— А каких разговоров ты ожидал? Об архитектуре Возрождения? О ранних поэмах Роберта Браунинга?

Питер усмехается:

— Что-то в этом роде. Мы ведь разговаривали, разве не так? Помнишь вечера у костра, споры, был человек эпохи неолита охотником-собирателем или фермером? Ты сказала, что женщины, наверно, охотились, и попыталась подкрасться к овце, чтобы показать, как это делалось.

— И шлепнулась лицом в овечье дерьмо, — сухо произносит Рут и подается вперед. Кажется очень важным донести это до Питера. — Слушай, Питер, раскопки хенджа проводились десять лет назад. Сейчас другое время. Мы изменились. У нас была связь, и все складывалось замечательно, но это в прошлом. Нельзя вернуться назад.

— Не можешь? — спрашивает Питер, пристально глядя на нее. В пламени свечей глаза у него очень темные, почти черные.

— Нет, — мягко говорит Рут.

Питер молча смотрит на нее минуту-другую, потом улыбается. По-другому, нежнее и гораздо печальнее.

— Ну что ж, тогда давай просто напьемся, — предлагает он и наклоняется, чтобы наполнить ее бокал.

Рут не напилась, но, садясь в машину, чувствует, что слегка превысила норму.

— Будь осторожна, — напутствует Питер, направляясь к новенькой «альфа-ромео». Кризис среднего возраста?

— Ладно.

Рут радуется, что не нужно ехать по предательской новой дороге в темноте, в окружении болот. До дома Шоны всего несколько минут, все должно быть в порядке. Она не спешит, пристраиваясь за другими, более решительными водителями. По радио кто-то говорит о Гордоне Брауне: «Он хочет вернуться к прежнему положению вещей». «А мы все разве нет?» — думает Рут, сворачивая влево, на дорогу к Шоне. Несмотря на свою суровость, она сочувствует Питеру и его тоске по прошлому. Есть что-то искушающее в мысли вернуться к нему, признав, что загадочный идеальный мужчина не появится и Питер лучший, на кого она может рассчитывать, возможно, гораздо лучший, чем она заслуживает. Что ее останавливает? Тень Виктории и Дэниела? Нельсон? Она знает, что из ночи с Нельсоном ничего не выйдет, — просто пребывание в постели с Питером кажется спокойным, привычным, но ничуть не волнует.

Рут находит у индийского ресторана место для парковки и идет к дому Шоны. Машинально проверяет, нет ли текстовых сообщений. Есть только одно:

Скарлетт Хендерсон хоронят в мрачную, дождливую пятницу. На память Рут приходит строка из народной песни: «Я танцевала в пятницу, и небо стало черным». Небеса определенно оплакивают Скарлетт — дождь нескончаемо льет все утро.

— Похороны в пятницу не к добру, — говорит Шона, глядя из окна гостиной на бегущие по улице потоки воды.

— О Господи! — взрывается Рут. — Когда к добру похороны?

Не стоило рявкать на Шону. Она только пытается поддержать, даже вызвалась поехать с ней на погребение, но Рут сказала, что должна ехать одна. Она почему-то думает, что это ее долг перед Скарлетт, девочкой, которую знала только в смерти. Перед Делилой и Аланом. А перед Нельсоном? Может быть. Она не разговаривала с ним несколько дней. Освобождение Катбада показывали во всех теленовостях. Нельсон с каменным лицом утверждал, что у него появились новые нити. Рут подозревает, что это ложь, — видимо, это подозрение разделяют большинство журналистов.

Церковь — приземистое современное здание на окраине Спенуэлла — переполнена. Рут находит место в последнем ряду, втискивается на край скамьи. Нельсон едва виден в передней части церкви. На нем темно-серый костюм, он смотрит прямо перед собой. Рядом с ним сидят дюжие мужчины — должно быть, полицейские. Есть и одна женщина-констебль. Рут видит, как она достает из сумочки бумажную салфетку, и думает, что это, наверно, Джуди, помогавшая сообщить скорбную весть родителям Скарлетт.

Появление крошечного гроба, сопровождающие его потрясенные Делила и Алан, сплетенное из хризантем слово «Скарлетт», ее братья и сестры, испуганные, с широко раскрытыми глазами, в темной одежде, пронзительное пение «Все светлое, прекрасное» — все словно предназначено для того, чтобы разбить тебе сердце. Рут чувствует, как на глазах у нее наворачиваются слезы, но не дает им пролиться. Какое она имеет право плакать по Скарлетт?

Приходский священник — нервозный человек в белом одеянии — произносит несколько утешающих слов об ангелах, невинности и правой руке Бога. Потом, к удивлению Рут, выходит читать Нельсон. Читает он очень плохо, с запинками, не поднимая глаз.

«Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек».

Рут с тревогой вспоминает о письмах, касающихся Люси Дауни; их автору это бы понравилось — здесь все его излюбленные слова: жизнь, смерть, уверенность в жизни после смерти и наброшенный на все это утешительный покров мистицизма. Не Катбад ли писал эти письма? И если да, то зачем? Досадить полиции? Она знает, что Катбад недолюбливает полицейских — да и археологов, — но достаточная ли это причина? Где сегодня Катбад? Не захотел приехать утешить женщину, которую некогда любил, утешить свою дочь, старшую у Делилы, беззвучно плачущую, уткнувшись матери в волосы?

Наконец все окончено, и маленький белый гроб проносят так близко, что Рут может до него дотянуться. Ей вспоминается свисающая рука, она зрительно представляет, как рука протягивается к ней из гроба, прося о помощи. Закрывает глаза, и видение исчезает. Звучит последний гимн, люди встают.

Снаружи дождь прекратился, воздух холодный, сырой. Гроб, сопровождаемый семьей Скарлетт, увозят на кремацию. Оставшиеся заметно расслабляются: разговаривают, надевают пальто, кто-то закуривает.

Рут оказывается рядом с женщиной-полицейским, у нее приятное веснушчатое лицо и опухшие от слез веки.

Рут представляется, и на лице женщины появляется улыбка.

— О, я знаю, кто вы. Начальник говорил о вас. Я Джуди Джонсон, детектив-констебль Джуди Джонсон.

— Это ведь вы… — Рут умолкает, не зная, следует ли продолжать.

— Принесла эту весть? Да. Видите ли, я прошла специальную подготовку, и людям нравится, когда приходит женщина, особенно если дело касается детей.

— Нельсон… старший детектив-инспектор Нельсон считает вас молодчиной.

— Очень любезно с его стороны, но там ничего нельзя было поделать.

Они умолкают, глядя на вытянувшиеся вдоль дороги машины похоронного бюро. Нельсон не оглядываясь садится в одну из них.

— Видите вон тех людей? — указывает Джуди на седовласую пару, медленно уходящую от церкви. — Это родители Люси Дауни. Вы знакомы с делом Люси?

— Да, слышала о нем. Откуда они знают Хендерсонов?

— Когда Скарлетт исчезла, миссис Дауни позвонила Делиле Хендерсон, предложила поддержку. Они хорошие люди. Только иногда от сочувствия почему-то становится еще хуже.

Рут смотрит, как хорошие люди проходят мимо мокрых от дождя машин. Женщина, мать Люси Дауни, выглядит старой, сутулой. Отец более крепкий, он обнимает жену, словно привык защищать ее. Что они должны испытывать, присутствуя на этих похоронах, если не могли даже проводить в последний путь свою дочь? Или в глубине души все еще надеются, что она жива?

— Подвезти вас домой? — спрашивает Джуди.

Рут смотрит на нее, думая о возвращении к своей подруге: заботливость Шоны с легкой примесью любопытства; ночь в обставленной со вкусом комнате для гостей.

— Нет, спасибо, — говорит она. — У меня машина. Я поеду домой.

И Рут направляется к новой дороге. Она знает, что придется вернуться к Шоне за своей одеждой, но сейчас ей хочется оказаться дома. Болота под низким небом серые, сумрачные, но Рут необъяснимо рада возвращению. Она ставит машину на обычном месте, у сломанного забора, и входит, весело окликая Флинта. Кот, должно быть, ждал ее, потому что выбегает из кухни, взъерошенный и обиженный. Рут берет его на руки, вдыхая приятный, свежий запах шерсти.