– Не надо, папа.

– Не буду. Да ведь этот Юрий святого из терпения выведет! Понаблюдай за ним… Спасибо скажешь.

В это время Юрий спросил председателя завкома: что за особнячок вон там в садах?

За председателя завкома весело ответил управляющий стройтрестом, высокий красавец в седых кудрях:

– Моя дача, Юрий Денисович. Прошу на новоселье, дня через два.

– Зачем откладывать, посмотрим сейчас. – Юрий подмигнул управляющему и легко, на носках, пошел в гору по узкой в задичавшем вишняке тропе. Тихон, Юля, Иванов и председатель завкома не отставали от него. Осмотрели все восемь пустых комнат, застекленную веранду, большой сад, полюбовались из круглой беседки видом на Волгу.

– Хороший дом, – сказал Юрий, помолчал и потом, глядя в глаза седеющего красавца, уточнил: – Для детского сада. Матери скажут вам спасибо.

Управляющий засмеялся, а потом вдруг насторожился.

– А? Что? Шутите, Юрий Денисович?

– Шутки тут невеселые. Ребятишкам придется ночевать под звездами…

Управляющий побледнел.

– А? Что? Я затратил последние…

– Не советую заниматься арифметикой. Цену дома знаю, вашу зарплату тоже знаю. Могу поручить завкому подсчитать.

– Круто берешь, товарищ Крупнов!

– У вас еще есть время проявить благородство, товарищ коммунист. Отдайте с легким сердцем.

Управляющий шагнул к Солнцеву, но тот оттолкнул его тяжелым, презрительным взглядом.

– Отдаю… с легким сердцем, – управляющий отвернулся. – С каким сердцем ты будешь отвечать, посмотрим.

Старик завкомовец злым взглядом обгрызал седой, форсисто подстриженный затылок управляющего.

– Клади, Илья Ильич, рабочую лапу на дачу, пока не погас благородный пламень, – сказал ему Юрий, и по тону его Юля почувствовала, что зачеркнул он в душе своей управляющего. Как ни в чем не бывало он стал рассказывать о том, что Савва всю ночь дежурил у мартенов: варили качественную сталь. – Сейчас поедем на полигон: посмотрим, прошибут ли артиллеристы броневые плиты.

Иванов сказал секретарю горкома, что ночью был у геологов, а сейчас займется проверкой партийной работы на заводе.

– С чего начнем, товарищ Крупнов? – обратился он к Юрию, непринужденно входя в роль проверяющего.

Юле понравилась эта ровность, это сознание собственного достоинства.

– Знакомьтесь с заводом: вы с сего дня мой заместитель, – сказал Юрий. – Ведь так, Тихон Тарасович?

Иванов улыбкой просил Тихона рассеять это недоразумение.

– Так, так. Есть решение обкома. Поработаешь на заводе.

Левый глаз Иванова нервически подмигнул. Тоскливо стало Иванову от сознания своего бессилия изменить что-либо. Значит, не зря намекали ему в обкоме: «Смотри, Анатолий, просватаем тебя Солнцеву».

Солнцев отвел его в сторону, убеждал с отеческой властностью:

– Теоретически ты подкован крепко. Не теряй своего лица: Крупновы – мужики тугоплавкие. Не давай подмять себя, Толя. Держись коллектива. Я ж тебе говорил, что нелегко расстаюсь с теми, кто по душе мне.

Юрий пошел к дороге, но вдруг остановился и позвал Юлю. Она спустилась к нему.

– Как же так получается, Юля? Когда же поговорим, а?

«Что же в нем так бесит меня… и притягивает? – думала Юля, глядя выше бровей его. – Не ошиблась ли я? Да и любила ли прежде-то? Не расколись, Юлька».

– Стоит ли встречаться, Юрий Денисович?

– Слушай, Осень…

– Перестань, ради бога, повторять выдумку! Ты меня никогда не любил! Не знаю, чего больше в тебе: наивности или бесстыжести.

Стиснув зубы, он молчал, вдруг потемневшие зрачки расширились. Юля глядела на него: что там за этим крупновским самообладанием – пустота или неизвестный ей мир? Он передернул плечами, пошел и, когда по шею утонул в кустах вишняка, крикнул переходящим на веселые нотки голосом:

– Ты стала выше ростом, а сердцем не поумнела.

Желтая голова его исчезла в белом разливе садов.

Проходя мимо оползневой трещины, Юля увидала: яблоню разодрало от корней до кроны. На горячем ветру увядали ее лепестки.

…На стан Юля вернулась ночью. Подруга встретила ее упреками:

– Разве можно палатку без надзора оставлять? Хорошо, что ничего не пропало.

«Все пропало!» – чуть не крикнула Юля, проходя в палатку.

Подруга услышала, как лопнула какая-то нитка, на голову ее посыпались камешки. Зажгла спичку: по брезенту рассыпались Юлины бусы.

– Что ты? Юля, что с тобой?

Юля уткнулась лицом в ватную куртку, служившую ей подушкой, приглушенно плакала.

Подошли товарищи.

– Закури, Юлька, – сказал один.

– Выпить бы.

– У меня осталась красная бурда.

Потянула из горлышка, сделала глоток, закурила. А когда успокоилась, подумала: «Может быть, Иванов прав, покладистый он парень. Мне нужен человек, который победил бы в душе моей Крупнова». Она была благодарна Иванову, если бы у него хватило силы и умения разорвать ту железную паутину, которую соткал вокруг нее Крупнов. Отблагодарить Иванова за этот подвиг она сумела бы…

Испытание броневых плит проходило на полигоне.

Безоблачный восток загорался исподволь, меркли в недосягаемой вышине звезды, таяла над Волгой синеватая темень. Впадины налились туманами, темные курганы покачивались на молочно-синих волнах.

Артиллеристы и сталевары курили у опушки леса, ждали команду. Юрий Крупнов и инженер-металлург, поеживаясь от утренней прохлады, снова осмотрели укрепленные в щитах плиты. Подручный Макар Ясаков, огромный, с вислыми усами, повторял, всякий раз начиная со своей любимой поговорки:

– Матерь ты моя, вся в саже, устоит наша броня. Ты, Юрас, не сомневайся. Мы с Денис Степановичем сварили бессмертную сталь. Помяни мое слово! – Его голос колоколом гудел в утреннем воздухе. – Я для наглядности могу покуривать за плитой, не боюсь, пусть лупят артиллеристы.

Юрий и сам был твердо уверен в прочности стали, испытанной в экспресс-лаборатории. И все-таки что-то тревожило его. Он смотрел то на плиты, то на пушку.

А когда артиллеристы подкатили пушки для лобового удара на расстояние в сто метров от плит, Юрий зябко передернул плечами. Ему казалось, что томительно долго ставят прицел. Наконец лейтенант поднял руку.

Юрий почувствовал то особенное напряжение, которое овладевает бойцами в те короткие секунды, когда пушка заряжена, рука командира поднята.

Макар Ясаков нервно хохотнул. Инженер быстро чиркнул спичками, но не мог прикурить: глазами впился в мишень. Лейтенант скривил рот и, чуть приседая, крикнул, махнув рукой так, будто бросил что-то под ноги:

– Огонь!

Резкий звук выстрела будто толкнул Юрия в грудь, гулкое эхо покатилось по-над Волгой. И сразу стало как бы светлее, а дышать легче. Еще два выстрела последовала быстро один за другим.

В ушах еще звенело, и люди бросились к щитам, стоявшим под крутым спуском оврага. Зияющие пробоины Юрий увидел издалека. Артиллеристы улыбались, особенно весел был стрелявший лейтенант. Инженер хмурился, сероватая бледность сильно старила его худое лицо. Макар Ясаков дергал свой ус, таращил глаза, повторяя:

– Матерь моя… Здорово хлещут… навылет.

Плиты погрузили в машину, и Юрию показалось, что прикрыли их брезентом, как покойников.

Сидел он в кузове на броневых плитах, между лейтенантом и Макаром Ясаковым. Пахло от этого огромного человека гарью завода, от красивого лейтенанта – новыми ремнями, степной травой. Утомленные и огорченные, молчали в дремоте. В затишке за выступом Макарова плеча думал Юрий о своих неудачах. «Не знаю я Юлю… А ведь ждал. В чем-то я ошибаюсь. Не хотел обижать, а обидел ее».

Ясаков ронял голову на грудь, всхрапывал в полусне. На ухабе встрепенулся, повернул к Юрию большое лицо с жидкими усами:

– Матерь моя, приснилась степь вся в черных тюльпанах, и ходит по тюльпанам Костя… А что, сват, слышно о зятьке моем? Света в отделку извелась.

Макар приковал мысли Юрия к семье: всех томило тягостное предчувствие беды…