Затри минуты до восьми накамуровский «А310/360» запустил двигатели и начал выруливать к взлетной полосе 19R. Экипаж проверил оба двигателя и запросил окончательного разрешения на взлет, когда неожиданно перед лайнером появилась машина калифорнийской дорожной полиции с мигающими маячками.
Экипаж получил разрешение вырулить на площадку для стоянки, хотя капитана предупредили, что если самолет не поднимется в воздух через пятнадцать минут — даже меньше, — ему придется провести ночь в аэропорту. Двигатели выключать не стали. Подъехала машина наземного обслуживания — старый фордовский электропикап с пассажирским трапом, — и экипаж открыл левую переднюю дверь. Патрульный автомобиль остановился возле самолета, маячки перестали мигать. Из него вышел Ник Боттом и обогнул автомобиль спереди — переброситься парой слов с новоназначенным шефом дорожной полиции Амброузом, сидевшим за рулем.
— Спасибо, шеф, — сказал Ник, пожимая руку широкоплечему полицейскому.
— Для тебя я всегда Дейл. Надеюсь, ты найдешь своего мальчишку.
Полицейский автомобиль удалился с площадки, а Ник осторожно — болели поврежденные ребра с правой стороны — поднялся по трапу.
Тремя часами ранее советник Даити Омура сказал ему:
— Если вы вернетесь в Денвер, Боттом-сан, то умрете.
— Я должен вернуться, Омура-сама.
— Хидэки Сато будет ждать вас в самолете в аэропорту Джона Уэйна, Боттом-сан. Вы окажетесь под его наблюдением на все то короткое время, что вам осталось… если попытаетесь вернуться.
Ник покачал головой и пригубил превосходного односолодового виски, которым угостил его японец.
— Я так не думаю, Омура-сама. Сато сейчас в Вашингтоне с мистером Накамурой. Они должны вернуться в Денвер только в субботу… завтра. Кроме того, этот самолет прилетел из Токио через Гавайи. А мистер Накамура сам сказал мне, что у них нет рейсов на запад из Денвера в аэропорты близ Лос-Анджелеса.
— Сато непременно будет в аэропорту, — прохрипел старик.
— Почему, Омура-сама?
— Потому что если вы не появитесь там, то глава службы безопасности Накамуры, полковник Сато, должен будет нырнуть в лос-анджелесский огненный ад — вторгнувшись в зону моего влияния, Боттом-сан, — и найти вас живым или мертвым. Я неплохо понимаю Хироси Накамуру и могу утверждать это с полной уверенностью. Он сделает все, что в его силах, но не допустит вашего бегства. По крайней мере, сейчас.
Ник только покачал головой, хотя и ощутил холодок внутри.
Один из членов экипажа задраил дверь за Ником, который вошел в роскошно отделанный салон за кабиной пилотов. Вращающиеся кресла у иллюминаторов, мягкие диваны, плоские 3D-экраны высокого разрешения на перегородках — все как на частном самолете миллиардера, только места побольше.
Сато сидел, пристегнувшись, в кожаном кресле у правого борта перед низеньким столиком. Он не поднялся, когда вошел Ник, но жестом пригласил его сесть напротив себя.
Ник осторожно погрузился в кресло лицевой кожи и пристегнулся. Освещение потускнело; лайнер вернулся к началу взлетной полосы и снова проверил двигатели на полном газу. Пилот сказал что-то на японском по интеркому. Громадный самолет понесся по взлетной полосе, поднялся в ночь и заложил крутой вираж влево, выходя на указанный курс над океаном.
Ник посмотрел на свои часы: 8.14 по тихоокеанскому летнему времени.
Самыми опасными были первые двадцать четыре часа, когда Ник добирался до города из маленького аэропорта без диспетчерской. Благополучно выбравшись из района трущоб и полумиллионной толпы бежавших в панике латинов, за которыми следовали бандиты, Ник наконец оказался на тихой улочке в Сан-Марино — неподалеку от Пасадены, в одном из самых элитных районов Лос-Анджелеса.
От захудалого аэропорта Флейбоб до района близ Эхо-парка (к северо-западу от громадного центра временного содержания ДВБ на стадионе «Доджер»), где жил его тесть, было миль пятьдесят. К тому же Ник пробирался не по эстакадным дорогам, а по обычным улицам и переулкам, держась подальше от мест боев и массовой эвакуации. Всего получилось — судя по навигатору на телефоне — больше шестидесяти миль. Извилистый путь Ника пролегал по Онтарио, Клермонту и Помоне, а потом по южной Пасадене. Он подумал, что если шагать пешком, то с таким же успехом можно было выйти из Лас-Вегаса. А потому он первым делом угнал электрический мопед у мальчишки-латина — тот пытался бежать из этого хаоса следом за своей семьей, загрузившейся под завязку в мерин-внедорожник. Ник угнал бы и внедорожник, но отец семейства увидел, как из темноты появился человек с пистолетом, и вдавил в пол педаль газа, извлекая из своей развалины последние амперы. Сын-подросток был выдан на милость человеку с пистолетом.
Махнув «глоком», Ник отогнал плачущего парнишку от мопеда, отвязал и швырнул ему тючок с вещами — мальчик теперь уже ревел в голос — и уехал, нисколько не испытывая вины. Отец с семьей вернутся за парнем, даже если его придется привязать к крыше рядом с остальными пожитками.
Наверное.
Примитивный дисплей показывал, что мопед недавно заряжали и энергии хватит на двести миль. Ник дал задание своему телефону — проложить спокойный маршрут по велосипедным дорожкам до Эхо-парка и получил ответ, что на дорогу уйдет пять с половиной часов. Но Ник знал, что если придется уклоняться от боевиков и бегущих штатских, то потребуются все одиннадцать.
У него не было времени на эту хренотень. Теперь он понимал, что должен был вытащить свой «глок» еще в самолете и заставить труса-летчика приземлиться на каком-нибудь гражданском аэродроме поближе к нужному месту — или, например, на поле для гольфа «Бруксайд» в Пасадене.
Проклиная себя за глупость, Ник уселся на карликовый мопед и сразу же выжал из него максимальную скорость — тридцать миль в час. Электрический мотор мопеда лишь слегка гудел, и казалось, что двухколесная машина едет еще медленнее.
Когда Ник покинул пустое и темное поле аэропорта, то подумал, что весь Лос-Анджелес горит: запад, северо-запад, юго-запад. Десятки вертолетов, принадлежавших военным и телевизионщикам, порхали на фоне оранжевого сияния, точно летучие мыши, слетевшие с охваченной пожаром колокольни. Где-то возле Чино древние бомбардировщики поддержки наземных сил А10 — из состава сил Национальной гвардии — заходили на бомбометание. Через много секунд после крохотных вспышек доносились звуки далеких взрывов.
В первые три часа, пока Ник кружным путем катил на запад, к городу, в него никто не стрелял. В бейсбольной шапочке, натянутой по самые уши, определить его этническую принадлежность, да еще в темноте, было непросто. И потом, что-то в облике взрослого мужчины на подростковом электромопеде — может, колени, торчащие выше руля? — говорило о его полной безобидности.
Хотя уже перевалило за полночь, дороги и улицы были забиты бегущими из города людьми. Ник понял, что наблюдает окончание исхода сотен тысяч латинов из Лос-Анджелеса — в основном из восточной его части. Бежали и те, кто жил здесь многие десятилетия, и орды новых иммигрантов, нахлынувших на север с победной волной реконкисты. Ник лишь мельком видел остатки отрядов Нуэво-Мексико: стайки побитых «хаммеров», продирающихся в ночи сквозь толпы штатских, редкие вертолеты, с ревом пролетающие прямо над дорогой. Бегство их выглядело таким же паническим и дезорганизованным, как и бегство штатских на юг и юго-восток.
Ник дал задание навигатору в телефоне, давным-давно прозванному «Бетти»: постоянно уточнять маршрут, чтобы не оказаться на пути беженцев. Сексуальный голос Бетти шептал у него в наушниках, направлял в проулки Клермонта и Глендоры, на пустые велосипедные дорожки Монровии и Аркадии (взрывы и бои, судя по всему, происходили южнее), по безлюдному кампусу и футбольным полям Ситрус-колледжа. На дорожках мопед чувствовал себя лучше, чем на улицах.
Звезды на небе позади Ника начали меркнуть, растворяясь в наступающей с востока заре, птицы, как обычно, защебетали перед рассветом. Между тем Ник так и не увидел ни одного военного из числа англосаксов — только их самолеты. Проезжая Глен-Эйвен и южное Онтарио, Ник часто видел перестрелки в долине к югу от этих мест. Ему было ясно, что здесь дерутся военизированные отряды Арийского братства, мотоциклетные шайки, вьетнамские и китайские банды из западных и северных районов, малхолландские наемники в бронированных джипах и тысячи мародеров с юга Центрального Лос-Анджелеса, чьи родители и деды сорока годами ранее, видно, неплохо повеселились на углу Флоренс и Норманди. [111]Леонард поведал дочери эту историю когда-тошних беспорядков, а Дара, которая назвала ту вспышку насилия «началом новой эры», пересказала ее Нику.