– Махмуд, – обратился он к слуге, – принеси одеяло и кувшин с водой. Да поживее!

Тот опрометью бросился исполнять приказ хозяина. Али снова повернулся к Саддину, его лицо было белее полотна.

– Я так много должен сказать тебе, – проговорил Саддин, снова пытаясь приподняться. – Так много… Ты должен…

– Не сейчас, Саддин. Лежи спокойно, – возразил Али. – Побереги силы.

Саддин печально рассмеялся.

– Для чего я должен беречь силы, Али аль-Хусейн? Ведь перед смертью не надышишься, разве не так?

Али хотел было ему возразить – как он привык это делать с пациентами, – пытаясь сказать слова утешения. Но тут ему вспомнились слова Саддина о том, что они всегда были честны друг с другом.

– Ты прав, – выговорил он наконец. – Дело в другом. Что ты хотел мне сказать?

Саддин взял его за плечо.

– Слушай внимательно. Может случиться так, что второй раз рассказывать тебе это у меня не будет сил и времени. Здесь, в Казвине, живет человек по имени Моше Бен Леви. Он торговец маслом…

– Еврей? – удивился Али. Саддин говорил так тихо, что он решил, что ослышался.

– Да, еврей. Но его имя и занятие – лишь маскировка. В действительности его зовут ребе Моше Бен Маймон. Он странник. Странствующий ученый. Он знает о камнях Фатимы больше, чем кто-либо другой. Иди к нему. Скажи, что ты от Саддина. Он меня знает. Я часто с ним встречался, мы много говорили на эту тему. Он поможет тебе и Мишель. – Саддин сделал паузу. – Еще хочу тебя предостеречь. Фидави будут преследовать тебя с Мишель. Они не отступят от своей цели, пока не завладеют камнем. Поэтому никому не доверяй. Ни одному человеку. Даже тем, кого знаешь много лет. На службе фидави есть даже женщины и дети. Вы нигде не будете в безопасности – ни на базаре, ни в лавке брадобрея, ни в доме хорошего друга. – Саддин закрыл глаза. Его тело охватила судорога. – Никогда не оставляй Мишель одну. Ни на один миг. Ты слышишь? Обещай мне!

– Я обещаю, – сказал Али и в подкрепление своих слов пожал Саддину руку.

Лицо Саддина озарилось улыбкой.

– Всегда носи с собой клинок, Али аль-Хусейн. Ты должен быть готов в любую минуту встать на защиту Мишель. Помни, фидави – настоящие мастера в искусстве маскировки. Они принимают облик безобидного торговца, нищего попрошайки или слуги так же умело, как растворяются в ночной темноте. Обещай мне, что всегда будешь помнить об этом!

Али кивнул.

– Хорошо. – Кочевник был доволен. – Аллах милостив. И еще одно. Остерегайся правителей Газны, Али аль-Хусейн. Они будут искать тебя повсюду. По моим сведениям, у них тесные контакты с фидави. Не исключено, что сам эмир и есть тот Великий Магистр, которого фидави называют Горным Старцем. Это очень опасные люди. Если тебе понадобится защита, иди в Исфахан. Эмир этого города мудрый и заслуживающий доверия человек. Я говорил с ним. Он примет тебя при дворе в случае если придется покинуть Казвин.

Али слушал Саддина и не мог себе представить, что когда-то считал его заклятым врагом.

– Благодарю тебя от всего сердца, – поклонился Али. – Ты обо всем подумал.

– Стараюсь по мере сил, – ответил Саддин. На его лбу выступили капельки пота.

– Что я могу сделать для тебя? Хочешь, извещу твою семью?

– Нет. Они знают, что мы больше никогда не увидимся. Во всяком случае, на этом свете.

Вернулся Махмуд с одеялом и кувшином воды.

– Господин, мне…

– Оставь нас. И позаботься о том, чтобы нам с другом никто не мешал. – Али укрыл Саддина.

Друг? Может, Саддин и был его единственным настоящим другом? Как поздно он это понял! Али повернулся к слуге: – Я позову, если понадобится твоя помощь.

Тот покорно откланялся и удалился.

– Хочешь пить? – спросил Али.

– Нет, мне холодно. Я совсем замерз.

Али плотнее укрыл его одеялом, хотя знал – ему уже ничто не поможет. Озноб, который испытывал Саддин, был следствием потери крови и предвестником приближающейся смерти.

– Я чувствую усталость, – тихо проговорил Саддин.

– Тебе нужно немного поспать.

Но Саддин решительно покачал головой.

– Вот этого не надо. Мне еще предстоит долгий сон. – Он попытался приподняться. – Я хочу взглянуть на звезды, прежде чем отправиться к ним навсегда.

Али почувствовал, как к горлу подступает ком. Лицо Саддина было почти прозрачным, словно он не просто умирал, а постепенно растворялся на его глазах.

– Может быть, хочешь исповедаться?

– Пока еще в состоянии? – Саддин улыбнулся, и лицо вновь исказила гримаса боли. – Нет. Аллах даровал мне насыщенную жизнь. Мне не о чем сожалеть, не в чем раскаиваться. Во всем, что я совершил – дурного и хорошего, – один Аллах будет мне судья.

Али кивнул головой. Как бы ему ни хотелось помочь Саддину, увы, он был бессилен. Положив его голову к себе на колени, Али устремил взгляд в небо, усеянное звездами. Он чувствовал, как тот с каждым вздохом слабеет.

– Пора, Али, – спустя некоторое время проговорил Саддин. – Его голос был едва слышен. Потом он улыбнулся. Это была прекрасная улыбка, как будто ангел, пролетая, коснулся крылом его щеки. – Могли ты когда-нибудь представить, что я умру на твоих руках, как лучший друг?

Саддин широко открыл глаза, словно хотел охватить в едином взоре весь звездный небосклон. Грудь поднялась и опустилась в последнем слабом вздохе. Все кончено. Саддин затих.

Али закрыл лицо руками.

– Мы всегда были друзьями, – тихо произнес он, но Саддин его уже не слышал. – Жаль, что я это понял только теперь.

Откинув прядь со лба умершего друга, Али заглянул в его глаза. Они совсем не были похожи на глаза покойника. В них отражалось сияние звезд, словно исполнилось его желание взять этот блеск с собой – в другой мир. В небе так ярко сияло лишь одно созвездие. И оно имело форму большого сверкающего глаза.

Беатриче постепенно приходила в себя. Она будто очнулась после общего наркоза. Ей захотелось потянуться всем телом, чтобы окончательно проснуться, и тут что-то твердое и острое врезалось ей в спину. Такое ощущение, что кто-то по злому умыслу подложил ей в постель осколок камня с острыми краями. Да и сам матрас, на котором она лежала, был необыкновенно жестким и неудобным. Он напомнил ей футон в квартире Маркуса Вебера. Беатриче просыпалась по утрам с болями в спине. И каждый раз, когда она просила Маркуса поменять футон на обычную кровать, он начинал читать ей лекции о пользе здорового сна, углубляясь в восточную философию и современный дизайн. Потом она рассталась с Маркусом. Разумеется, не из-за футона. Это случилось много лет назад. В последний раз она видела Маркуса, когда была беременной. Они тогда так сильно повздорили, что она вышвырнула его из своей квартиры, после чего у нее начались схватки. Ее доставили в больницу, а наутро родилась Мишель – на десять недель раньше срока.

При мысли о малышке Беатриче вспомнила все: отделение интенсивной терапии в детской клинике, рассказ родителей, тщетные поиски пропавшего сапфира и ее уверенность в том, что Мишель совершает сейчас свое фантастическое путешествие во времени – наподобие тех, в которых побывала она сама.

Она хорошо помнила, как сидела в своем доме на софе, умоляя камень Фатимы перенести ее в новое путешествие, к ее маленькой Мишель. И, кажется, это произошло.

Поначалу Беатриче негодовала. Как могло получиться, что ее Мишель, которой нет еще и четырех лет, попала невесть куда, совершенно одна, без всякой поддержки? Но внутренний голос ей подсказывал, что во всем есть свой смысл. Какой бы сумасбродной и даже безумной ни казалась идея отправить ребенка в путешествие во времени, за ней стоял некий замысел. Причина, о которой она пока не догадывалась.

«Надеюсь, что Мишель сейчас где-то рядом», – думала Беатриче. В отчаянии она так крепко сжимала сапфир, что его края врезались в ее ладонь. Наконец, собрав всю свою волю, она открыла глаза.

Над ней простиралось бескрайнее голубое небо. Нещадно палило солнце. Высоко под облаками кружили две птицы, по-видимому коршуны, которые, предвкушая близкое пиршество, терпеливо выжидали, когда жертва наконец испустит дух. И этой жертвой, подумала Беатриче, должна стать она.