С годами карты истончились, протерлись на сгибах. Расшифровывая бумажную топографию, Ноа научился узнавать буквы, понимать слова, потом предложения, а потом и целые абзацы. Дорожная информация, федеральные площадки для пикников и метеовещаниебыли первыми прочитанными им словами. Указывая, где проживает какой-нибудь из двоюродных дядей или троюродных братьев, Сара вскоре добавила названия нескольких индейских резерваций, таких как Опаскваяк, Пегуис или Кисикувенин. Удивительно, но она ни разу не предложила навестить этих невидимых родственников. Ноа не настаивал. Его семейное древо, как и все остальное, казалось мелькающим за окном элементом ландшафта.
Наступил день, когда дорожные карты уже не могли удовлетворить любопытство Ноа, и он обратился к единственному тому семейной библиотеки: потрепанной книжке, в спешке позабытой Ионой.
Эта книга совершила невообразимое путешествие. Несколько десятилетий она пылилась на полках Ливерпульского университета, пока ее не украл какой-то студент. Затем она переходила из рук в руки, пережила два пожара и, предоставленная самой себе, снова пустилась в странствия. Преодолела тысячи километров в различных сумках, путешествовала во влажной темноте грузовых контейнеров, была выброшена за борт и продолжила путь в кислой среде китового желудка. Потом кит ее выплюнул, а подобрал неграмотный водолаз. В конце концов одной разгульной ночью Иона Дусе выиграл ее в покер в тель-авивском баре.
Ее страницы были ломкими, испещренными бесчисленными, будто ржавыми крапинками, а если уткнуться в нее носом, можно было различить какую-то растительность, терпеливо внедряющуюся в глубь бумаги. Это была не просто единственная книжка Ноа, это была книжка, единственная в своем роде, единственная и неповторимая. Например, в середине страницы 58 расплылось большое коричневатое кровавое пятно. Между страницами 42 и 43 поселился окаменелый москит, крошечный безбилетник, захваченный врасплох и расплющенный. А на полях страницы 23 было нацарапано загадочное слово Роковоко.
Книжка без Обложки — так она называлась, поскольку обложку потеряли еще на заре своей истории, — была чем-то вроде антологии моряцких баек, а на первой странице красовалась карта Карибского моря, постоянно изумлявшая Ноа. Как такая огромная масса воды могла сосуществовать с таким крохотным количеством суши? Карта напоминала негатив карты Саскачевана, где на каждый остров приходилось по озеру и вместо моря колыхались океаны зерновых.
Прерии уступали место кораблекрушениям, жутким пиратским историям и сказкам о золоте, спрятанном под далекими кокосовыми пальмами. Книжка была написана по-английски и по-французски и изобиловала причудливым морским жаргоном и архаичными выражениями. Ноа это не особенно мешало. Хотя он никак не мог понять такие термины, как Уапи и Мустусис, [2]он стал ловко ориентироваться среди мачт, парусов и такелажа.
Почти год он пробирался от первой страницы Книжки без Обложки к последней, и это героическое чтение оставило на нем неизгладимый отпечаток. Никогда больше Ноа не мог отделить книгу от дорожной карты, дорожную карту от своего фамильного древа, а свое фамильное древо от запаха трансмиссионного масла.
Сара и Иона Дусе переписывались несколько лет. Их корреспонденция представляла собой насмешку над самой элементарной логикой, поскольку Иона, как Сара и Ноа, никогда не оставался на одном месте достаточно долго. Проведя несколько месяцев в Ванкувере, Иона снова отправился на север, путешествуя от одной деревни к другой, меняя одну работу на другую. Работая, он пробивался к Западному побережью, к Аляске, стараясь не удаляться от моря. Тем временем Сара и Ноа колесили по Саскачевану. Они остановились поработать в Мусджо, а на зиму вернулись на окраины Виннипега.
Совокупный эффект этих двух скитаний почти совершенно исключал всякий обмен письмами, и Саре пришлось изобрести особую почтовую систему.
Когда приходило время отправлять письмо, она расстилала на капоте Дедушкидорожные карты Северной Америки и пыталась угадать местонахождение Ионы. Например, если он только что провел несколько недель в Уайтхорсе, она прикидывала, что письмо сможет застать его в Кармаксе. Потом она меняла свое решение; Кармакс находился слишком далеко от моря. Скорее всего, Иона направится вдоль шоссе 1 к Анкориджу, и, возможно, он уже на полпути туда. Исходя из этого, Сара адресовала письмо на почту до востребования в Слейну, а вместо обратного адреса указывала почту до востребования в Ассинибойа, поскольку планировала проехать там в следующие несколько недель.
Если расчет оказывался удачным, Иона получал ее письмо и посылал открытку в Ассинибойа; в противном случае конверт терялся в почтовых дебрях, и Сара отмечала свой промах на дорожных картах.
Здравый смысл подсказывал, что ни одно послание, отправленное согласно этой безрассудной схеме, не может попасть в цель. Тем не менее год за годом они умудрялись получать по письму в месяц. Эта нелепая переписка продолжалась до прибытия таинственной почтовой открытки. Даже через тринадцать лет Ноа в самых мельчайших деталях помнил тот день.
Они остановились в деревушке Мейр, прижавшейся к стоянке торговца молотилками и уборочными машинами. В центре деревушки равносторонним треугольником выстроились три обязательных учреждения: фермерский кооператив («Основан в 1953»),почтовое отделение (S0C0R1) и ресторан Бренды («Сегодня: Рыба с картошкой, десерт, напиток, $3.95»).
Подозрительно покосившись на меню, Ноа и Сара перешли через дорогу и направились к почтовому отделению.
За год они посещали несколько сот почтовых отделений, но Ноа никогда не надоедали эти краткие остановки в пути. Он любил блеск стальных почтовых ящиков, потертые прилавки, выцветшие плакаты, воспевающие маленькие радости коллекционирования почтовых марок, а больше всего ему нравился в тех помещениях воздух, благоухающий ароматами мятой бумаги, чернильных штемпелей и эластичных резиновых лент.
Пока Ноа впитывал атмосферу почтового отделения, Сара спросила служащего, не пришло ли для них письмо. Старик вынул ящик для писем, адресованных почте Мейра до востребования — несомненно, одному из самых незагруженных почтовых отделений на планете, — и с изумлением обнаружил почтовую открытку. Он не спеша рассмотрел картинку и наконец перевернул, чтобы изучить адрес.
— Сара и Ноа Рил, верно? Есть какой-нибудь документ?
Пока Сара рылась в карманах в поисках карточки медицинского страхования — водительских прав у нее никогда не было, — старик продолжал равнодушно изучать открытку. Ноа, вцепившись в край прилавка, нетерпеливо топал ногами и с тихой злостью смотрел на бордовый галстук и желтые, в никотиновых пятнах усы. Как только Сара предъявила свою карточку, Ноа выхватил из пальцев старика открытку и метнулся к выходу.
Сара догнала сына на ступенях почтового отделения; он сидел в пыли, рассматривая тридцатипятицентовое чудо с фотографией вылетевшего из воды горбатого кита с огромными распростертыми плавниками — тридцатитонная птица, тщетно пытающаяся освободиться от родной стихии. В одном углу фотографии художник-оформитель добавил красным курсивом: Я люблю Аляску.На обратной стороне Иона нацарапал три бессвязных предложения, которые Ноа постарался расшифровать, но безуспешно, поскольку пока еще умел читать только печатный шрифт на дорожной карте. Ноа переключился на марку: морская раковина, перечеркнутая линиями почтового штемпеля, а потом вопросительно взглянул на Сару:
— Никольское?
Они нетерпеливо расстелили на обжигающем капоте Дедушкикарту Аляски. Ноа провел пальцем по алфавитному указателю, нашел координаты Никольского — Е5, — провел длинную диагональ через карту и остановился на острове Умнак, далеком позвонке суши в бесконечном спинном хребте Алеутских островов, вытянувшемся далеко в Берингово море.
Ноа обвел синими чернилами точку — крохотную деревушку Никольское на западной оконечности острова — и отступил, чтобы охватить взглядом всю карту.
