Прошло три дня, но новостей от Стеф так и не было. С пистолетом наизготовку Пиб обследовал окрестности дома, стараясь не терять из вида серо-голубую волнистую крышу среди зарослей деревьев. Хотя общество его хозяев становилось все более тягостным, он не решался уйти далеко в лес, кишащий дьявольскими созданиями и полный порчи. В какой-то момент Пиб уже было решил отправиться в поселок на станцию и дойти по путям до следующего населенного пункта, но потом отказался от этой идеи, боясь разминуться со Стеф, если та надумает вернуться в дом Гогов. И боясь наткнуться на банду беженцев-головорезов, о которых рассказали братья. Каждый вечер он ложился спать, надеясь, что ночью появится Стеф, что он услышит, как скрипнет дверь и половицы, что она ляжет рядом с ним, крепко прижмется и спрячет голову на его груди. Но каждое утро он просыпался в комнате, такой же холодной и мрачной, как его душа.
– Нам надо обязательно съездить за продуктами, – сказал Гог. – У нас совершенно нечего есть. Раз твоя приятельница не вернулась, а у тебя есть оружие, придется тебе поехать вместе с нами.
Пиб так и не донес до рта кусок черствого хлеба. От только что проглоченного заменителя кофе в горле у него появился привкус плесени. Он еще не проснулся как следует и не смог сразу же отвести взгляда от цепких глаз Гога. Он уже несколько раз спрашивал себя, почему, несмотря на отсутствие продуктов, братья все время откладывают поездку в магазин, и наконец нашел ответ: как и он сам, надеются на возвращение Стеф.
Глядя на ошарашенное лицо Пиба, Гог решил, что тот не хочет ехать.
– Тебе надо тоже поработать, парень. Иначе нам придется тебя выгнать. У нас нет возможности кормить бесполезные рты.
Пиб хотел было возразить, что, во-первых, ему всего тринадцать лет, а во-вторых, – как ни завещай свое дерьмо человечеству, ни твой рот, ни твой зад от этого полезнее не станут. Тайное «я» Пиба в этот момент как раз вылезло из норы, стараясь завладеть его мыслями и показать, в какой безвыходной и абсурдной ситуации он находится. В то время как Гоги до смешного выспренно предавались культу своих выделений, он сам слишком носился со своими страхами, позволял им расти и заполонить всю душу. Словно какой-то иллюзионист его загипнотизировал и насылал видения чудовищ в той стороне, где расстилался чистый лучезарный горизонт. Как там сказала Стеф?
– Он все еще считает, что бездействие – лучший способ бороться со страхом.
Чем он рискует в конце концов? Умереть? Папа с мамой умерли, Мари-Анн умерла, Соль тоже, каждое мгновение тысячи мужчин и женщин переходят эту таинственную, неведомую грань, называемую смерть, он сам к ней все ближе и ближе и перешагнет ее, может, через час, а может, через год или через век… Так чего волноваться, чего съеживаться при малейшей опасности? Из страха быть раненым, страдать? А разве сама жизнь не ранит и не причиняет боли?
Пиб долго жевал свой сухарь, затем спросил:
– А у вас нет оружия?
Сморщенные веки на лягушачьих глазах Гога медленно сомкнулись и разомкнулись.
– Мы с Магогом совершенно не способны держать оружие в руках, нам это просто чуждо…
– А если кто-нибудь нападет на ваш дом?
Хотя Гог старался оставаться бесстрастным, от Пиба не ускользнул мелькнувший в его глазах ужас и легкая дрожь, пробежавшая по лицу. Его брат, возившийся у раковины, обернулся непривычно стремительно. Брови у него были нахмурены, губы плотно сжаты.
– Этого никогда не было, – выдавил из себя Гог, с лицом такого же серого цвета, как старая штукатурка в доме.
Пиб умолк. Бесполезно напоминать о том, что их единственный щит – это удача, и она капризна и легко улетучивается, а значит, однажды их покинет.
– Ладно, поеду с вами. Но я не уверен, что смогу защитить вас от неприятностей.
Пиб увидел в глазах братьев то же облегчение, которое испытывал когда-то сам, когда отец не уводил свое семейство в погреб при бомбежке, потому что выяснялось, что тревога была ложная. Хотя Пиб и был младше их, он вдруг ощутил себя их защитником, ангелом-хранителем и испытал всю тяжесть своего нового положения. Он нервно затеребил рукоятку пистолета, лежавшего в кармане куртки.
В гараже стоял вполне приличный джип, хотя кое-где корпус был помят и покрыт ржавчиной. Гоги с обычной тщательностью и серьезностью перелили содержимое канистры в бак. Пиб насчитал в гараже около двадцати огромных металлических и пластмассовых бидонов, стоявших по соседству с пустыми банками, которые громоздились на стеллажах.
– Наш запас бензина, – пояснил Магог. – Он поможет нам обеспечить питание генератора, если ветряки дадут сбой. Его хватит на три месяца совершенно автономного существования. Нужно постараться как можно дольше жить в состоянии автаркии.
– Если вы всерьез хотите ни от кого не зависеть, надо как-то уладить с едой, – заметил Пиб.
– Мы пытались. Завели огород, сад, кур, кроликов и все такое… Но так же способны копаться в земле не больше, чем держать оружие.
– Мы созданы, чтобы общаться, а не сражаться или обрабатывать землю, – добавил Гог. – В любом случае, скотина и овощи отнимали у нас слишком много времени.
– А что если железная дорога будет окончательно испорчена?
– Не каркай, – прошептал Магог.
Пиб устроился на продавленном заднем сидении позади места шофера, которое занял Гог. Несмотря на влажность, джип завелся с пол-оборота и, сотрясаясь всем корпусом, выплевывая черный дым, выкатился на потрескавшуюся асфальтовую дорожку, почти целиком покрытую проросшей травой и слоем хвои. Магог запер дверь гаража, местами укрепленную набитыми поперек нее досками, и замаскировал ее толстым слоем сплетенных веток, которые наверху сливались со спускавшимися с крыши зарослями хмеля. Затем он сел на место справа от водителя и стал лихорадочно пристегиваться с помощью ремня безопасности конструкцией, по сложности напоминавшей паутину.
Гог осторожно вывел машину на старую, всю в выбоинах дорогу. Первые несколько километров они проехали, не встретив никаких препятствий, кроме камней и пней, которые поцарапанные колеса машины преодолевали весьма уверенно. Потом мягкие ласкающие ветви деревьев заскрежетали о ветровое и боковые стекла, вынуждая Гога ехать с минимальной скоростью. Первый раз им пришлось остановиться посреди самого леса, до того густого, что туда не проникнуть ни лучу света, ни капле дождя, ни даже малейшему дуновению. Магог схватил пилу, которую Пиб заметил в багажнике, – он никак не мог понять, зачем она нужна, – и с неуклюжей торопливостью, выдававшей его волнение, спилил толстую ветвь, видимо, поваленную в грозу и застрявшую между двух стволов. Как только ветвь упала, Гог повалил ее под бампер и нажал изо всех сил на педаль газа.
Магог с силой подпрыгнул на сидении и пробурчал:
– В следующий раз сам так подпрыгивай!
– Напоминаю, что в прошлый раз я отдувался и туда, и обратно, – огрызнулся Гог.
– Я же не мог – у меня болела рука.
Каждый из братьев всеми правдами и неправдами старался спихнуть отпиливание веток на другого: такая физическая нагрузка страшила этих пленников сидячего образа жизни. Они препирались до следующей остановки перед дубом, лежавшим посередине дороги. Несмотря на брюзжание, Магогу ничего не оставалось, как распилить ствол и самую толстую ветвь на куски. Пиб вышел и помог расчистить дорогу, а Гог не соизволил ни сдвинуться с места, ни даже снять руки с руля – из принципа. Братья вели себя так же, как и большинство людей. Взаимовыручке они по-детски предпочитали нелепые ссоры, обиды, раздоры. Они воображали себя звеньями в новой эволюционной цепи, но их собственные цепи удерживали их в аду не хуже, чем жителей старого мира.
Птичьи трели и трепетанье листвы замерли в полной тишине. Пиб, весь в поту, каждые пять секунд застывал и вглядывался в окружающий сумрак. Ему мерещилось, что тысячи ужасных существ таятся за стволами деревьев и в кустах, лишь ожидая тайного сигнала, чтобы выйти из укрытий и, ощерившись, броситься на него. Редкие лучи света проникали сквозь сплетение ветвей и рассыпались мерцающими каскадами, освещая папоротники. Младший из братьев, Гог, отпилил два или три куска от нагроможденных у дороги ветвей, но джип, при всей его мощности, не смог их переехать. Пиб испугался, как бы зверский визг пилы и бешеный рев мотора не послужили сигналом к сбору для злых сил леса. Его пистолет – просто смешное орудие против них. Как не согласиться с архангелом Михаилом, который намеревался распахать эти пагубные бесполезные зоны и превратить их в житницы? Лес по существу своему непредсказуем, это воплощение чего-то дьявольского, непокорного, что глумится над заповедями Бога и отказывается давать пищу его детям. Ужас охватывал Пиба с невероятной быстротой. Папа говорил ему, что у дьявола – тысячи личин, тысячи шил в мешке, а он, как полный дурак, отправился прямо в его логово.
