«Кто сильно любит, сильно наказывает», – добавила мама, взывая к Всевышнему и в то же время втолковывая своему отпрыску, что его будущие выходки чреваты основательными взбучками.
Пиб думал, что ведь и вправду, раз Господь такой всемогущий, всеведущий и всеядный – нет, это, кажется, про свиней, – то мог бы помочь нашимпридавить этих яйцерезно-ублюдочно-отморозочных скорпионов. Пошел пятнадцатый год войны, насчитывались уже миллионы убитых с обеих сторон, солдаты, которые уходили на Восточный фронт, были все моложе и моложе (им было уже по шестнадцать лет) и все менее годные к службе: теперь посылали близоруких, глухих, астматиков, дебилов, больных СПИДом и БПЗ – болезнью Персидского залива… Рекруты загоняли этих парней в их собственные спальни и вырывали их из объятий матерей. Поговаривали даже о мобилизации девушек и мужчин сорока лет.
Через три года подойдет очередь Пиба.
Через три года, а может быть, и меньше, один из черных архангелов явится к ним в дом и скажет его родителям, что Европа рассчитывает на их сына в деле защиты западных земель и моральных ценностей. Папу разопрет от важности – пока что у него расперло от жира живот и подбородок с тех пор, как он вышел в отставку, – а мама прольет скупую слезу, как подобает настоящей христианке. Его сестричка Мари-Анн, жуткая зануда, ухмыльнется, радуясь перспективе стать хозяйкой в комнате брата и во всем доме. Пиба вместе с другими призывниками его возраста запихнут в грузовик с брезентовым верхом и после десяти дней военных сборов отправят в Румынию или в Польшу, в какую-нибудь точку между Черным и Балтийским морями. Потом он будет прозябать в одном из тех кошмарных бункеров, которые показывают, одновременно с гордостью и отвращением, в репортажах ЕЕТ, Единого Европейского Телевидения, пока наконец кто-то из офицеров легиона не прикажет ему броситься с легким сердцем под пули нечестивцев.
Папа называл это окопной войной, вроде той, какая велась во времена Первой мировой войны между христианскими народами. С обеих сторон противники задерживали продвижение вражеских танковых частей, уничтожили большинство аэропортов, авианосцев и боевых самолетов, после чего впали в полнейшее бездействие, временами оживляемое вылазками самоубийц. Редкие бомбардировщики, сумевшие ускользнуть от самонаводящихся ракет, ограничивались разрушением городов, деревень и истреблением мирного населения. Отныне не хватало снарядов, способных поджечь тяжелые транспортные самолеты на десяти тысячах метров высоты. За неимением умных, бьющих без промаха бомб – паутина из запущенных в последнее время спутников, видимо, нарушила их систему наводки – старались сбрасывать как можно более мощные и разрушительные снаряды, которые были «прародителями» всех остальных и приближали Апокалипсис. Они раздирали в клочья потолок из туч и разрывались где попало, десять или двенадцать ревущих тонн обрушивались на улицы, дома, площади, леса, поля, пронзали насквозь крыши, словно бумажные листы, пробуравливая в земле воронки больше тридцати метров в глубину, разлетаясь на сотни мелких снарядов, которые настигали людей в их укрытиях, сжигали, стирали в порошок, разрывали на куски, увечили. Большая часть снарядов была из ИУ, истощенного урана, что звучало комично, если учесть изобилие причиняемых ими разрушений. Они решетили блиндажи укрытий, прорытых на двадцатиметровой глубине в самом начале войны. У родителей Пйба не было средств, чтобы купить себе там место. Однако они несколько успокоились на сей счет, когда их хороших друзей, Морионов, нашли всем семейством разнесенными на куски в их бункере – жена Мориона, толстая, но резвая женщина, произносила «бюнкер», – стоившем им двести тысяч евро, да-да, двести тысяч евро. Сам Морион, высокий и худой мужчина с постным лицом, выложил эту сумму с убийственным пренебрежением. Ни их тела, ни тела троих детей так и не удалось полностью достать из черной дымящейся дыры, поглотившей их дом и сад.
К бомбам и ракетам добавлялись еще АК. Андре, приятель Пиба, помешанный на играх в войну, объяснил ему, что АК – это атака камикадзе, названная так в честь японских летчиков Второй мировой войны, которые врезались на своих самолетах в корабли, командные вышки или в толпу людей. Сегодня АК совершали исламисты, они пробирались на запад, в большие города Европейского союза, и подрывались, убивая заодно как можно больше христиан. А еще они размахивали автоматом АК 47 или АК 74 и стреляли в людей, пока не прибывали внутренние войска. Или проникали по ночам в дома и квартиры и вырезали спящих оккупантов. Некоторые из них успевали совершить больше трехсот убийств, прежде чем их выслеживали, отлавливали и отдавали на расправу обезумевшей от ярости толпе. Их четвертованные, оскопленные, с содранной кожей тела гнили несколько дней на тротуарах. Прохожие не могли удержаться, чтобы не плюнуть или не помочиться на них. Пиб видел, как люди привязывали останки такого камикадзе к бамперу своей тачки и ездили по городу, гудя и завывая, словно дикие звери.
Пибу иногда казалось, что он не принадлежит этому миру. Что он бродит по призрачной вселенной. Что внутри него прячется другое «я», какое-то существо или чудовище, затаившееся в глубокой пещере, которое время от времени высовывает в изумлении голову. Хотя эти явления таинственного, неуловимого Пиба были редкими и краткими, они чертовски пугали его.
По дороге от дома к школе он шел вдоль многочисленных пустырей, когда-то заполненных жилыми домами, торговыми центрами, парками, спортплощадками. Пожары от бомбежек превратили четверть территории города в кучи строительного мусора, которые сначала были основательно почищены грабителями, а затем отданы на откуп бомжам. И надо еще учесть, что населенные пункты средней величины страдали меньше, чем европейские метрополии, такие как Париж, Лион, Марсель, Брюссель, Прага, Рим, Барселона или Мюнхен: бомбардировщики Джихада совершали на них налеты не меньше одного раза в неделю и превращали в руины. Внутренние войска расчистили разрушенные кварталы, поначалу сделав из них детские площадки, а потом – объявили их опасными и, в конце концов, запретными зонами. Именно там существовал наибольший риск погибнуть под обвалом; именно там была самая высокая концентрация радиоактивной и химической пыли; именно там можно было подхватить БПЗ, ту самую болезнь, которой впервые начали болеть в Персидском заливе в конце XX века (эта гадость вызывала скоротечную лейкемию и врожденные злокачественные опухоли); именно там можно было встретить существ, пораженных СПИДом, – сборище бедолаг, которые копошились вместе с крысами в погребах или на развалинах зданий.
«На всех трупах – парша и паразиты, – ворчал папа. – Они исчезнут, как только Бог залечит раны Европы».
Пиб замечал про себя, что когда Бог пошлет победу своим, от Европы мало что уцелеет. Мальчик предпочитал не делиться ни с кем этой мыслью. Он не молился о законной победе христиан, как учили его родители и учителя, – он умолял Господа послать ему сон, когда подозрительный гул гнал его вместе со всем семейством в подвал дома.
На этот раз Пиб снова не спал. Судя по всему, Бог, к которому взывали родители, услышал молитвы поважнее. Все больше раздражаясь, Пиб терпел звуки трущихся тел, возню и сдавленные стоны отца и матери. А потом его тайное «я», выйдя из своей норы, стало бузить вместе с родителями. Потом гудение самолетов повергло его в тошнотворный страх. Потом у него заболел живот, может быть оттого, что он пил воду прямо из-под крана. Так как врагов подозревали в отравлении очистительных станций (самая последняя акция террористов), то Министерство здравоохранения настоятельно рекомендовало применять фильтры. Мать Пиба не только пропускала воду через тройной фильтр, но кипятила ее дважды в день, чтобы, как она говорила, исключить всякую опасность заражения. Но учительница Пиба по физике и химии намекнула, что ни фильтры, ни термообработка, ни очистительные таблетки на базе хлора не могут помешать прижиться вредным молекулам в стаканах или сковородках. Доказательство тому: новая вспышка оспы, тифа, холеры – бедствий, которые, казалось, навсегда исчезли с лица земли, – и появление новых болезней.
