Он медленно встал и, не глядя ни на кого, стараясь не торопиться, не ускорять шаг, наклонно двинулся к двери. Он не хотел, чтобы неаппетитные зеленовато-серые обрывки филзы поплыли прямо в баре – перед техниками, барменами, охраной, наконец, перед доктором У Пу. «Мы живем в культурной местности», – слышал он отдаляющийся голос китайца.
27
«Маклай расскажет…»
28
В дверях до него дошло: на «Сограде» ждут модуль!
29
…………………………………………………………………………
30
Свет! Только свет!
Кэл плавал в нежном сиянии.
Он плавал в бульоне фотонов, как сказал бы доктор У Пу.
А может, он плавал в чудесной материнской плазме, в жаркой топке делящихся частиц, разваливались даже протоны, значит, шла миллионная доля самой первой секунды. Котел Большого взрыва уже работал, пространство-время кипело, но Кэл был пока ничем… пеплом звезд… хотя и звезд еще не было… На обваренную, оползающую пластами кожу, на багровые рубцы и синие пятна, делающие тело похожим на карту какой-то будущей Румынии, даже намека не было.
Но филза уже была.
Кэл жадно глотал филзу.
Мир был филзой, и Кэл был филзой – пожаром фотонов, пылающим сладостным протокиселем. Он варился в самом себе. Может, всё это снилось, как иногда снятся человеку звезды над головой в секунды самого непристойного восхищения, но будущий десантник уже знал и видел всё, что с ним произойдет. И страдал от боли, от несчастья своей наклонной походки, от громоздкости искалеченного тела, от собственных римских глаз, от несчастий столь быстролётных, что и думать о них не стоило…
Он почувствовал на лбу что-то горячее.
Аша не отдернула руку: «Я думала, ты умер».
Мир продолжал меняться. Он менялся страшно и непонятно.
Аша в черной юбке с высоким поясом смотрелась как черный таракан, вылупляющийся из слизистого ядра. Кэл не знал, как это назвать. У Аши ветвились чудесные многочисленные лапки, клешни, она извивалась, как самый настоящий червь пространства. Волосы – как взрыв, они летели над ней дымным облаком. Кэл не знал, как выглядят спейсвурмы, но может, вот так и выглядят – с короной искрящихся, вставших дыбом волос, в одежде, намертво вросшей в тело. Он всматривался. Он не отводил глаз. Он знал, знал, знал, что все эти перерождения – всего лишь малая часть бесконечной эволюционной лестницы и если наблюдать как можно внимательнее, то можно понять, наконец, все, что не хотел, не договаривал доктор У Пу. Сквозь мокрую шерсть, сквозь зеленоватую оплывающую слизь, из тьмы веков и влажных звездных пожаров снова проглянули глаза Аши. Лицо ее оформлялось, одежда отделялась от тела. Какую-то долю секунды Кэл надеялся, что и с ним произойдет что-то такое и рыхлая его багровая морда с вываренными глазами станет лицом – благородным, как на плакате, а в тесный кубрик вломятся Рот и черный Кокс, и Рот весело заорет: «Спишь, собака»!
Но вслух он спросил: «Модуль пристыковался?»
Аша кивнула. Ничего от другого мира в ней уже не было.
И сам Кэл чувствовал освобождение. После филзы и короткого крепкого сна он снова был полон жизни. Возможно, теперь он действительно поймет китайца. Почему нет? Десантники не дураки. Им доверяют многое. Даже спасение мира. Ведь их готовят именно к этому.
«Почему ты здесь?»
«А где я должна быть?»
Он покачал головой: «Не знаю».
Он, правда, не знал. Он даже не знал, чем занимается Аша.
Возможно, представляет одну из тех секретных структур, которыми даже Кокс не интересовался. Неважно. Пока не важно…
«Зачем ты оставляешь сумку у лифта?»
«Во мне всего пятьдесят килограммов, – улыбнулась Аша. – А лифт рассчитан минимум на десантника».
«Когда модуль пристыковался?»
«Если точно – тридцать три минуты назад».
«Я не слышу шума на палубе. Разве десантников не встречают?»
«Берег Маклая закрыт… – Что-то вдруг изменилось. Аша опять смотрела на него из тьмы, мохнатая, влажная, вся в округлых, колеблющихся щупальцах. – На обработку модуля уйдет не меньше часа…»
«Сколько человек в модуле?»
«Никакой связи. Мы не знаем».
«Но в баре показывали лица десантников».
«Мы не знаем, кто именно находится в модуле».
Ну да… Модуль был отстрелен в аварийном порядке… Кто-то мог не успеть… А потом был залп по золотой сетке… Тревога! Тревога! Столько времени прошло?.. Кэл имел в виду не жалкие семнадцать месяцев, что значат семнадцать месяцев для мертвеца? Он имел в виду всё время – от Большого взрыва до благородного парня с трезубцем молний в мускулистой руке. Он даже скосил глаза на плакат. «Остановись, брат!»
Аша засмеялась: «Я, скорее, сестра».
Кэл повернул голову: «Разве я что-то произнес?»
Она удивилась: «Ты только что сказал: остановись, брат!»
Он спросил: «Разве мог в модуле кто-то выжить? Сколько они отсутствовали?»
Аша ответила: «Восемнадцать часов… Кто-то мог выжить…»
«А ты давно здесь?»
Кэл имел в виду кубрик.
И надеялся, что она ответит – давно.
Тогда отпала бы нужда в объяснениях.
Но Аша промолчала. И он лежал перед нею – потный, обнаженный, покрытый шрамами и рубцами, и понимал, что она, наверное, видела, как он жрал эту проклятую чудесную филзу.
«Ты кричал во сне…»
«Во сне? – пробормотал Кэл. – А может, это я жил?»
Она нисколько не удивилась его словам: «Возможно».
«А разве в модуле…» – начал он.
«Не говори о модуле! Зачем?»
«Мы можем открыть его…»
Она поняла Кэла по-своему: «Хочешь умереть?»
Умереть? А что в этом необычного? – подумал Кэл. Большой взрыв – это всего лишь начало конца. Как взглянуть. Всё зависит от угла зрения. И от масштаба. Аша остро чувствовала ужас голого громоздкого человека, лежащего перед нею на незастланном рундуке. Она старалась не смотреть на бывшего десантника. Боясь выдать себя, пыталась обойтись простыми мыслями. Самец крикнет по ветру, самка откликнется… Аист поведет глазом, аистиха снесет яйцо…
«Когда-то я вязала крючком, – сказала Аша вслух, изо всех сил пытаясь сдвинуть с места огромное, неповоротливое, вдруг остановившееся время. – Научилась специально, чтобы подарить своему дружку сноубордическую шапку. Ты же знаешь, парни никогда не против. Они много чего хотят, но редко что имеют. Я часто ездила магнитным поездом к подруге и вязала в пути. Что-то вроде медитации. Подруга меня не одобряла. Пока ты вяжешь эту свою уродливую шапочку, говорила она, твой дружок гуляет с другой. Пускай нагуливает аппетит, смеялась я. Но однажды оказалась в купе с тремя «гамбургерами». Ужас, как походили на моего дружка. В этом возрасте их нельзя отличить друг от друга, разве что по запаху. Они сидели напротив меня и на соответствующем диалекте перетирали события своей мутной жизни. Бритые, с семками. И пялились на мое вязание. Один даже снял шапочку, чтобы убедиться, что и на ней есть следы вязки. А я расстраивалась, что нитку взяла толстую, не под размер крючка, и петли приходится вытягивать, а эти придурки ничего такого не понимают. И была в полном шоке, когда, выходя, один из “гамбургеров” заявил: “Слышь, сестренка. Тебе бы крючок не три с половиной, а четверочку”».
«Слышала о философе Маете?»
«Аааа… Этот сумасшедший… Закодировал в геноме какой-то бактерии послание сразу ко всем разумным существам космоса…» Она отвернулась: «Кому интересны бактерии?..»
Это ничего, подумал он. У каждого свой масштаб.
Если во дворе сушатся штаны, не проходи под ними.
Ну да, это так. Но всегда найдется существо, отвергающее подобные наставления.
Аша с ужасом смотрела, как подымается этот ужасный наклонный человек – весь в рубцах, как в заплатах.
«В какой шлюз ввели модуль?»
«В третий. Это здесь. Совсем рядом».
Могла и не объяснять. Кэл чувствовал ее ужас.
Но заглядывать в мертвый модуль проще, чем спариваться со случайной туристкой, это тоже понятно. Аша смотрела на Кэла так, будто что-то начала прозревать. А может, вспомнила черного Кокса. В отличие от наклонного урода, медленно натягивающего мятые штаны, черный Кокс, конечно, был чудесным явлением, и она конечно, конечно, конечно, бесчисленно много раз конечно надеялась, что Кокс жив…
