Солдат нигде не было видно, пассажиры, находившиеся на другой стороне, все еще спали, а девочка по-прежнему лежала там же, где упала.

Серафина со всех ног кинулась к ней и склонилась над ребенком.

Это была маленькая девочка-индианка. Ее темные волосики с ровным пробором посередине были заплетены в косички, которые заканчивались бантиками из красных лент. В ушах виднелись маленькие золотые сережки, но платье было простенькое, из дешевого материала.

— Должно быть, падая, она ударилась головой и потеряла сознание, — заметила Серафина.

— Мы должны найти ее родителей, — проговорил Кельвин Уорд.

Серафина взяла ребенка на руки и вскрикнула:

— Взгляните, Кельвин! Она, похоже, сломала руку!

Рука крошки и в самом деле свешивалась под каким-то странным углом.

— Не трогайте ее, — резко бросил Кельвин Уорд. — Пойду приведу стюарда, а потом мы поищем врача.

Серафина, не обращая внимания на то, что ее роскошные розовые юбки подметают палубу, прижала ребенка к себе еще крепче.

Девочка была маленькая и хрупкая, лет пяти-шести на вид.

В этот момент на палубе появился матрос. Он с изумлением воззрился на нежданных пассажиров и, не говоря ни слова, снова исчез.

Прошло довольно много времени, прежде чем Кельвин Уорд привел стюарда.

За ним шла индианка, край сари покрывал ее голову, посередине лба стоял знак касты.

Опустившись на палубе рядом с Серафиной, женщина увидела, что глаза девочки закрыты, и начала плакать.

— С ней все в порядке, — поспешила успокоить ее Серафина. — Она не умерла, просто потеряла сознание.

Похоже, женщина не понимала.

— Пожалуйста, объясните ей, Кельвин, — попросила Серафина.

Тот произнес несколько слов на хинди, и женщина сразу же перестала плакать.

— Я нашел их каюту, — обратился он к жене. — Она переполнена, однако, я считаю, лучше отнести ребенка туда, а потом пойти поискать доктора.

— Возьмите ее на руки, только очень осторожно, — предупредила Серафина. — Я уверена, что у девочки сломана рука.

Кельвин принял ребенка из рук Серафины.

Стюард открыл для него дверь и, осторожно ступая, чтобы не причинить боль маленькой девочке, он медленно двинулся по длинным путаным коридорам, пока наконец не очутился перед каютой.

Стюард распахнул дверь, Серафина заглянула в каюту и едва сдержала крик возмущения — столько в ней было пассажиров.

На четырех койках, находившихся внутри маленькой каюты, расположились старая женщина, мужчина и шестеро детей!

Некоторые из них, правда, были еще совсем крошками, однако Серафина понимала: в такой обстановке отдельную койку для несчастной девочки выделить невозможно.

Кельвин Уорд спросил стюарда, есть ли на пароходе свободная каюта.

— Я вам ее оплачу, — сказал он.

— Есть одна по другую сторону коридора, сэр, — ответил стюард. — Она освободилась после Александрии.

— Откройте ее, — распорядился он.

Каюта оказалась крошечной и без внешнего иллюминатора, но по крайней мере у ребенка будет теперь своя койка.

Кельвин очень осторожно положил девочку на нее. Та, открыв глаза, начала плакать.

Мать бросилась к ней.

— Попросите ее ни в коем случае не трогать руку девочки, пока мы не приведем врача, — обратилась Серафина к мужу.

Говоря это, она сняла с другой койки подушку и удобно устроила на ней больную руку ребенка. Мать стала убаюкивать девочку.

— Мы постараемся как можно скорее привести врача, — сказал Кельвин Уорд стюарду. — А вы распорядитесь, чтобы мне выписали счет на оплату этой каюты.

— Слушаюсь, сэр.

Кельвин Уорд обратился на хинди к матери девочки.

В это время в каюте уже появились индус, очевидно, отец ребенка, и пожилая женщина, скорее всего бабушка.

Оставив их с малышкой, Серафина и Кельвин Уорд поспешно поднялись по лестнице на палубу первого класса.

— Я знаю, где каюта врача, — проговорил он.

Серафина вспомнила, какой из себя этот врач — эдакий весельчак с неизменно красным лицом. Познакомилась она с ним во время шторма в Бискайском заливе.

— Рад видеть вас на ногах, миссис Уорд, — сказал он тогда. — Желаю вам оставаться на них и впредь. У меня нет ни малейшего желания причислять вас к моим пациентам.

— Похоже, работы у вас достаточно, доктор, — заметил Кельвин Уорд.

— Гораздо больше, чем хотелось бы, — проворчал врач.

Серафина подумала тогда, что это лентяй, который к своим обязанностям относится с прохладцей. Всякий раз, когда ей случалось проходить мимо курительного салона, в котором находился бар, она видела, что он неизменно пребывал там.

Его громовой хохот нельзя было спутать ни с чьим другим.

Кельвин постучал в каюту врача. Не получив ответа, предпринял вторую попытку. Опять безрезультатно.

— Наверное, он в баре, — заметил он. — Придется мне пойти поискать его там.

Кельвин с Серафиной повернулись и пошли по коридору.

В этот момент они заметили, как с другого конца коридора к ним приближаются трое мужчин.

Когда они поравнялись с ними, Серафине все стало ясно. В центре троицы находился доктор, которого почти волоком тащили два стюарда, — тот, обхватив их за плечи, едва переставлял ноги.

Лицо его было багровым, глаза закрыты, свесившаяся на грудь голова моталась из стороны в сторону, изо рта вырывались нечленораздельные звуки.

Серафина с Кельвином поспешно посторонились, пропуская врача и сопровождающих.

— Похоже, доктор не в состоянии осмотреть ребенка, — сухо заметил он.

— Что же нам делать? — широко раскрыв глаза, спросила Серафина.

— Боюсь, придется ждать до утра, — ответил он.

— До утра? — ужаснулась Серафина. — Но это невозможно! Сейчас девочка заснула, но когда проснется, у нее начнутся адские боли. Я как-то ломала руку и знаю, что это такое!

— Я спрошу администратора, кто еще на пароходе в состоянии заняться рукой малышки. Однако, если человек этот окажется недостаточно компетентным, рука ребенка на всю жизнь может остаться негнущейся.

Серафина застыла на месте, тревога в ее глазах стала еще заметнее.

— Нужно что-то делать! — решительно проговорила она. — Ребенок не должен так страдать. Кроме того, к утру рука опухнет.

В это время они уже дошли до середины палубы первого класса.

Справа находился салон.

Внезапно, не сказав мужу ни слова, Серафина вошла туда.

Тихонько играл оркестр, на стульях, обитых красным бархатом, сидело много пассажиров.

К изумлению Кельвина, Серафина поднялась на небольшую эстраду, на которой играл оркестр, и подняла руку.

— Не могли бы вы на минуту прекратить играть? — попросила она.

Музыка смолкла, и пассажиры, оглушенные внезапно воцарившейся тишиной, тоже замолчали.

Все головы повернулись в сторону Серафины.

Набрав побольше воздуха, она громко и отчетливо проговорила:

— У нас на пароходе с одной маленькой девочкой произошел несчастный случай. У нее, по всей видимости, сломана рука, а корабельный врач в данный момент и сам плохо себя чувствует. Быть может, среди собравшихся найдется человек, способный оказать ей квалифицированную помощь?

На секунду воцарилась гробовая тишина, потом в самом дальнем углу салона со стула поднялся пожилой господин во фраке.

— Я врач, — проговорил он. — Правда, уже на пенсии, однако вполне в состоянии выполнить свои обязанности.

— Благодарю вас, — проговорила Серафина. — Прошу вас следовать за мной.

Вернувшись в каюту после напряженной игры в теннис, Кельвин Уорд увидел Серафину. Та, радостно возбужденная, уже с нетерпением поджидала его.

— Ах, Кельвин! Вы даже представить себе не можете, что случилось! — воскликнула она, увидев мужа.

— Наверное, что-то приятное! — улыбнулся он.

Лицо Серафины сияло, глаза светились.

— Очень! — отозвалась она. — Буквально несколько минут назад к нам в каюту постучал такой милый старичок-индиец и спросил меня, не окажу ли я честь ее высочеству раджмате из Удайпура выпить с ней чашечку чая.