Джинкс говорила, должно быть, Мэй Линн стала взрослой и сообразила, что будущей кинозвезде ни к чему вожжаться с цветной подружкой. Говорила, что за это зла не держит, но тут я ей не поверила: Джинкс, она злопамятная.

У меня были кое-какие соображения насчет того, как это вышло с Мэй Линн. Киношки она любила без памяти и села бы в машину к любому придурку, если б тот предложил подкинуть ее в город на выходной, когда крутят новую ленту. Мужики всегда охотно подвозили Мэй Линн. Мне бы пришлось улечься поперек дороги и прикинуться мертвой, чтобы остановить машину, и то, глядишь, через меня бы попросту переехали, как через дохлого опоссума. Могло ли случиться так, что Мэй Линн выбрала себе скверного попутчика, например озлобленного на жизнь коммивояжера, торгующего швейными машинками «Зингер»? Это, конечно, был поспешный и, как сказал бы Терри, необоснованный вывод, но даже и так я поработала детективом лучше, чем констебль Сай, который вовсе не шелохнулся.

Чтобы попасть в дом Мэй Линн с нашего берега, надо либо пройти десять миль до моста, перейти реку и пройти, стало быть, десять миль в обратную сторону, или сесть в лодку и переплыть на ту сторону прямо к ее дому — так оно часа на три быстрее.

Мы взяли папашину лодку, ту самую, с дыркой в дне, и, пока мы с Терри гребли, Джинкс кофейной банкой вычерпывала воду. Потом мы поменялись, я взяла банку, а она — весло.

Деревья нависали над рекой, длинные лозы плюща и низки мха почти касались поверхности воды. Вокруг, как всегда, вились морские змейки и черепахи, длинноногие птицы резким нырком бросались с небес в воду за рыбой, а маленькие водяные жучки легко и весело мельтешили повсюду, будто танцевали.

Мы долго плыли молча, а потом Джинкс сказала:

— Слышите?

— Ты о чем? — спросил Терри. Галстук он так и не снял, только узел сдвинул вниз, чтоб не давил на кадык.

— Стук слышите? — уточнила Джинкс.

Мы перестали грести и прислушались. Что-то такое и мне почудилось.

— Деревья качаются и бьются друг о друга на ветру, — решил Терри. — Лес тут слишком густой, вот и шумит. Видишь, какой сильный поднялся ветер?

Я глянула — деревья и впрямь раскачивались, как пьяные. И по воде пошла сильная рябь.

— Насчет ветра ты, может, и прав, — согласилась Джинкс. — Но стучат не ветки. Это кости стучат.

— Кости? — удивилась я.

Джинкс ткнула пальцем в сторону берега, где густо переплелись вокруг стволов ежевичные кусты и терновник:

— Там, в зарослях, прячется Скунс. Он развешивает кости на веревках, и, когда дует ветер, кости стучат друг о дружку. Человеческие кости стучат. Вот откуда этот звук.

— Нет никакого Скунса, — возразил Терри. — Это бабьи сказки. Вроде человека-козла, который будто бы живет в лесу. Это все взрослые выдумывают, чтобы пугать детей.

Джинкс упрямо покачала головой:

— Скунс — не выдумка. Он — высокий старый мужик, больше смахивает на индейца, чем на чернокожего, и волосы у него рыжие, всклокоченные, он их совсем не причесывает, торчат, как жнивье. Говорят, у него к волосам подвешено чучело голубой птицы. Глаза у него черные, мертвые и плоские, словно пуговицы на плаще. Говорят, подкрадывается он тише ветерка и может бродить много дней, не ложась спать. Неделями обходится без еды, пьет воду из болота и добывает корешки, а мыться не моется, разве что в реку свалится или под дождь попадет, потому-то и воняет, как скунс, и, хотя подкрадывается тихо, по запаху его можно угадать издалека.

Терри не выдержал и рассмеялся:

— Полно врать!

— Он отчасти индеец, семинол, или чероки, или еще кто, вот почему кожа у него красноватая. Он был охотником, жил в глуши во Флориде, в Эверглейдз. Он наемный убийца, ему платят, чтобы кого-нибудь поймать, а вернее — убить. Убьет, отрубит у трупа руки и притащит заказчику в доказательство, что выполнил свою работу.

— Даже если тут живет такой человек с птичкой в волосах по имени Скунс, все равно это деревья стучат ветками, как Терри говорит, а не кости, — перебила я. — Этот стук я сто раз слышала и в других местах тоже, а не только здесь.

— И что с того? Он свой дом с места на место переносит, — парировала Джинкс. — И даже если стучат ветки, а не кости, это еще не значит, что никакого Скунса нет. Я знаю людей, которые его видели. Знаю одного, который рассказывал мне, как он нанял Скунса, потому что от него жена сбежала, и он поручил Скунсу ее найти. Он говорил, Скунс его неправильно понял или ему по-любому было наплевать, а только вместо жены он принес ему руки — две руки, отрубленных мачете у запястья. Старик, который мне это рассказывал, говорил, что и спрашивать не стал, где все остальное, и тут же заплатил, как было условлено. А просил у него Скунс не деньги, а все одеяла, сколько их было в доме, и припасы, которые старик заготовил на зиму, и самого большого, самого жирного из его охотничьих псов. Старик все ему отдал, и пса тоже. Скунс навалил одеяла и еду в тележку, псу обмотал веревку вокруг шеи и потащил. Старик говорил, Скунс охотничьих псов не держит, на что они ему, он лучше любого пса добычу чует. Должно быть, съел бедолагу на ужин, вот и все.

— А еще у него есть большой синий бык по имени Бейб, — подхватил Терри, — и он может оседлать торнадо и прокатиться на нем, как на лихом коне.

Джинкс так обозлилась, что подскочила на месте и чуть не перевернула лодку.

— Это тебе не Пол Баньян и не Пекос Билл, — возмутилась она. — Не дразни меня! Скунс — не сказка, он на самом деле существует. И вам обоим лучше держать ухо востро.

— Я не хотел тебя обидеть, Джинкс, — примирительно ответил Терри.

— Обидел! — заявила она. — Еще как обидел!

— Извини, — сказал Терри.

— Рассказывай дальше, Джинкс, — попросила я, чтобы успокоить подругу. — Доскажи про этого Скунса до конца.

— Он почти не разговаривает — разве что, может, с теми, кого собирается убить. А так не говорит, только хрюкает и издает всякие странные звуки. Я точно знаю: папаша рассказывал мне, что знавал одного парня, который удрал от Скунса, спасся чудом. Скунсу заплатили, чтобы тот с ним разделался, Скунс его поймал, привязал к дереву и хотел отрубить ему руки. Дерево стояло над самым берегом, прямо у реки. Дерево было старое, и парень этот, который попался Скунсу, стал рваться и упираться в дерево ногами, не потому, что на что-то надеялся, а просто со страху. Дерево на вид казалось крепким, а на самом деле внутри было пустое, в нем у корней поселились муравьи и прогрызли его до самого верха. Тот парень рассказывал отцу, что муравьи заползли ему в штаны и кусались, но он не обижался на муравьев, потому как сообразил, что они подгрызли дерево, и он стал упираться ногами еще сильнее и спиной покрепче прижался к дереву, ствол и сломался. Парень рухнул спиной в воду, бревно завертелось, он то оказывался наверху и мог вдохнуть воздуха, то снова уходил под воду. Наконец гнилой ствол совсем развалился, веревки, которыми парень был привязан, с него сползли, и он доплыл до песчаной отмели, отдышался и переплыл на другой берег. Только в итоге парень все равно добром не кончил. Папаша говорил, после того как он рассказал ему эту историю, никто его больше не видел. Все потому, говорил папаша, что у парня не хватило смысла поскорее отправиться на Север или на Запад, он продолжал околачиваться в здешних местах, и Скунс, так рассудил папаша, все-таки добрался до него. Скунс — он со следа не сойдет, разве что на время прекратит охоту, если ему наскучит, но потом интерес вернется, и Скунс снова пойдет за своей добычей. Он всегда идет до конца и не отступится, пока не доберется до того, за кем гнался.

— А почему Скунс гонялся за тем парнем? — спросил Терри.

— Понятия не имею, — пожала плечами Джинкс. — Кто-нибудь заплатил ему, чтобы Скунс разделался с парнем, Скунс с ним и разделался. Должно быть, отрубил ему руки и отнес тому, кто его нанял, а может, и себе их оставил. Почем я знаю? А что уцелело от этого парня, то сгнило в лесу, и никто его больше не видел ни живым, ни мертвым.