— Типичный пример избирательного подхода. А, мисс Мерфи?
— Именно так, только с одним уточнением. — Энн перевела дыхание. — Если бы в фирме имело место «враждебное окружение», то количество и распространенность других инцидентов такого рода имели бы отношение к данному делу. Но поскольку перед нами недоразумение, то недопустимо привлекать эти показания, так как они лишены всякой связи с предметом спора.
— Так… Ваши рассуждения покоятся на разнице между теорией «враждебного окружения» и теорией «недоразумения». — Судья Хофмейер глубокомысленно нахмурился. — Весьма формальный подход.
— Скорее, точный, ваша честь.
По мнению Энн, точность важна в законе, хирургии головного мозга и когда красишь губы. В других случаях радости от нее никакой.
— Свидетельство такого рода делает разницу существенной. Защитник истца воспользуется инцидентом с мистером Ливером для укрепления своих весьма слабых аргументов против мистера Мартина.
Судья почесал подбородок, который в это время суток был еще гладко выбритым.
— Как насчет прецедентов, мисс Мерфи? Мне не удалось найти ничего подходящего.
— Честно говоря, их нет, ваша честь. Я присовокупила материалы из дела «Бекер против АРКО», которое подтверждает мою правоту, и все же это нельзя назвать прецедентом. Из него становится очевидной опасность использования такого рода свидетельств, поскольку они снимают с защиты истца какие бы то ни было ограничения и позволяют ей действовать в самом нелогичном ключе. Например, искать косвенную вину ответчика.
— Спасибо, я принял к сведению ваши соображения, мисс Мерфи.
Судья Хофмейер кивнул и повернулся к защитнику истца:
— Хотите что-то добавить, мистер Букер?
— Конечно, ваша честь. — Мэт подошел к кафедре, и Энн уступила ему место. — Ваша честь, я ценю шутку не меньше того парня и согласен: теперь данное происшествие кажется смешным. Но вопреки утверждениям, сделанным защитой ответчика, мисс Фельдман эта так называемая шалость совсем не развеселила. В этом и в большинстве других округов поведение мистера Ливера квалифицируется как «появление в общественном месте в непристойном виде».
Губы судьи Хофмейера сложились в неодобрительную, политически корректную гримасу.
— Мы полагаем, что свидетельство мисс Фельдман подлежит рассмотрению, ваша честь, — продолжал Мэт. — Так как в программировании доминируют мужчины, то такое поведение, усвоенное еще в школьной раздевалке, поощряется как в «Чипстер-ком», так и в других интернет-компаниях. И положение постоянно ухудшается. Персонал в «Чипстере» на девяносто пять процентов мужской. Возраст программистов колеблется от двадцати одного до двадцати пяти лет, а среди пятнадцати членов правления — ни одной женщины. В результате процветает сексистский по своей сути тип поведения. Так сказать, «только для мальчиков». И личности вроде мистера Ливера и мистера Мартина чувствуют свою безнаказанность.
— А как вы относитесь к точке зрения мисс Мерфи, что имело место недоразумение и о враждебном окружении речь не идет?
— Я согласен, ваша честь: это сверхформальный подход. Домогательство есть домогательство. Как бы там ни было с «Бекер против АРКО», в законе не оговорено, следует ли учитывать свидетельство, указывающее на враждебность окружения, как недоразумение.
Судья Хофмейер подпер подбородок рукой.
— Пожалуй…
— И это дело присяжных — а не кого-либо из нас — решать, дозволены ли установившимися в «Чипстере» корпоративными порядками такие домогательства. Ведь ответчиком по данному делу проходит Гилберт Мартин, а он — самое высокопоставленное лицо в компании.
— Благодарю вас, господин адвокат, — сказал судья Хофмейер, словно подводя итог, и Энн не знала, чем он в конечном счете будет руководствоваться. Права на проигрыш у нее не было. Эти показания смертельны для всей ее защиты. Пришло время для запасного варианта.
— Ваша честь, если вы позволите, я хотела бы дать опровержение, — сказала Энн, и судья Хофмейер улыбнулся.
— Воинственная ирландка! Хорошо, госпожа адвокат, только покороче.
— Ваша честь! Ответчик, в свою очередь, утверждает следующее: даже если суд признает это свидетельство имеющим отношение к делу, оно должно быть отклонено на основании четыреста третьей нормы федерального доказательного права — «О предубеждении при отсутствии повода». Представьте смятение присяжных, если это свидетельство будет принято к рассмотрению. Ваша честь! Речь идет о голом мужчине!
Сидевший за Энн молодой человек по ее сигналу встал, вышел в проход и расстегнул плащ, тут же опавший к его ногам. Мужчина был симпатичный, с рыжеватыми волосами. И совершенно голый. Галерея ахнула, женщина-репортер зажала ладонью рот, а судебный пристав полез за наручниками.
Энн продолжила свое выступление:
— Голый мужчина тут же приковывает к себе всеобщее внимание. Это увлекательное, захватывающее зрелище — особенно в зале суда! Если допустить его появление, присяжные придут в такое смятение…
— Эт-то что еще такое? — взорвался судья Хофмейер. Он вытягивал шею и шарил в поисках своего молотка. — Всем успокоиться! Всем успокоиться! Молодой человек, оденьтесь! Наденьте плащ!
Мэт вскочил, он стучал по столу.
— Ваша честь, мы протестуем! Это произвол!
Голый мужчина подхватил свой плащ и, размахивая руками, рванул по центральному проходу к выходу. Теперь сумасшествие перекинулось на галерею. Судебный пристав следовал за нарушителем по пятам. Галерея взорвалась аплодисментами, и Энн тут же решила выплатить парню премиальные.
— Всем успокоиться! Что я, в зале суда порядок не смогу навести? Все по местам! По местам!
Судья Хофмейер перестал грохотать молотком, и его лицо опять приняло нормальный цвет. Поправив очки, он воззрился на Энн.
— Мисс Мерфи, я не верю собственным глазам! Этот нелепый трюк — ваша работа?
— Всего лишь иллюстрация, ваша честь. Она подтверждает мою точку зрения: если в зал суда входит голый мужчина, все сразу стопорится и…
— Этот мужчина — мистер Ливер? — Глаза судьи Хофмейера раскрылись еще шире. Какие у него тяжелые веки…
— Нет, это просто стриптизер. Он еще и поет, хотя сегодня в этом не было необходимости.
— Я протестую, ваша честь! — взвыл Мэт, однако Хофмейер махнул, чтобы тот сел. Судья не отводил сердитого взгляда от Энн.
— Мисс Мерфи, вы утверждаете, что оплатили приход стриптизера? Сюда?
— Кто ж еще согласится раздеваться за деньги?
— Мисс Мерфи! Я могу привлечь вас за неуважение к суду! Посадить в тюрьму! Здесь вам не бордель!
— Извините, ваша честь, я не смогла придумать никакого другого способа показать вам… Посмотрите вокруг!
Энн указала на галерею, пребывающую в совершеннейшем беспорядке. Люди полустояли, полусидели, смеялись, разговаривали друг с другом и никак не могли успокоиться.
— Видите? Голого мужчины уже нет, но все в смятении. В тот момент, когда он срывал с себя плащ, меня никто не слушал, в том числе и вы. Хотя я делала заявление.
Судья Хофмейер был просто в бешенстве, однако Энн продолжила:
— При всем уважении к вам, ваша честь, я повторяю: только что случившееся подтверждает мою точку зрения. Пока на уме у присяжных голый мужчина, они не в состоянии сосредоточиться на мистере Мартине, а ведь процесс посвящен ему. Присяжные удалятся для обсуждения и будут говорить лишь о голом мужчине. Именно для предотвращения таких ситуаций и была предусмотрена четыреста третья норма федерального доказательного права.
Судья Хофмейер погрузился в молчание. Мэт кипел. В зале суда вдруг стало тихо. Все ошеломленно смотрели на Энн. Она оставалась противоестественно спокойной, прикидывая, сможет ли внести залог по кредитной карточке. Спустя минуту судья Хофмейер вздохнул, поправил очки (без всякой на то необходимости) и посмотрел Энн прямо в глаза.
— Мисс Мерфи, я не позволю заниматься такими глупостями в зале суда! Я поддерживаю здесь непринужденную обстановку, но вы, похоже, поняли это превратно. — Судья расправил скрытые мантией плечи. — Так что я привлекаю вас за неуважение к суду. Вам придется раскошелиться на пятьсот долларов. Вы родились под счастливой звездой: я не буду сажать вас под замок на все выходные. Как я уже сказал, 4 июля — мой любимый государственный праздник, во время которого все американцы должны наслаждаться свободой. Даже такие, как вы, — чья свобода принимает столь нелепые формы.
