— Как я могу не думать? Арнау, другой человек, который, кажется, следит за мной…

Хуана умолкла, будучи не в силах продолжать.

— Да? — сказал он.

— Арнау, мне это невыносимо. Думаю, это Маргарида. Кто-то подслушал мой разговор с Хасинтой, когда она приходила с твоим сообщением в субботу.

— Кто? Маргарида?

— Кто-то близкий к принцессе, должно быть, стоял за деревьями в саду и подслушивал. Принцесса знала все, что мы говорили друг другу. К счастью, Хасинта говорила о тебе только как о моем верном слуге.

— Я и есть твой верный слуга, любимая. Но я велел ей называть меня так. Мне это представлялось безопаснее.

— Слава богу. Но, Арнау, в саду тогда кроме нас с Хасинтой была только Маргарида. Она сказала, что только что вошла. Маргарида, которая советовала мне быть приветливой и дружелюбной с Пигбаладором, что бы я о нем не думала. Арнау, скажи, он твой враг? Ссорился ты с ним в прошлом из-за женщины? Скажи. Я не буду сердиться. Я никогда не думала, что ты жил монахом до того, как встретил меня. Мне нужно знать.

— Бонсом? Клянусь, у него нет причины быть моим врагом. Он в некотором роде негодник — игрок и бабник, но в глубине души, Хуана, хороший человек. Я никогда не отбивал у него любовницу и не продавал ему хромую лошадь. Единственное, что могло на него повлиять, — я нанял его управляющего, когда тот ушел у него со службы. Не могу представить, чтобы он обижался из-за этой потери.

— Если у него есть какой-то разум, то нет, — сказала Хуана. — Касса был неважным управляющим, дорогой.

— Хуана, Касса приятный человек.

— Арнау, приятный человек не значит хороший управляющий. Тут нужен человек с хорошей, ясной головой, который говорит тебе, что происходит и что он при этом делает. Тогда ты можешь быть милостивым время от времени и оставлять работника, который иначе планировал бы согнать сироту и вдову с их клочка земли. Хорошо, что ты его уволил. Когда все наладится, мы возьмем на его место кого-то компетентного.

— О чем ты говоришь? Я его не увольнял.

— Может, ты забыл, — сказала Хуана, глядя на мужа с некоторой тревогой. — Он сказал, что ты уволил его, когда начал загружать судно. Должно быть, он сделал что-то дурное, и ты уволил его. Он вернулся, собрал свои вещи, сказал, что получил плату, и уехал.

— Дон Арнау, я тоже слышал эту историю, — сказал врач, тихо сидевший в дальнем конце комнаты с дочерью. — И нахожу ее тревожной.

— Думаете, мой муж потерял память? — спросила Хуана.

— Нет. Думаю, что ваш муж прекрасно помнит все происходившее.

— Тогда наш управляющий решил спасти свою шкуру за счет нанимателя, — сказала Хуана. — Он ничего не говорил об этом, пока все не поверили, что Арнау мертв или умирает. И он не мог это отрицать.

— Сеньор Исаак, разве я не говорил вам, что она умная? — сказал Арнау, глядя на врача. — Ее ясные глаза смотрят прямо в душу каждого человека.

— Это так. Ее милость сокровищница мудрости и добродетели.

Хуана глубоко вздохнула и нахмурилась.

— Однако поведение Кассы, пусть и достойное презрения, понятно. Бонсома нет. Он ведет себя странно. Только я до сих пор не могу представить, с какой стати Бонсому быть тебе врагом, мой господин, — сказала она. — Я мало о нем знаю.

— Я решил — лежа здесь, мне было больше нечего делать, как думать обо всем этом — что нападение на меня, должно быть, организовал человек, стремящийся присоединить мои владения к своим. Видимо, некто, желающий получить замок и надеющийся, что король в знак благодарности передаст ему мои владения и мое состояние, по крайней мере, часть их. И, ничего не зная о твоих уме и силе, возможно, даже планировал жениться на моей вдове и приобрести таким образом ее богатство.

— А у Пигбаладора есть жена, — сказала Хуана.

— Не только жена, но и земли — больше, чем ему нужно.

— Никто не считает, что у него достаточно богатства, хоть в золоте, хоть в землях, — сказала Хуана.

— Любимая, не отвлекай меня возражениями. Подожди, пока я окрепну, — добавил он почти игриво. — Я сильно подозреваю, что это Пере Пейро. Его жена умерла десять лет назад, и он может жениться. Говорит он мягко, любезно, но главным образом его волнуют деньги. Ты не замечала этого?

— То же самое можно сказать о большинстве этих людей, — сказала Хуана. — Фелиситат утверждает, что из приехавших на то собрание членов синдиката Мартин и дон Рамон кажутся ей меньше всего заслуживающими доверия.

— Фелиситат я люблю всей душой, — сказал Арнау. — Я бы доверил ей свою жизнь и все мои глубочайшие секреты, но сомневаюсь, что она хорошо разбирается в таких делах.

— Арнау, она умная женщина, — сказала Хуана. — Она понимает людей.

— Мартин представляет какого-то виконта, имя которого не хочет назвать, а дон Рамон Хулия дворянин из превосходного семейства. Как вкладчиков их рекомендовал Угет, управляющий провинцией, дорогая моя. Это солидные, богатые, честные люди.

— В отличие от самого Угета, — сказала Хуана.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Арнау.

— Он был не особенно… — начала она, но передумала. — Я слышала настораживающие истории о нем во дворце.

— Сеньора, — сказал Исаак, — можно задать вам вопрос?

— Сколько угодно, сеньор Исаак, — ответила Хуана.

— Можете рассказать мне обо всем, произошедшем в тот вечер, когда вы и ваш слуга помогли вашему мужу бежать из тюрьмы?

— Но я уже рассказывал вам, — сказал Арнау.

— Сеньора Хуана видела происходившее с иной точки зрения, — сказал врач. — Выслушать ее будет полезно.

— Если хотите, сеньор Исаак, — сказала Хуана и принялась рассказывать ясно, с очевидным спокойствием, о событиях того вечера. Когда дошла до нападения и поисках в испуге помощи, голос ее задрожал. Она умолкла, будучи не в силах продолжать. Потом сделала глубокий вдох и заговорила снова, полностью владея собой. Когда дошла до прихода в домик Эсклармонды в Ло Партите, Исаак остановил ее.

— Кажется, я знаю, что происходило дальше. Но скажите, пожалуйста, сеньора Хуана, вы сами подкупали владельцев лавки и тюремщиков? Или отправили слугу?

— Нет, не сама, — ответила она. — Это представлялось неразумным. Я отправила своего…

Хуана неожиданно встала и беспокойно заходила по комнате.

— Вернись сюда, любимая, — сказал Арнау. — Не стой там, где я не могу тебя видеть. Ты сердишься, что мы обсуждаем одно и то же снова и снова? Но как иначе найти истину?

— Арнау, я нисколько не сержусь, — ответила она. — Сейчас мне сидеть там было неудобно.

Она подалась вперед, ухватясь за подоконник, и выглянула во двор.

— Ничего. Я немного…

Она тяжело задышала и замерла, так сильно сжимая подоконник, что пальцы ее побелели.

Ракель, молча стоявшая возле отца, подошла к ней.

— Сеньора, — спокойно спросила она, — вам нехорошо? Или начались схватки? Пожалуйста, сядьте, отдохните.

— Стоя, я чувствую себя лучше, — ответила она с усилием. — По крайней мере, сейчас. — Ну, все. Пока что прошло. Арнау, что я сделала?

— Что ты сделала?

— Вызвала это, идя сюда очень быстро, а потом долго сидя. Это было глупо, но я больше не могла находиться вдали от тебя или покинуть тебя раньше. Извини.

— Не волнуйся, — сказал он. — Дети рождаются в гетто, разве не так? Иди, сядь рядом со мной, будем утешать друг друга, пока ты в силах.

Сеньора Хуана вновь села подле мужа; Ракель пошла следом, склонилась над ней и негромко спросила:

— Сеньора, это ваш первый ребенок?

— Нет. Наш первенец прожил всего несколько часов.

— Не беспокойтесь, — сказала Ракель, силясь вспомнить, как долго жена Арнау скрывала, что начались схватки, и решила, что со времени появления здесь. Подумала, что ребенок не должен рождаться на полу комнаты Арнау и нужно принимать какие-то быстрые решения.

— Сеньора, мы можем отправить вас во дворец на носилках, — сказала Ракель. — Или можете остаться здесь. Это не проблема. Комната у меня просторная, приятная. Я могу спать где угодно, а Бонафилье она больше не понадобится.