— Я пытаюсь выяснить, жив ли мой мальчик, сеньор Фернандес-и-Фигероа. И я решил, что он вместе с моим тестем мог спастись единственным образом: обратившись за помощью к вашему деду. Если это случилось, то перед самым началом боев. Надеюсь, что вам известно, уехали мой сын и тесть на одном из ваших пятничных конвоев или нет.

Роберто неторопливо кивнул.

— Я не видел ни вашего сына, ни его деда, мистер Боттом. Но мой отец и в самом деле говорил, что «старый партнер по шахматам» дедушки Эмилио навещал его незадолго до начала боев.

Вполне вероятно, что ваш сын и его дед пытались вырваться из города на конвое из трейлеров или по железной дороге. Эти виды транспорта пользовались покровительством и защитой со стороны моей семьи.

— И это произошло в пятницу, семнадцатого сентября? — спросил Ник. — Мальчика и его деда взяли на поезд или конвой? Вы знаете что-нибудь об этом?

— Нет, не знаю — Роберто печально покачал головой. Даже такое слабое движение, как решил Ник, должно было причинять ему боль. — К сожалению, та пятница оказалась слишком кровавым днем. Все перепуталось… отец так и не сказал мне, зачем ваш тесть приходил к дедушке Эмилио. Lo siento mucho, [114]сеньор Боттом.

Оба встали, преодолевая боль, двигаясь медленно, словно ожидали исполнения смертного приговора, и обменялись рукопожатием.

— Желаю удачи, сеньор Роберто Эмилио Фернандес-и-Фигероа. Я и вправду надеюсь, что у вас все изменится к лучшему, невзирая на ваши страхи.

Роберто горько покачал головой, но сказал:

— И вам удачи, сеньор Боттом. Буду молиться, чтобы ваши сын и тесть оказались живы и вы все поскорее воссоединились. В крайнем случае, надо верить, что мы воссоединимся с родными в другой жизни.

Ника обуревали странные чувства, когда он, закончив разговор с Дейлом Амброузом, покинул арестантскую, сел в «ниссан» и уехал оттуда к чертовой матери.

Он дернулся и пробудился. Сато громко храпел, сидя в кресле по другую сторону стола. Огромные руки японца были сложены на груди. Ник знал, что стоит ему издать малейший звук, как шеф службы безопасности тут же проснется.

Ник посмотрел на часы, не шевельнув ни рукой, ни туловищем. Если время полета, которое называл Сато со слов пилота, оставалось все тем же, посадка в Денвере ожидалась минут через тридцать. Ник наклонился к иллюминатору и всмотрелся в темноту. Высокие снежные поля купались в свете звезд, а по темным каньонам дорог двигалось несколько светляков: фары. Это что — I-17? Впрочем, какая разница? Но один тот факт, что по шоссе ехали машины, означал, что они приближаются к колорадскому Передовому хребту.

Ник молча сложил руки на груди и закрыл глаза.

Ник позвонил К. Т. Линкольн после двух ночи по лос-анджелесскому времени и трех по денверскому. В тот день он купил одноразовый телефон на бывшей эстакаде I-15 — теперь уличном рынке. Там активно продавали оружие, в основном арабы.

— Линкольн, — раздался сонный голос, сделавшийся сердитым, когда она увидела, что звонок не со службы, а определение номера невозможно. — Кто это, черт побери?

— Это я, Ник. Не вешай трубку!

Ник знал, что если они— вечно невидимые, витающие, вездесущие, ужасающие они— поставили телефон К. Т. на прослушку, то ему хана, безусловно и стопроцентно. Но он и без того знал — а подтверждение этому получил несколько часов спустя в разговоре с советником Омурой, — что наркоману по имени Ник Боттом и так хана, безусловно и стопроцентно.

— Чего тебе, Ник? — Злость в ее голосе слышалась теперь куда отчетливее: холодная, убийственная злость.

— Я хочу остаться в живых и вообще иметь хоть малейший шанс на что-то. Мне нужна твоя помощь, К. Т.

— Сегодня мы ведем себя слегка по-оперному, Николас?

Когда они были напарниками, его забавляло обращение «Николас». К. Т. всегда об этом знала. Можно ли принимать эту маленькую издевку за добрый знак?

— Сегодня у меня такое чувство, будто я окружен и загнан в угол, К. Т., но дело не в этом. Мне понадобится твоя помощь, если мы с Вэлом выйдем из этой переделки живыми.

— Ты нашел Вэла?

В ее голосе послышалось что-то вроде заинтересованности. Но не было ли это прежде всего заинтересованностью полицейского в захвате важного свидетеля и вероятного преступника, на которого есть ориентировка?

— Пока нет, но думаю, что найду.

Ник глубоко вздохнул. Он находился в центре Лос-Анджелеса, на пожарной лестнице ночлежки, она же бордель, она же флэшпещера. Пришлось заплатить десять тысяч новых баксов за койку и одеяло, кишевшие вшами и клопами. Часть ночи он провел на полу, положив под голову свернутую куртку и держа «глок» в руке, пока не пришло время для звонка. Ника немного утешали мысли об алкашах, флэшбэкеры и бездомных, храпевших вокруг него, словно гуси, которых римские солдаты выпускали на травку вокруг разбитого ими лагеря. По крайней мере, они могут недовольно заверещать, если коренастые ребята в черном кевларе и с лазерными прицелами спустятся сверху на альпинистских веревках и вломятся внутрь в поисках Ника.

— Мне нужно, чтобы ты сделала кое-что для меня. Тогда у нас с Вэлом появится хотя бы мизерный шанс.

— Это уже две просьбы, — саркастически заметила К. Т., но трубку все же не повесила. Поскольку она видела материалы, подготовленные для жюри присяжных, и сняла с них копии, это само по себе было чудом.

— Первое, — поспешил сказать Ник, — мне нужна встреча с мэром Ортегой, как можно раньше в субботу. Он должен завтра вернуться из поездки. Не знаю, за какие ниточки тебе придется дергать, чтобы устроить встречу в субботу, но…

— Ник…

— … но мне крайне важно увидеть его в субботу утром. — Ник не давал ей вставить слова. — Чтобы он чувствовал себя безопаснее, можно встретиться не в его офисе. Скажем, в Сити-парке, около…

— Ник!

— Что?

— Я не знаю, где ты и почему не в курсе последних новостей, но Мэнни Ортега мертв.

— Мертв, — как идиот повторил Ник и порадовался, что сидит. Упершись ступнями в решетчатую площадку, он резко поднялся, ощущая спиной каждый ржавый стальной прут старой лестницы. — Как — мертв?

— Сегодня… то есть вчера. В четверг. В Вашингтоне. Смертник в ресторане. Официант с поясом. И другим мэрам досталось — Миннеаполиса, Бирмингема, еще…

— Ясно, — оборвал ее Ник. — Я должен был понимать, что Ортеге заткнут рот до моего возвращения. Глупо, что я не подумал об этом.

С той стороны линии раздался смешок.

— Ортегу и шесть других мэров взорвали из-за тебя, Ник? Немножко впадаем в паранойю, да?

— Я впадаю в паранойю настолько, насколько нужно, — ответил он. — Вся эта туфта для жюри присяжных была промахом с их стороны, К. Т. Ты сама видела, какая это изощренная подделка… измененные телефонные звонки, поддельные платежи по кредиткам в отелях. На уровне города Мэнни Ортега не смог бы этого сделать даже при желании. Черт побери, даже губернатор не смог бы сфальсифицировать всех этих «улик». Для этого требуется гораздо больше влияния… влияния на уровне японского советника. Так что с этой фальшивкой они промахнулись. Второй промах — в том, что они хранили это в архиве и не пустили в дело. Третий — в том, что это хранилось там, где ты смогла… К. Т., ты слышишь?

Молчание.

Ник испугался, что зашел слишком далеко, что его доводы могли показаться речью свихнувшегося женоубийцы. А К. Т., возможно, считала Ника виновным и отсоединилась во время его монолога.

— К. Т.?

Снова молчание. Да, это был последний шанс, и Ник его упустил, потому что повел себя несдержанно, потому что его понесло, когда…

— Я тебя слушаю, Ник.

Голос К. Т. прозвучал ровно и холодно — просто голос, а что у нее на уме, не поймешь.

— Слава богу, — выдохнул Ник. — Хорошо, забудь про первую услугу. Окажи одну, К. Т. Одну, но большую.

— Ты о чем?

Ник помолчал, глядя на пустые, но не тихие улицы Лос-Анджелеса. Вспышки и взрывы далеко на востоке. Звуки перестрелки — гораздо ближе.