Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В садике стоял турник с покосившимися столбами, а еще подальше – палатка, простреленная мишень у ствола серебристого тополя. Этот непонятный и чуждый Вере полусолдатский порядок в саду подчеркивался висевшей на двух кольях старой шинелью, вздорно серевшей среди зеленой черешни.

Валентин показал ей пустую квартиру в новом доме, и Вера сама не знала, почему подумалось, что прежняя ее жизнь была столь же беспорядочна, как этот старый, покидаемый жильцами, обреченный на слом особнячок, а будущая жизнь пока неопределенна, пуста, подобно новой, незаселенной квартире. Зато она обрадовалась, встретив Марфу. Они обнялись, а потом как-то сразу поняли, что говорить не о чем. Вере казалось, что нежные, высокопарные письма Марфы к ней питались одним источником: поделиться с кем-нибудь тоской по будущему мужу, которого искала она бессознательно и страстно. Теперь муж найден, и отпала необходимость в высокопарном стиле.

В разговоре с Верой Марфа сразу взяла покровительственный тон опытной женщины. Не понравилось Вере и неумеренное расхваливание Валентина: она словно бы сомневалась в способностях Веры оценить любимого ею человека.

Вера в свою очередь чувствовала себя неестественной и фальшивой: фальшивыми были ее письма к Марфе, которую называла милой и умницей, фальшиво разговаривала с ней, как с человеком близким, тогда как на самом деле эта счастливая женщина занимала ее не больше, чем все другие женщины: Вере было неловко видеть невесту своего родственника так очевидно беременной. Вообще в женитьбе Вени чудилось что-то непонятное, потаенное и тревожное. Марфа старше Вениамина и, наверное, поймала парня в ловко расставленные сети. Все это бросало тень и на отношения Веры и Валентина…

Теперь Марфа приехала в машине вместе с братом и генералом. Вера чуть не задохнулась в объятиях этой сильной, пышной женщины.

– Желаю тебе счастья, – сказала Вера, открывая перед Марфой калитку.

– Спасибо, Верунчик! Мое счастье при мне, – Марфа погладила свою грудь, туго обтянутую шелком, и, целуя Веру в щеку, сказала: – Будь умницей, миленькой, постарайся понравиться моему бате. Если будет ворчать, не обращай внимания: он зол на меня. Потому что я не Жанна д'Арк, а просто баба. Но ты – другая порода, таких папка любит.

Валентин представил Вере генерала Чоборцова. Тот взял ее руку в свои большие с пожелтевшими ногтями руки и поцеловал ее, накрыв пышными усами.

– Рад с вами познакомиться, – сказал он прокуренным приятным голосом. – Не стыдно тебе, майор, так долго скрывать от меня такую прелестную девушку? – обратился генерал к Валентину, и чтобы ободрить смутившуюся Веру, отечески засмеялся, обнажив щербину в верхнем ряду зубов.

Пока генерал разговаривал с Марфой, Валентин сказал Вере:

– Пятьдесят пять лет, а такой свежий! И знает страшно много.

– Майор развенчивает меня в глазах девушки, – отозвался генерал, скосив хитрые глазки. – Я, мой друг, уже не опасен.

– О нет, Данила Матвеевич, вы еще опасны! – вольно сказала Марфа, играя глазами.

– Дай бог, дай бог! А вот и Агафоша! Вы не по чину начинаете злоупотреблять нашим терпением! – сказал генерал, повернувшись лицом к подъехавшей машине.

Из машины вылез бритый старичок во френче, но без знаков различия. Вера не выдержала быстрого внимательного взгляда его рысьих глаз.

– Эх, бубенчиков нет, надо бы бубенчики! – быстро сказал Агафон, подмигивая сыну. – Тебе, майор, варить, тебе расхлебывать.

Макар закатил во двор бочонок пива. Гости сели за столы. Потекла над ними вечерняя заря. После первых рюмок за молодых и их высокочтимых родителей разговор зашумел вразнобой.

Вера хотела помочь холодовской снохе подавать на стол, но та снова посадила ее на скамейку между Валентином и генералом, надавила сзади на плечи, прошептала, обдав горячим винным духом:

– Занимайте ваших гостей. Желаю всего хорошего!

В белом фартуке, в белой косынке на завитой по случаю праздника голове она, несмотря на полноту, порхала между столом и домом вместе со своим мужем-увальнем, разнося блюда, пиво, вино.

Агафон сидел напротив Веры, утонув в ненавистном для него мягком кресле, из-за стола виднелись только узкие плечи да сухая, с седым ежиком голова. Ел он проворно, и тонкие старческие губы двигались необычайно быстро. Вера ждала от него неприятностей и готовилась к отпору. Сердцем чуяла: старик побаивается, как бы она не отняла у него сына. И вместе с тем ей нравилось сознавать, что вот она, в своем простеньком платье, со своей наивно-девичьей косой, со своими босоножками, доставляет этим самоуверенным людям столько хлопот.

– Вы, значит, учительница? Ну, ну, хорошо! Получше учите мальчиков, чтобы они не женились в семнадцать лет, – сказал Агафон и тут же к Чоборцову:

– У вас, дорогой генерал-лейтенант, были все условия, чтобы стать генералом: не женились долго. А я загубил себя в двадцать два года. В свои шестьдесят я только полковник.

– Ошибаетесь, дорогой полковник в отставке, именно бессемейная жизнь и мешала мне работать с полной отдачей сил.

Агафон предложил выпить за честь, храбрость и личную свободу талантливых командиров.

– Я пью за тех, кто умеет извлекать из свободы великую пользу для себя и отечества! – отчеканил он и многозначительно посмотрел на сына и Веру.

Ухмыляясь, разглаживая подмоченные вином усы, генерал сказал:

– За счастливую семейную жизнь! – И ласково посмотрел на Валентина и Веру.

Агафон не стал пить за семейную жизнь. Поставив рюмку, он спросил задиристо:

– Старый генерал-лейтенант, кажется, не в шутку собирается женить зеленого майора?

– Если мой юный друг влюблен, я сделаю все, чтобы он в самое ближайшее время стал счастливым семейным человеком.

– Иными словами, вы считаете его ни на что большее не способным? А я не рекомендую ему морочить голову себе и тем более порядочным девушкам, – с подчеркнутой холодной вежливостью сказал Агафон.

Для Веры был ясен смысл этого разговора: она не понравилась отцу Валентина. Ее оскорбляло и угнетало, как легко они рассуждали о том, что было для нее таинственным и глубоко личным.

– Дорогой полковник, – Чоборцов старался перещеголять в холодной учтивости своего бывшего сослуживца, – одно другому не мешает: любовь и служба отечеству. – И, блестя хмельными глазами, он коснулся пальцами руки Веры. – Поддержите меня, милая девушка. Я изнемогаю от яростной и слепой атаки неприятеля.

– Конечно, всякие бывают вояки! – теряя терпение, высоким голосом закричал Агафон. – Иной едва в лейтенантишки выбьется, как уж обзаводится женой-душенькой, тещей-потатчицей, перинами… Таскается с этим птичником из гарнизона в гарнизон, транспорт загромождает. А там ребятишки пойдут. Чем не детский сад? – И, обращаясь к Вере, ища сочувствия и зная, что не найти ему у нее этого сочувствия, он сказал: – Такой офицерик из-за детского крика-щебета и зова боевой трубы не расслышит. Воин не имеет права привыкать к мирной жизни. Женщина воплощает в себе начала мирные, спокойные. Женщина камнем повиснет на шее лейтенанта!

– Эге, куда хватил! – Генерал угрожающе заиграл низкими нотами своего голоса. – Эге, старина! Талант, окрыленный любовью, умножает свою силу, подобно Антею, коснувшемуся матери-земли. Женщина – крылья!

– Летучей мыши! – добавил Агафон и потом повернулся к Вере: – Дорогая учительница, может ли человек талантливый и с большим будущим размениваться по мелочам?

Вера смотрела прямо в глаза старого человека. Первые решительные слова свои она обдумала спокойно.

– Вас беспокоит судьба, или, точнее, карьера молодых лейтенантов? – И сама приятно удивилась своему свободному голосу и тому, что легко выдерживает злой взгляд Агафона.

Генерал вскинул голову, пошевелил усами, будто почуял внезапную опасность.

Никогда Валентин не видел такого смелого выражения на лице Веры. Он предчувствовал, что она наговорит резкостей, но предотвращать этого не хотел, смутно надеясь: безрассудная решительность девушки повернет все к лучшему.

75
{"b":"14874","o":1}