Там, у реки, в угасающем свете мелькала какая-то фигура. Фигура была темная, в шляпе дерби, а на шляпе что-то блестело. Волосы у этого существа были длинные, непослушные, торчали из-под шляпы во все стороны и спускались ему на шею, словно моток медной проволоки. Что-то хлопало его по голове на бегу. Лицо его в сумерках было цвета отполированного красного дерева, политого кровью. Он опирался на палку и высоко вскидывал не по росту широкие и длинные ступни — мне показалось даже на миг, что существо это не человеческого рода. Разумеется, запах подсказал мне, кто это есть: Скунс. Впрочем, был ли Скунс человеком?

Мы сидели замерев, пока Скунс не пробежал мимо и не скрылся за бугром, где тропа вновь шла под уклон к Сабину.

— Тоже мне следопыт, — фыркнула я, едва отдышавшись. — Вот они мы, дрыхнем под деревом, а он нас не заметил.

— Мы выбрали удачное место, — ответил Терри. — В тени ничего не разглядишь. Думаю, в машине ему не понравилось, он нашел себе место поудобнее под открытым небом. Ему это привычнее. Если бы мы не забрались сюда, на верхотуру, сейчас бы наши останки уже расклевывали вороны. Думаю, он пошел по той дороге, на которую его навел констебль Сай: проговорился под пыткой, что мы уплыли по реке. Он и бежит прямиком к реке, ни к чему не присматриваясь, потому что думает, что мы на плоту, и не ищет нас на земле.

— Но рано или поздно он наткнется на след, который мы оставили утром, — сказала я.

— Тогда он поймет, откуда мы шли и где сейчас плот, и либо пойдет туда, либо вернется за нами. Или сперва туда, потом за нами.

— Значит, нам надо первыми добраться до плота, — сказала я.

— Пролетим у него над головой?

— Нет, — сказала я. — Проплывем у него под ногами.

— То есть по реке?

— Конечно же по реке, — сказала я.

— И как мы это сделаем? Бросимся в воду и проплывем несколько миль? Оседлаем рыбину?

— Ясно одно: мы должны спуститься к реке, мы должны сделать это как можно быстрее и не дышать Скунсу в спину… Господи, а ты видел, какие у него ноги?

— Видел — это не ноги, он что-то на них надел.

— Башмаки великана? — предположила я.

— Скорее снегоходы. Знаешь, что это такое?

Я покачала головой.

— Длинные и широкие, чтобы не проваливаться в снег. А его башмаки специально сделаны для того, чтобы ходить по болоту, шагать быстро и не черпать воду. Он столько лет живет в сырых местах, вот и смастерил себе.

— Пошли, у меня есть идея, но надо поторопиться.

Мы вскочили, подхватили свои мешки и двинулись к реке, перейдя оставленный Скунсом след, будто шоссе. Берег реки сплошь зарос деревьями, а под ними теснился подлесок и заплеталась ежевичная лоза. У самой реки берег размыло дождями, корни деревьев обнажились и торчали наружу. Пониже шла узкая полоса сырого песка и гравия. Цепляясь за корни и спрыгивая на влажный песок, мы могли передвигаться вдоль реки и так передвигались прыжок за прыжком, — я все оглядывалась в поисках того, что мне было нужно, однако не находила этого, и мы с Терри скакали дальше, пока наконец я не разглядела над головой повалившееся, торчавшее наружу из ровного ряда дерево. Короткое — футов десять — и толстое. Ветки давно сгнили и отвалились, отвалилась и крона, и река унесла ее. Дерево под собственной тяжестью клонилось к реке, выдирая свои корни из земли.

Я отложила в сторону мешок, взобралась наверх и заползла на это бревно.

— Давай! — позвала я Терри. — Помоги мне.

Он таращился на меня так, словно думал, будто я сошла с ума, но послушно отложил в сторону свой мешок и залез позади меня на гнилое дерево.

— Прыгай! — велела я и принялась трясти попой вверх и вниз.

Терри последовал моему примеру, и мы подпрыгивали и раскачивали дерево, пока я не почувствовала, как вылезают из размытого берега его корни — и мертвое дерево рухнуло.

Оно ударилось оземь у кромки воды, сбросив нас при падении. Мы осмотрели бревно и убедились, что оно раскололось пополам. Пришлось нам еще раз забраться на него и попрыгать, чтобы одна часть полностью отделилась от другой.

Я заглянула в свой мешок, достала оттуда веревку и привязала мешок себе через плечо. Пропустила веревку через лямку комбинезона и пару раз обмотала вокруг талии, чтобы надежно закрепить мешок на спине. Отрезав остаток веревки перочинным ножом, я завязала петлю на рукояти револьвера констебля Сая и повесила себе на шею вместо медальона — он как раз спускался до груди. Затем я помогла Терри таким же способом закрепить его мешок — правда, у него не было комбинезона, через лямку которого удобно было бы пропустить веревку.

Убрав нож, я велела Терри:

— Толкай!

Мы спихнули бревно на воду, я вскарабкалась на него, точно ящерица, и Терри за мной. Течение подхватило нас и понесло вниз по реке. Поначалу бревно пыталось перевернуться под нами, но мы устроились каждый на своем конце, уцепились, повисли и выровняли его.

К тому времени как мы управились, ушел уже и сумеречный свет, и ночь черным плащом упала на нас. Порой эту сплошную тьму рассекали зарницы, они проносились по небу яркой вспышкой, а затем — раскат грома, словно кто-то бил рукоятью топора по большой чугунной ванне.

Вода была холодновата, и держаться за бревно на стремнине, где течение убыстрялось, было нелегко. Начался дождь, крупные капли били в голову, словно пули, и еще быстрее понеслась вода в реке. Самое скверное — с гнилого пня облезала кора, а из-под нее лезли муравьи, которые кусались так, что казалось — мне под кожу забивают раскаленные докрасна кнопки.

Но поскольку бревно все время окуналось в воду, муравьев скоро смыло, и остались только мы и бревно, проливной дождь и темная вода. Вспыхивали зарницы и подсвечивали берег так, что на миг он весь ярко и отчетливо проступал перед глазами, и в одно из таких мгновений я увидела Скунса — на корточках, между двух деревьев. Он сидел неподвижно и следил, как течение проносит нас мимо.

Болотные башмаки он снял и привязал за спиной — носы их торчали над его шляпой дерби.

С полей шляпы текла, ручьями обрушивалась вниз вода. Звезду шерифа, которую он отобрал у констебля Сая, убийца приколол к шляпе — так вот что сверкнуло на ней, когда я увидела его в прошлый раз. А то, что моталось сбоку у его лица, оказалось птицей, свисавшей головой вниз на бечевке, подвязанной к медного цвета волосам. Джинкс рассказывала, будто Скунс носит при себе засушенную синешейку, но мне показалось, не такая уж она и засушенная, да и цвета не разберешь, синяя, черная или в клеточку, одно ясно — птица. На поясе у Скунса болталось мачете, в ножнах дремал огромный, с саблю размером, нож. Узловатую дубинку, на которую он опирался при ходьбе, Скунс теперь держал не за конец, а за середину. Вспышка осветила его лицо, красноватого оттенка, словно старая медная монетка, кривое, как тыква, которой помешали расти. Мы его заинтересовали не больше, чем муху — рецепт бабушкиного яблочного пирога.

Нас пронесло мимо, угасла долго висевшая в небе зарница. Я крикнула, перекрывая рев потока:

— Ты это видел?

— Что?

— Там был Скунс. Он наткнулся ниже по течению на наш след, свернул, вышел к реке и там нашел новый след.

— Плохие новости, — вздохнул Терри.

Новая вспышка зарницы. Я глянула в сторону берега и увидела Скунса — он мчался вдоль реки, низко наклоняясь под нависавшими ветвями и шибче кролика перепрыгивая кусты.

— Совсем плохие новости, — предупредила я.

— Я его вижу, — откликнулся Терри.

И больше мы его не видели. Зарница угасла, прокатился громовой раскат, река, кипя и бурля, тащила нас дальше.

Река тащила нас, дождь нагонял, зарницы вспыхивали все чаще, и гром уже почти не отставал от них — он раскатывался с такой мощью, что вода в реке дрожала, и меня тоже пробирала дрожь.

Не знаю, долго ли мы так мчались по воде, но в какой-то момент река сузилась — Сабин часто сужается, а потом расширяется снова, — и мы приблизились к тому месту, где от берега в реку тянулась песчаная отмель. Самое место для Скунса, чтобы подловить нас, сообразила я.