшей ее неудаче, обойдя молчанием так называемое «оскорбление действием». Зачем его накручивать? Он и так печется о ней изо всех сил. — Для чего ты рассказал Дитсу о нас с тобой? Это его не касается.

— Пришлось. Я позвонил Бет и сообщил ей о Саторно, однако она не приняла мои слова всерьез. Я на время отступился. Наверное, и Билл не поверил… Его мнение много для нее значит.

— Угу…

— Мне пришлось описать Биллу твои «приключения», чтобы он убедился. Он спросил, откуда я все это знаю. Я не мог не рассказать. Надо было вывести ее из-под удара.

— Бедный!

Энн понравилось такое объяснение. Ему пришлось выбирать между безопасностью клиента и своим добрым именем, и Энн одобрила его выбор. Как она могла на него сердиться?

— Мне так неудобно, что тебя уволили. Что ты хочешь предпринять дальше?