— И кто, по-вашему, несет за все это ответственность? Раз Мартин просто орудие, а Фелип Касса мертв, кого мне наказывать?

— Мартин, вне всякого сомнения, не так уж невиновен, — сказал Исаак. — Думаю, он расскажет вам все, что знает, но, к сожалению, преступники говорили ему мало, а видел он еще меньше. Единственным надежным свидетелем является мой нос, и тут есть подозрительные обстоятельства, — заговорил Исаак. — Возьмем смерть Фелипа Кассы, возможно, это единственное преступление, собственноручно совершенное человеком, которого вы ищете. Некий человек покинул дворец в сумерках, будучи изысканно одетым в зеленое и золотистое, а утром вернулся одетым в столь же изысканное алое и синее, чисто вымытым и пахнущим с ног до головы сандаловым деревом, аромат которого любит. Ночью от одного из людей, искавших дона Арнау, шел этот сильный запах. Я сам столкнулся с ним и получил от него легкий удар; но обратил внимание на этот запах. Этот человек, Фелип Касса и какой-то слуга поскакали в северную сторону к Верне. На мосту Касса исчез, и кое-кто видел, как его лошадь скакала за остальными.

— Назовите имя этого человека, сеньор Исаак, — сказал епископ. — Хотя, кажется, я уже знаю, кто он.

— Это Бернард Бонсом де Пигбаладор, ваше преосвященство, — ответил врач.

Наступило продолжительное молчание.

— Вы пришли к выводу, что Бонсом перерезал горло Кассе и, будучи измазанным кровью, вынужден был поскакать в свой пользующийся дурной славой дом за городом, чтобы вымыться и переодеться. Возможно, вы правы. Но возьмите моих свидетелей: человек, который не может опознать своего главаря, и слепой, который не мог видеть нападавшего. А единственная улика — переодевание между сумерками и рассветом и сеньор, который любит запах сандалового дерева.

— В доме может оказаться окровавленная одежда, — сказал Исаак.

— Возможно, — сказал епископ. — На мосту есть пятна крови. Тот, кто перерезал горло Кассе, покинул мост с окровавленными руками. Благодарю вас, сеньор Исаак. Мой секретарь записывает это сообщение. Я буду говорить о своих подозрениях. Смерть отца Миро приводит это дело отчасти под мою юрисдикцию, и если я ничего больше не добьюсь, дом Бонсома будет закрыт, а этот человек изгнан из города.

— Должен еще сказать, что его превосходительство управляющий провинцией изо всех сил старался предотвратить всякое промедление в рассмотрении дела дона Арнау — словно ему было на руку, чтобы дон Арнау расстался с жизнью до того, как представится возможность провести должным образом расследование.

— Я включу это в мое сообщение. Когда вы уезжаете?

— Между обедней и вечерней, ваше преосвященство. Рано пообедаем и тронемся в путь.

— Сообщение будет закончено и доставлено вам либо в дом врача, либо на дороге. Вы передвигаетесь с нормальной скоростью?

— Да, неторопливо.

— Желаю вам безопасной и приятной дороги.

Когда Исаак с Юсуфом вернулись в дом врача, все приготовления к отъезду были закончены. Их небольшая коробка была закрытой и перевязанной, готовой к погрузке на телегу. Кухарка уложила большую корзину еды на дорогу, узлы каждого лежали в коридоре.

Арнау все еще дремал на кушетке в тени под лимонным деревом. При шуме вновь начавшейся деятельности он проснулся.

— Привет, сеньор Исаак, — сказал он. — Как проходит охота?

— Почти закончена, — ответил Исаак.

— И мы знаем все, кроме того, что находится на борту этого злополучного судна, — сказал Арнау.

— Как думаете, когда это выясните? — спросила Ракель. — И что будет, если оно полно контрабанды?

— Уверяю вас, к тому времени, когда оно вернется, контрабанды на нем не будет, — сказал Арнау. — Если у капитана есть какой-то разум, он, едва обнаружив контрабанду, продаст ее первому же попавшемуся покупателю и прикарманит деньги. — Повернул голову и увидел стоявшую в дверном проеме женщину. — Привет, сеньора Маргарида. Идите, посидите здесь в тени.

Маргарида неуверенно направилась к нему.

— Капитан знает, что я не хотел грузить на борт контрабанду, — продолжал Арнау. — И будет утверждать, что ее там не было. Но была она там или нет, мы не узнаем этого до возвращения судна. К счастью, его величество как будто убежден, что я неповинен во всей этой истории. Не знаю почему, но это так.

— Поблагодарите за это свою жену, — сказала Маргарида, подойдя к ним. — Она так старательно убеждала в этом принцессу, что Констанса убедила своего папу. Но, сеньор, я принесла вам того, кто желает познакомиться с вами. И поскольку вам трудно подняться к нему, он прибыл к вам.

С этими словами она положила сверток, который держала в руках, на левую руку Арнау.

— Это ваш сын, сеньор.

Арнау посмотрел на мальчика, потом неуклюже, бережно поднял правую руку с наложенным лубком и мягко коснулся его лба.

— Красивый, как мать, — сказал он.

— И сильный, решительный, как отец, — сказала Маргарида.

Вскоре после полудня Руфь с кухаркой подали обильный, но простой обед. Отъезжающие сразу же сели за стол. Потом появились Аструх с Дураном, поглощенные разговором о прибылях и комиссионных вознаграждениях; Бонафилья быстро вышла из кухни посидеть с ними. К немалому волнению кухарки она большую часть утра помогала там невестке. Вскоре к ним за обеденным столом присоединился Давид. Последним пришел Иаков.

— Где ты был? — спросила его жена, снова принявшая смятенный вид.

— Во дворце, — ответил он. — Ухаживал за весьма особенной пациенткой.

— За собачкой принцессы? — спросил Юсуф, силясь подавить смех.

— Прошу тебя, не насмешничай над моим мужем за то, что он оказывает услугу принцессе, — довольно резко сказала Руфь. — Они с сестрой проводят много времени в Перпиньяне, и Констанса значительная персона в этом городе.

— Прошу прощенья, сеньора Руфь, — смиренно ответил мальчик. — Я не собирался выказывать недостаток уважения к принцессе или к вашему мужу. Как себя чувствует собачка? Я знаю, что сломанная лапка дело серьезное.

— Юсуф, это не лошадь, — сказала Ракель, — чтобы убивать ее, если она сломает ногу.

— Кем бы она ни была, — сказал Иаков, — ты, Исаак, своими искусными пальцами отлично вправил ей перелом. Глаза у нее блестят, и она почти все время пытается удрать из комнаты своей хозяйки. Я очень надеюсь, что она поправится. Ее королевское высочество очень благодарна. Она спрашивала меня о больной придворной даме.

— Тебя можно поздравить, — сказал Исаак. — Ясно, что принцесса чувствует себя спокойно в твоем присутствии. Ракель, мы приготовились к отъезду?

— Да, папа. Наша коробка и узлы на маленькой телеге. Мулов и кобылу Юсуфа вывели из конюшни. Как только будем готовы, можно трогаться в путь.

— Тогда пошли, — сказал Исаак. — Только я сперва хочу попрощаться с доном Арнау и его супругой.

— Сейчас присоединюсь к тебе, папа, — сказала Ракель, задержавшаяся, чтобы поговорить с хозяйкой. — Надеюсь, у Давида и Бонафильи будет все хорошо, — прошептала она.

— Посмотрим, — спокойно ответила Руфь. — Она была на кухне со мной и кухаркой, стараясь узнать, как мы все там делаем. Кухарка, судя по всему, находит помощь Бонафильи несколько раздражающей, но моя новая сестра уже научилась готовить блюдо из риса, которое Давиду очень нравится. И Давид сказал мне, что не мог выбрать лучшей жены. Когда я спросила, почему, он ответил, что у нее есть большинство качеств, нужных хорошей женщине, и честная скромность. Я бы не подумала этого о ней, а вы?

— Кажется, она многое поняла по пути сюда, — сказала Ракель. — До этого она нигде не бывала, кроме отцовского дома, — и побежала к кушетке дона Арнау до того, как Руфь успела бы еще что-то сказать.

С прощаниями было покончено, и процессия, значительно меньше прибывшей из Жироны, наконец, подъехала к воротам гетто, а потом города. Слуга Аструха правил телегой, к которой были привязаны двое вьючных мулов; Лия и Хасинта сидели позади него на коврах, постеленных поверх толстой соломенной подстилки, чтобы смягчать тряску. Ракель вела отцовского мула и правила своим, Юсуф ехал на своей кобыле, она нетерпеливо приплясывала, потому что оставалась почти без движения с тех пор, как они приехали в город.