— Какой-то сукин сын из конвоя вчера залез ко мне в сумку и украл одну из последних ампул с флэшбэком, — сказал Вэл. — Представляешь?

— Это ужасно, — ответил Леонард.

Они по-прежнему шагали на юг, вдоль берега реки. Бездомные в тени под переходами отшатывались от Вэла, и Леонард понял, что его внук становится мужчиной.

— Будь у нас работающий телефон, — заметил Леонард, — мы могли бы позвонить твоему отцу. Он мог бы забрать нас.

— У нас нет телефона, — сказал Вэл.

— Если тут еще остались таксофоны, у меня на карточке хватит денег, чтобы сделать местный звонок.

— Никаких таксофонов уже нет, дед. И не забывай, что мы не можем пользоваться нашими карточками.

— Я только говорю, что будь у них телефоны, такие, что принимают монетки… если бы у нас нашлись монетки… мы могли бы позвонить и…

— Будь у нас ветчина, мы могли бы сделать сэндвич с ветчиной и сыром, — сказал Вэл. — Будь у нас еще и сыр.

Леонард моргнул. Это была первая шутка, пусть и саркастическая, которую он за долгое время услышал от внука. Он понял, что обещание, полученное от Бигея, — это шанс для Вэла, пусть и мизерный, присоединиться к конвою независимых водителей. Вэл увидел, что выход из мрака есть. Хоть какой-то выход.

— Если бы все еще ходили автобусы, мы могли бы сесть на автобус, — сказал Леонард. — Четыре мили — идеальное расстояние для поездки на городском автобусе.

Вэл ничего на это не ответил. Бомбисты-смертники любили американские автобусы не меньше, чем когда-то палестинские террористы — автобусы в Тель-Авиве и вообще в Израиле. В некоторых крупных американских городах метро и надземные железные дороги все еще работали, — людей и багаж там просвечивали, и довольно эффективно, пусть даже раз-два в месяц поступали сообщения о взрывах. А вот автобусы были беззащитны. Леонард считал, что американцы, отказавшись от автобусов, сделали большой шаг назад в цивилизационном развитии.

Вэл накинул ремень своей маленькой сумки на плечо, оглянулся и, не сказав ни слова, взял из рук деда его сумку, более тяжелую. Они пошли дальше — Вэл на несколько шагов впереди. Леонард обратил внимание, что внук оставил свободной правую руку. Пистолет он держал за поясом с левой стороны, под курткой.

Леонард пожалел, что сбежал из дома и Лос-Анджелеса не в кроссовках, а в туфлях. Ноги распухли и так болели, что он едва мог идти. Раньше Леонард полагал, что ежедневная полумильная прогулка до Эхо-парка позволяет ему поддерживать форму, но оказалось, что это вовсе не так.

Утром в машине Хулио и Пердиты он слышал последние новости из Лос-Анджелеса. Если верить им, самые тяжелые бои в городе и окрестностях уже отгремели, отряды реконкисты отходили по I-5 к Сан-Диего. Национальная гвардия Калифорнии и англосаксонские военизированные формирования восстановили контроль над I-5 и прибрежным коридором на всем их протяжении от Лонг-бич до Энсинитаса. Сообщалось, что Нуэво-Мексико потерпела крупнейшее поражение со времени начала экспансии.

У Леонарда все это вызывало смешанные чувства. Как историк-любитель и знаток классической литературы, он понимал, насколько несправедливым был захват юго-западных штатов у Мексики в 1840-е годы. Но кроме того, он был достаточно стар, чтобы помнить лос-анджелесские беспорядки 1992 года. Волнения вспыхнули после того, как оправдали полицейских, избивших человека по имени Родни Кинг. Меньше чем за неделю в городе случились тысячи поджогов, и многие из выжженных кварталов так и оставались незастроенными уже сорок лет. Погибло более полусотни человек, около двух тысяч были ранены.

Леонард вспомнил о тех бесчинствах сейчас, услышав подробное сообщение о том, как толпа вытащила из бронетранспортеров, избила и прикончила бойцов реконкисты — целую роту. Это случилось в Южном Центральном Лос-Анджелесе, на пересечении авеню Флоренс и Саут-Норманди — там же, где в 1992-м вытащили из грузовиков, а потом избили водителей и других невинных людей. Теперь, как передавала радиостанция, чернокожие боевики убили больше двухсот бойцов реконкисты и двинулись на восток города, преследуя отступающие силы Нуэво-Мексико и сжигая все на своем пути.

Это расстроило Леонарда. Он волновался за своего друга Эмилио Габриэля Фернандеса-и-Фигероа и его сына Эдуардо. Дай бог, чтобы они остались живы, думал он. Джордж Леонард Фокс ни на минуту не сомневался, что Эмилио, хотя и за деньги, спас жизнь Вэлу (а может быть, и Леонарду), когда девять дней назад помог им выбраться из Лос-Анджелеса.

Леонард обратил внимание, что Вэл решил подняться по ступенькам с пешеходной дорожки у берега Черри-Крик на тротуар вдоль бульвара Спир. Велосипедистов внизу стало меньше, а дорожку и берег заполняли бездомные.

Он только что вспоминал Аламо (когда-то он вычитывал статью своего приятеля о техасском Аламо и сражении в феврале — марте 1836-го, когда от рук генерала Санта-Анны погибли Трэвис, Крокетт, Боуи и другие; главное внимание уделялось неудачному руководству Сэма Хьюстона, Остина [108]и прочих так называемых техасцев), а потому удивился, увидев газон Аламо-Пласита-парка на другой, северной стороне улицы. Напротив него, с южной стороны, то есть ближе к ним, находился Хунгариан-Фридом-парк — поменьше размером. И там, и там, особенно в Хунгариан-Фридом-парке, справа от них, стояли сотни лачуг и потрепанных палаток. Рядом толклись сотни бездомных — в основном мужчины. Вэл замедлил шаг и пошел рядом с Леонардом.

— Держись поближе ко мне, дедушка.

Несколько тощих, сердитых с виду парней лет двадцати пяти перешли многолюдную улицу до половины, выйдя на центральную дорожку, и последовали за ними.

Бульвар Спир сворачивал к Восточной Первой авеню, меняя направление — дальше он шел с востока на запад. Справа показалась высокая ограда, за которой находилась обширная территория бывшего Денверского кантри-клуба. Черри-Крик исчезал в этой недоступной для публики зоне.

С северной стороны улицы тянулся один из старейших благополучных районов Денвера: тенистые улицы, бывшие дома мультимиллионеров (если считать в старых долларах). Теперь эти дома лежали в руинах: многие были сожжены, другие заняты бродягами или превращены в третьеразрядные флэшпещеры.

Увязавшаяся за Вэлом и Леонардом группка парней перебежала Саут-Даунинг-стрит и догнала их. Вэл уронил сумку деда, развернулся и вытащил из-за пояса «беретту».

Парни остановились футах в тридцати и принялись сыпать проклятиями, а один поднял с земли камушек и швырнул в них. Продолжая браниться и делать неприличные жесты, преследователи все же развернулись и направились назад, в Хунгариан-Фридом-парк.

Леонард почувствовал, что ему тяжело дышать. Вэл засунул пистолет за пояс, поднял его сумку и, твердо схватив деда за локоть, быстро повел его по тротуару вдоль ограды кантри-клуба.

— Удивительно, что у них тоже не оказалось оружия, — наконец выдавил из себя Леонард. Он все время оглядывался через плечо.

— Будь у них оружие, — сказал Вэл, — они не были бы бездомными. А нас бы пришлепнули. Давай скорее.

Сердце Леонарда колотилось от напряжения и адреналина. Поравнявшись со входом в кантри-клуб, он заглянул внутрь.

Синие палатки раскинулись на месте теннисного корта и восемнадцатилуночного гольф-поля за массивным главным зданием. На немногих свободных участках помещались конвертопланы: СВВП [109]или… как их там — «Оспри»? Они стояли в ряд, двигатели и винты находились в положении для вертикального взлета.

— Интересно, что… — начал было Леонард.

— Не останавливайся, дед. Мы почти пришли.

Превращенный в жилье молл, где обитал зять Леонарда, занимал длинный и широкий квартал, с одной стороны ограниченный рекой. Высокое ограждение и колючая лента между крытой парковкой, построенной еще для молла, и рекой не позволяли бездомным селиться на берегу. По другую сторону Черри-Крика, на юге, располагался кондоминиум подороже: много колючей ленты, автоматных вышек и частных охранников у ворот. На этом берегу дела обстояли похуже.