После 1886 года церемонию стали переносить на более позднее время в отличие от ранее заведенного порядка, когда она назначалась не позже чем на двенадцать часов дня. Свадебное застолье устраивалось во время завтрака, а в конце века, когда венчание стало назначаться на три часа, оно стало проводиться уже во время обеда и ужина. Юная чета, посидев некоторое время вместе с гостями за столом, удалялась, чтобы переодеться к своему свадебному путешествию, в которое они отправлялись еще при дневном свете.

К спинке их кареты привязывались старые тапочки невесты как знак того, что с этого момента она уже принадлежит не семье своего отца, а собственному мужу. Для того чтобы удачно все сложилось в первую брачную ночь, в карету к молодоженам швырялся старый башмак. На следующий день подружки невесты шли в дом ее отца, для того чтобы помочь в рассылке свадебных открыток. Они заказывались заранее женихом, и на внешней стороне стояло его имя, а на внутренней – девичье имя невесты. Эти открытки рассылались всем знакомым, оповещая о том, что венчание имело место и положение обоих молодых теперь изменилось. Если же они какие-то знакомства не желали продолжать, в этом случае подобная открытка посылалась без обратного адреса. Гостям, которые не имели возможности приехать на свадьбу, посылались кусочки свадебного торта. Иногда молодожены навещали таких знакомых сами, и новобрачная для подобных визитов и на званые ужины в течение всего года надевала свое свадебное платье без вуали. Во время таких визитов молодоженам на десерт подавали свадебный торт.

Если сейчас очень большое значение уделяется свадебным торжествам, то приданого уже практически никто не подготавливает. А вот в XIX веке к главному событию в своей жизни – замужеству каждая девушка готовилась заранее. Ее приданое включало в себя не только одежду, которую она готовилась носить уже будучи женой, а также постельное белье, скатерти, салфетки, кружева.

В него также входили:«6 сорочек (Беатриса), 3 сорочки (Александра), два вида разных ночных рубашек в количестве 6 штук, 6 парижских, длинных кальсон, отделанных вышивкой снизу, две длинные нижние юбки и три фланелевые, один стеганый халат, один фланелевый, один цветной, один подъюбник на конском волосе, жакет для прогулок, 12 карманных носовых платков, 6 вышитых, пара французских корсетов, 6 хороших полотенец».

Как видите, здесь не упоминаются ни юбки, ни платья, а только нижняя одежда, которую поначалу молодая жена будет стесняться просить своего мужа купить ей. В середине XIX века уже появятся специальные магазины, где богатая невеста, вместо того чтобы колоть иглами свои нежные пальчики, смогла бы заказать все необходимое приданое прямо перед свадьбой, ориентируясь на советы родни и журналы, где перечислялось все, что было нужно по этому случаю.

Образ жизни викторианцев, при котором условности определяли каждый их шаг, был бы очень утомителен для современного человека. Мужчины в то же время наверняка нашли бы в нем много и приятных моментов, ведь мир, без всякого сомнения, был создан для сильного пола, обладавшего деньгами и властью. Все крутилось вокруг них и для них. В мире, где преимущества мужчин просматривались в каждом аспекте жизни, негласными правилами было закреплено, что каждый молодой джентльмен до вступления в брак должен был иметь любовницу. К ее выбору он обязан был отнестись очень внимательно, не только с медицинской точки зрения, но и с позиции того, чтобы не иметь проблем в будущем, когда придет время заканчивать отношения. Женщины же были совершенно бесправны.

Самое ужасное, что в это время сама идея противозачаточных средств считалась аморальной и почти преступной. В светском обществе бытовало убеждение, что женщина может забеременеть в момент оргазма и считалось, что если она будет держать себя в руках и не позволит себе испытать его, то в этом случае она предохранит себя от нечаянного сюрприза. Мысль о том, что большинство женщин имеют детей, хотя и не представляют себе, что же нужно испытывать в постели, не меняло общественного мнения. Значит, как и в большинстве ситуаций викторианского периода, за нежелательную беременность обвиняли женщину, мол: «Ты хотела получить удовольствие, ты его получила!»

Это приводило к тому, что в XIX веке слабый пол предпочитал относиться к сексу как к приятному спорту: скачкам без конца, бегу без рекорда. Дам вполне устраивал букетно-конфетный период, который, по традициям того времени, и так был неизмеримо продолжительнее, чем теперь, и к кульминационной части они относились как к неизбежной, но одноразовой процедуре, которая зачастую происходила более из любопытства, чем от страсти.

Чарлз Диккенс женился в 1836 году на девушке Катрин, которая переехала к нему на постоялый двор, где он снимал комнаты. Там они жили вместе с его братом Фредериком и сестрой Катрин, Мэри. Молодая жена тогда сразу оказалась перед необходимостью самой смотреть за домом и училась всем премудростям вместе со своей сестрой, которая в дальнейшем переехала с ними в отдельный дом и помогала Катрин воспитывать десятерых детей, родившихся у нее за шестнадцать лет. После постоянных родов, чередовавшихся с выкидышами, Катрин чувствовала себя очень усталой и была благодарна своей сестре за то, что она помогала ей по дому. Однако Чарлз Диккенс считал эту ситуацию ненормальной и опубликовал в «Нью-Йорк трибун» статью о том, что его жена страдает от умственного расстройства. Он поставил ей такой диагноз, так как ничем иным, по его мнению, невозможно объяснить ситуацию, при которой женщину не интересует ее собственный дом.

Такой ход часто использовали в XIX веке. Развод получить было не так легко, и многие мужья таким образом подготавливали для него почву.

Джон Раскин, почувствовав себя очень неудовлетворенным в своем неудачном и недолгом браке, писал адвокату: «Я женился на Эффи, думая, что она так молода и чувствительна, что я смогу повлиять на нее в том направлении, которое выберу сам, и сделаю из нее такую жену, какую мне нужно. Но, как оказалось, она вышла за меня замуж, надеясь сделать из меня мужа, какого захочет она. Я скорбел и переживал, убедившись, что я не смогу изменить ее, а она была унижена и раздражена, обнаружив, что не может изменить меня. Причина кроется, как мне кажется, в легком нервном повреждении мозга. Иначе как можно объяснить, что она все время думает о том, что я должен ухаживать за ней, вместо того чтобы самой заботиться обо мне. Как еще это можно объяснить, если не умопомешательством!»

Это явление было отражено в английской литературе викторианского периода. Помните «Джен Эйр» Шарлотты Бронте, «Секрет леди Одли» Мэри Элизабет Брэддон? Оба эти произведения объединяют примеры несчастных женщин, запертых собственной семьей дома, как в тюрьме, что и явилось причиной их помешательства. Уилки Коллинз в своей книге «Женщина в белом» рассказывает о неуравновешенной, находящейся почти на грани сумашествия Лоре Глайд, помещенной мужем в специальную лечебницу, откуда не выходят, за то, что она не согласилась подписать завещание в его пользу. Если бы она сделала так, как он хотел, тогда бы он ее отравил, а так ее объявили ненормальной. Психика женщин викторианского периода действительно была слабой и неуравновешенной. Это и понятно.

Сначала они ограждались родителями от реальности жизни, а затем сразу, без подготовки вступая в нее, не всегда могли выдержать давление и неприятные ее стороны. Женщины считались существами второго сорта, нужными на земле только для развлечения, услаждения и рождения детей, если им повезло с происхождением, и для работы не покладая рук, если нет.

Позиция мужа в данной ситуации никак не помогала. С одной стороны, беря жену под свое крыло, он сажал ее в клетку, часто даже не разрешая поддерживать прежние знакомства. Отныне у женщины не должно быть ни одной самостоятельной мысли и ни одного постороннего желания, которое она не могла бы обсудить со своим мужем. Даже чтобы посетить отца и мать, она должна была спрашивать позволения. Полная материальная зависимость только усугубляла ситуацию.