Екатерина изменилась в лице, но все же сказала, смело глядя в глаза присутствующим:

– Какой-то нелепый случай, видимо, королева дышала ртом и, сильно вдохнув, застудила легкие холодным воздухом.

Амбруаз Паре бросил уничтожающий взгляд, но перечить не стал и отвернулся, вновь склонившись у изголовья Жанны.

– Господа придворные врачи, – продолжала старая королева, – вам отныне предписывается неотлучно находиться у постели больной и следить за ее здоровьем. Отныне вы в ответе за жизнь королевы Наваррской, и в случае несчастья король спросит с вас.

Карл IX вышел вперед и высказался по этому поводу:

– Королева Наваррская должна жить, прошу помнить об этом. Не настолько она стара, чтобы умирать, и не такой уж страшный недуг ее поразил, чтобы с ним нельзя было справиться. Не забывайте, что перед вами не простая смертная, а королева суверенного государства, родственница короля Франции, жизнь которой для нас не менее дорога, чем наша собственная.

Екатерина Медичи добавила:

– Тому, кто сможет спасти нашу дражайшую родственницу и поставить ее на ноги, король гарантирует щедрое вознаграждение.

Карл кивнул, соглашаясь со словами матери.

И только двое из числа набившихся в спальню королевы Наваррской, искренне горевали о случившемся. Лесдигьер, стоявший на коленях у изголовья Жанны и держащий ее горячую руку в ладонях, и Шомберг. Он стоял за спиной друга и плакал, размазывая слезы по щекам рукавом камзола.

Парфюмера Рене хорошо знали как во всех уголках Парижа, так и в доме Конде, поэтому, чтобы остаться неузнанным, он плотно закутался в плащ, на глаза глубоко надвинул шляпу, а лицо спрятал под маской. В его планы совсем не входила встреча с Екатериной Медичи, а поэтому он, едва был впущен, сразу же спросил у лакея, не здесь ли находится вдовствующая королева мадам Екатерина. Ему ответили, что король Карл IX и его мать в данное время находятся у постели тяжелобольной Жанны Д’Альбре. Тогда Рене попросил, чтобы позвали г-на Лесдигьера и сказали ему, что его внизу ждет человек в маске, который желает с ним переговорить по одному важному делу.

Слуга, зажав в руке монету, тут же удалился. Минуту спустя он подошел к Лесдигьеру, все еще стоявшему на коленях, и тронул за плечо. Тот обернулся, поднял голову.

– Что тебе? – тихо спросил он.

– Вас хочет видеть один человек, – так же тихо ответил посланец.

– Кто он?

– На его лице маска, я его не знаю.

– Пусть убирается.

– Он велел передать, что у него к вам важное дело, мсье.

– Что ему надо?

– Больше ничего не сказал.

– Где он?

– Внизу, у дверей.

– Ступай. Скажи, что я сейчас спущусь.

Слуга ушел. Лесдигьер переглянулся с Шомбергом и вышел в коридор.

И тут же Екатерина Медичи, не упустившая ни одного движения Лесдигьера, бросила выразительный взгляд на одного из окружавших дворян, слегка кивнув в сторону дверей. Тот понял и тут же исчез вслед за Лесдигьером. Но и Шомберг был начеку, и как только дворянин ушел, он направился за ним. Его ухода в общей сумятице никто не заметил.

Придворный вышел на площадку, и с верхних ступеней лестницы увидел Лесдигьера, беседующего внизу с незнакомцем. Он сделал вид, будто эти двое его совершенно не интересуют, и принялся разглядывать картины, висящие на стенах. Те, что внизу, тем временем поднялись по другой лестнице, ведущей в правое крыло здания, прошли по коридору и исчезли в одной из комнат.

Шпион Екатерины поднялся вслед за ними, так же прошел по коридору, приглушая шаги и внимательно прислушиваясь, наконец остановился у дверей, из-за которых доносились негромкие, но вполне различимые голоса, приник ухом и стал слушать.

Прошла минута, другая, и вдруг кто-то сзади положил ему руку на плечо, да так тяжело, что бедняга чуть не присел.

– Что вам угодно, милостивый государь? – вполголоса спросил дворянин, отнюдь не радостными от такой встречи глазами глядя на Шомберга.

– Что там? – так же негромко спросил Шомберг, тоже приложив ухо к двери.

– Да вы с ума сошли! – вытаращился дворянин.

– Тише, тише, сударь, – произнес Шомберг и поднес палец к губам, – ибо, чего доброго, те, что находятся за дверью, могут услышать, и уж тогда нам не доведется узнать их тайну.

– Я спрашиваю, что вам угодно?

– Мне тоже хочется послушать то, о чем там говорят, а поэтому давайте послушаем вместе: вы у одной половины дверей, а я у другой.

– Кто вы такой, мсье, и почему так нагло себя ведете? Я ведь, кажется, не задевал вас.

– Зато я желаю вас задеть. А зовут меня Шомберг. Вам, судя по отсутствующему выражению лица, очевидно, не знакомо это имя, а значит, вы новенький при дворе. Но так как вы, господин Мидас[10], по-видимому, еще не усвоили всех правил дворцового этикета, то я намерен преподать небольшой урок, который заставит раскаяться в низости вашего поступка.

– Да что вы себе позволяете, в конце концов? Я вас не знаю! Что вам угодно?

– Мне угодно оборвать ваши уши и скормить их собакам. Не поверите, как мои борзые любят жрать человеческие уши.

– Сударь, вы ответите за свои слова!

– Когда угодно, хоть прямо сейчас, к чему откладывать?

– Хорошо, от вас, видно, теперь не отделаешься. Выйдем во двор, здесь нас могут услышать.

– Кто? Те двое, что находятся в этой комнате? Согласен. В таком случае мы пройдем в глубь коридора, там звон оружия будет глуше. А на заступничество королевы-матери и не надейтесь, она сейчас наверняка выходит на улицу вместе с королем.

– Ну что ж, – скрипнул зубами дворянин, с сожалением поглядев на дверь, – раз вы так хотите, я преподам вам урок вежливости, которой так не хватает гугенотам королевы Наваррской.

Они отошли шагов на двадцать и обнажили шпаги. Полминуты спустя Шомберг сделал выпад и проткнул противника насквозь. Тот упал ничком, не издав ни звука. А Шомберг вытер клинок, вложил его в ножны, огляделся по сторонам и, как ни в чем не бывало, отправился по коридору туда, откуда только что пришел. Подойдя к дверям, он еще раз осмотрелся, раскрыл их и вошел в комнату.

Незнакомец вздрогнул и сразу же отвернулся, но Лесдигьер успокоил его движением руки:

– Не бойтесь, это мой друг. Он нем, как могила. При нем вы можете быть вполне откровенны.

Незнакомец повернулся.

– Рене! Парфюмер ее величества королевы-матери! – вскричал пораженный Шомберг.

– А вы – Шомберг, капитан гвардии покойного коннетабля Анна де Монморанси, – спокойно ответил Рене.

– Еще бы нам не знать друг друга, ведь мы с вами не раз встречались и даже, помнится, здоровались за руку.

– Я тоже помню вас. Вы с вашими многочисленными любовницами часто заглядывали ко мне в лавку, чтобы купить украшение. В то время я практиковал ювелирное дело.

– Ей-богу, так и было! – воскликнул Шомберг. – И поскольку мы с вами не враги, господин Рене, то вот вам моя рука от чистого сердца!

И он протянул огромную ладонь.

– Что ж, – ответил Рене, – с удовольствием отвечу на ваш чистосердечный порыв, ибо уверен, что у такого человека, как господин граф, не может быть лживых и вероломных друзей.

И они с улыбками пожали друг другу руки.

– А теперь скажи, чего ради ты пришел сюда? – спросил Лесдигьер. – Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного, – пожал плечами Шомберг, – если не считать того, что ваш разговор от слова и до слова был подслушан, во всяком случае первая его половина.

– Кем? – быстро спросил Рене.

– Одним дворянином, шпионом Екатерины Медичи, имя которого я забыл спросить.

– О бог мой, я пропал! – произнес Рене. – Если мадам Екатерина узнает об этом, то в лучшем случае меня ждет изгнание, а в худшем – виселица или нож убийцы.

– Успокойтесь, Рене, она ничего не узнает, – спокойно ответил Шомберг.

– Вы уверены?

– Да, я попросил его уйти, взяв с него честное слово, что он никому ничего не разболтает.

– Вы взяли с него честное слово?!