Рут смеется:

— Ну что ты! Просто… он спрашивал, не интересовался ли кто-то на раскопках хенджа друидами. И я вспомнила о Катбаде.

— Катбад. — Эрик вздыхает, Рут слышит это из-за Северного моря. — Катбад. Я несколько лет не вспоминал о нем. Интересно, что он делает сейчас?

— Как его настоящее имя?

— Вроде какое-то ирландское. Он кельт до мозга костей. Мэлоун. Майкл Мэлоун.

— Мог он быть причастен к исчезновению девочки?

— Катбад? Нет-нет. Он совершенно безобидный. Простая душа. Знаешь, мне кажется, у него действительно есть магические способности.

Они попрощались, и Рут хлопочет — ест сама, кормит кошек и думает, что Эрик способен ошарашить тебя чем-то подобным. Упомянуть о магии так же спокойно и авторитетно, словно речь идет об углеродном датировании или геофизике. Неужели Эрик действительно верит, что Катбад, он же Майкл Мэлоун, обладает магическими способностями?

Она не знает, но, перед тем как лечь в постель, ищет Мэлоуна в местном телефонном справочнике.

Рут не собиралась идти к Сэмми на новогоднюю вечеринку. Собственно, это ей и в голову не приходило. Сославшись на простуду, она отказалась от приглашения Фила и собиралась пораньше лечь в постель с новым Ребусом — удивительно своевременным рождественским подарком Саймона. Шона сердилась на нее. «Приезжай, пожалуйста, Рут, — стенала она по телефону. — Я должна ехать, потому что едет Лайем, но он будет с женой. Без тебя я просто напьюсь и завалюсь спать…» Но Рут была непреклонна. Думала, что Шона все равно напьется, а мысль о бесконечных разговорах об ароматерапии с женой Фила и попытках увести все больше пьянеющую Шону от Лайема отвращала от подобной встречи Нового года. На память приходят письма, Люси Дауни. «Но я каждый Новый год думаю о вас». Интересно, как проводит этот вечер Нельсон?

Лежа в постели с романом об инспекторе Ребусе (почему книги в твердом переплете такие тяжелые?) и слушая доносящуюся из соседнего дома музыку, Рут чувствует странное беспокойство. Готовит себе горячее питье, но внизу свет из дома Сэмми кажется более ярким, искушающим. «Словно блуждающие огоньки», — неожиданно думает она. Видит исчезающий за дверцей хвост Флинта. Даже кот уходит в канун Нового года из дому. Почему ее так привлекало одиночество? Почему первая реакция на все приглашения — поиск причины для отказа? Мать считает, что она становится унылой незамужней женщиной, и, видимо, небезосновательно.

Рут снова поднимается наверх, но слова в книге пляшут перед глазами, не давая затеряться на чудесных готических улицах Эдинбурга. Почти не сознавая, что делает, она встает, надевает черные брюки и черную майку. Потом, опомнившись, меняет ее на красную шелковую блузку, подаренную несколько лет назад Шоной. Берет из своих скромных запасов бутылку красного вина и словно сомнамбула ловит себя на том, что стучит в парадную дверь соседей.

— Рут! — радуется Сэмми. — Как замечательно. Я думала, вы не придете.

— Ну, я слегка простудилась, решила остаться дома, потом услышала у вас музыку и…

— Я очень рада вас видеть. Мы рады. Эд! Смотри, кто пришел!

Эд, невысокий, с блестящими глазами, как будто вечно ходящий на цыпочках, подбегает пожать руку Рут.

— Так, так, так, наша загадочная соседка. Хорошо, что вы пришли. Давно хотел поговорить с вами. Я сам немного интересуюсь археологией. Никогда не пропускаю передачу «Команда времени».

Рут вежливо что-то бормочет. Как большинство профессиональных археологов, она считает «Команду времени» в лучшем случае упрощенческой, а в худшем — раздражающей.

— Проходите.

Эд ведет ее в дом. Хотя туфли у Рут без каблуков, он достает ей только до подбородка. Дом у приезжающих на отдых больше, чем у Рут, они сделали двухэтажную пристройку — она вспоминает досадный шум, когда ее возводили три года назад. Однако для вечеринки он весьма уютный. Гостиная кажется переполненной, хотя там всего человек пять или шесть.

— Это наши лондонские друзья, Дерек и Сью, — поясняет Эд, подскакивая возле Рут. Рядом с ним она чувствует себя громадной. — А это Николь и ее муж Роджер, они живут в Норвиче, а это — ну, вы должны знать друг друга — наш общий сосед Дэвид.

Рут поворачивается и с удивлением видит Дэвида, смотрителя птичьего заповедника, — он неловко сидит на диване, держа перед собой кружку пива будто щит.

— Привет, — улыбается Дэвид. — Я надеялся, что вы придете.

— О, — весело говорит Эд. — Что происходит? Роман, расцветающий на болотах?

Рут чувствует, что краснеет. По счастью, в комнате темно.

— Мы с Дэвидом по-настоящему познакомились всего пару недель назад, — поясняет она.

— Разве мы не ужасные соседи? — Эд театрально бьет себя по лбу. — Столько лет, а мы только начинаем знакомиться. Рут, что будете пить? Красное? Белое? Пиво? Кажется, даже остался глинтвейн.

— Белое будет в самый раз, спасибо.

Эд, выделывая ногами кренделя, отходит, оставляя Рут рядом с Дэвидом на диване; она все еще держит в руке принесенную бутылку красного.

— О Господи, — говорит Рут, — я собиралась отдать вино Эду. А теперь такое впечатление, будто намерена прикончить его самолично.

— Со мной было хуже, — сообщает Дэвид. — Я принес терновый джин в бутылке из-под «Лукозейда» [9]. Кажется, они сочли, что это бомба.

Рут смеется:

— Мне нравится терновый джин. Вы сами его делаете?

— Да, — отвечает Дэвид. — Осенью терн особенно хорош. И черная смородина. Однажды я сделал смородиновое вино.

— Удалось?

— Наверно, только я почти не пью. И угостить было некого.

Внезапно Рут остро понимает его. У нее тоже бывают выходные, когда ей не с кем разговаривать, кроме кошек. Это ее выбор, и она, в общем, ничего не имеет против, просто почему-то странно встретить другого одинокого человека. Так два мореплавателя могут неожиданно столкнуться на мысе Доброй Надежды. Они понимают друг друга, но из-за особенностей своей жизни, вероятно, никогда не подружатся.

Эд возвращается с громадным бокалом белого вина. Рут отдает ему красное, и он поднимает из-за этого чрезмерную суматоху.

— Ну что, Рут? — Эд стоит возле нее и, похоже, наслаждается редкой возможностью смотреть на кого-то сверху вниз. — Нашли какое-нибудь зарытое сокровище?

Но Рут не хочется говорить Эду об останках в грязи, о торках, даже о хендже. Она и сама не знает, почему просто думает, что эти тайны должны еще какое-то время принадлежать только Солончаку. Дэвид не в счет — он чуть ли не часть болота.

— Я преподаю в университете, — наконец сообщает она. — Мы почти не занимаемся раскопками. Во всяком случае, студенты каждую весну находят одно и то же.

— Почему?

— Просто мы знаем, что здесь есть, — объясняет Рут. — А откопать что-то им нужно. Американцы, если ничего не найдут, потребуют свои деньги обратно.

— Американцы, — неожиданно произносит Дэвид, — отвратительные люди. В прошлом году здесь было несколько человек, пытались поймать песчанку. Очевидно, думали, что она ранена.

— Что такое песчанка? — спрашивает Эд.

На лице Дэвида появляется удивление.

— Это птица. Самая обыкновенная. Они бегают по морскому берегу у кромки воды в поисках корма. Эти американцы сочли ее раненой, потому что она не летала.

— Здесь, должно быть, есть интересные птицы, — замечает Эд безо всякого интереса. И снова начинает подскакивать, высматривая, с кем бы еще поболтать.

Но Дэвид преобразился.

— Замечательные, — говорит он, и глаза его блестят. — Болота для птиц просто рай. Столько пищи. Во время перелетов тут останавливаются целые стаи, чтобы подкрепиться.

— Эти болота для них как заправочная станция на шоссе, — соглашается Рут.

Дэвид смеется:

— Совершенно верно! Зимой Солончак усеян птицами, все ищут что-то съедобное на болоте. Иногда здесь бывает, к примеру, до двух тысяч короткоклювых гуменников, летящих из Исландии и Гренландии, и много местных водоплавающих: гоголей, полукрякв, крохалей, широконосок, шилохвостей. Я видел даже жулана.