Сюда также не включены ситуации, когда семья выезжала из города на выходные или приглашала к себе гостей, или просто, гуляя по улицам, захотела купить что-то перекусить. Ведь оставшихся денег было недостаточно даже для того, чтобы оплатить один билет на поезде. И все же, даже при таком ограниченном бюджете, члены этой семьи могли считаться середниками рабочего класса, если бы тогда существовало такое понятие. У них были постоянный заработок, еда, одежда и крыша над головой. Большинство этим похвастаться не могло.

Архитектура – лицо поколения. Построенные в Лондоне в XIX веке высокие добротные здания, со строгими, классическими формами, со снисходительностью аристократов смотрят на стеклянных выскочек – современные высотки, помня о том, что дешевизна всегда выпячивается. Безкомплекс- ность нынешних характеров показана в прозрачных, стеклянных конструкциях, не заботящихся о том, чтобы что-то скрывать. Они контрастируют со строгими украшениями закрытых викторианских особняков, доказывающих, что в XIX веке люди стремились выставить себя только с приглядной стороны.

В богатых имениях дворцы чаще всего располагались в глубине парка. К главному входу вела засыпанная песком дорожка, обрамленная красиво подстриженным кустарником. Парадный вход располагался по центру здания и выделялся на фасаде массивным портиком и красивой лестницей. Если это был замок, то он часто окружался водой, и подход к нему мог быть только через мост, опускавшийся на цепях. В XIX веке возродилась мода на средневековые жилища, и многие удачливые предприниматели, разбогатев на строительстве железных дорог или удачно вложив акции на бирже, покупали родовые замки у обедневших аристократов. До сих пор в Британии бережно сохраняются эти великолепные крепости-жилища. Возраст некоторых из них насчитывает около тысячи лет. Есть и такие, которые все время принадлежали одному и тому же роду. Однако сейчас только единицы могут позволить себе безраздельно владеть подобными сокровищами. Налоги на землю огромные, и на ремонт уходит много денег. Поэтому чаще всего владельцы сдают часть замка, не затрагивая территорию, где все еще живут сами, на 50 или 100 лет в аренду государственным организациям ТУа amp;еж (фондам), которые ухаживают за ветшающим зданием, получая деньги на это с туристов.

А в XIX веке имения были переполнены слугами, а не любопытными. Тогда аскетичная архитектура замков компенсировалась изысканным убранством внутренних покоев, где главным предметом гордости являлся огромный холл. В него титулованные прапрадеды хозяина могли заезжать прямо на лошадях и, бросив на каменный пол охотничьи трофеи – кабана или оленя, приказывали слугам зажарить их здесь же на костре. До сих пор во многих замках, где живут очень зажиточные люди, в этих огромных холлах с высокими потолками, на полу ступенью возвышаются места для сословий. Они показывают, где находился длинный, крытый ковром стол, за которым пировал хозяин со своими гостями, освещенными отблесками пламени от факелов. Военные доспехи предков и дорогое оружие, веером развешанное вокруг щитов и знамен, в викторианское время выставлялись напоказ, чтобы восхищать и устрашать одновременно. Впрочем, обо всем этом можно было бы говорить и в настоящем времени, поскольку желание производить впечатление присуще любой нации в любую эпоху.

Если же хозяева предпочитали жить во дворцах, а не в замках, то и здесь внутреннее убранство было великолепным. Центральный холл с разодетыми лакеями, стоявшими по обе стороны от парадной лестницы на второй этаж, ведущей в бальную залу. Расписанные амурами потолки, лепнина, люстры на 100 свечей, огромные зеркала подле французских окон, открывавшихся, как балконные двери, мраморные камины, китайские напольные вазы, золото колонн, витиеватый рисунок паркетного пола. Богатые стулья около стен для тех, кто хотел отдохнуть от танцев, изящество подсвечников, мраморные скульптуры – все это нам знакомо из жизни наших аристократов. Только в Англии при явном богатстве всегда чувствовалась некоторая умеренность, поскольку чрезмерность считалась дурным тоном.

На стенах залов красовались расписанные обои, для чего приглашались художники, старательно украшавшие дорогую бумагу диковинными птицами, букетами цветов, античными видами. Очень модны были итальянские пейзажи, особенно роскошные картины Каналетто с площадями Венеции. Путешествие считалось дорогим удовольствием, и до строительства железной дороги большинство населения никогда не выезжало от места рождения далее, чем на недельный конный путь. Поэтому заморские виды завораживали, и такие картины гости рассматривали подолгу, мечтая увидеть диковинные пейзажи когда-нибудь наяву. Наличие зеленого цвета в интерьере указывало на людей очень богатых, так как для изготовления этой краски использовался свинец. Производство было вредным и очень дорогим. Роспись зеленью и золотом встречалась только во дворцах у титулованных особ. И именно высшее общество переняло новую моду на лиловый цвет. Пурпурный краситель для него впервые получил англичанин У. Г. Перкин (Старший) в 1856 году из угольной смолы.

Вскоре начался лилово-фиолетовый бум. Платья, перчатки, шляпы, пальто, подвязки, сумочки были ярко- лилового цвета. Новая мода коснулась и интерьеров домов, где богатые дамы сливались в своих фиолетовых нарядах со шторами, обоями, терялись на диванах и креслах. Карикатуристы развлекались историями о том, как муж, заигрывая со светской красавицей, любезничал с ней в присутствии жены, слившейся своим туалетом с цветом софы. И это при том, что отношение к нравственности у викторианцев было настолько серьезным, что часто ножки столов, стульев и кресел прикрывали, чтобы они не шокировали дам своей наготой.

В таких гостиных ничего не называлось своими именами. «Мой бедный муж поскользнулся на том, о чем не говорят, упал на то, что не упоминается в приличном обществе, и порвал свои нижние необходимости». Этим словосочетанием в свете заменялось шокирующее слово «брюки». Лицемерие викторианского общества напоминало накрытую красивым покрывалом помойную яму, откуда злые языки пытались достать грязь, чтобы всех измазать ею. Любые проявления чувств подавлялись, эмоции скрывались, прятались под опущенными ресницами, равнодушными улыбками, ничего не значившими словами. Блеск глаз хоронился за равнодушным выражением лица, закрывался веером, так же как и тайные симпатии, желания, мысли. Увидеть слегка выступавшую туфлю из-под платья считалось чрезвычайно волнительным, и чтобы не вводить мужскую половину в искушение, по этикету джентльмен поднимался по лестнице впереди леди и спускался сзади.

Добавьте к общей картине, что предметом вожделения являлись голая женская рука между рукавом и длинной перчаткой, завитки волос на шее и направленный на мужчину взгляд, задержать который на оном долее двух секунд считалось дурным тоном. А как же флирт, романы, вздохи, мечты? О, этого было более чем достаточно! Девятнадцатый век славился своей романтичностью. Симпатии возникали мгновенно и «навсегда». Ведь так легко обожать то, о чем не имеешь ни малейшего представления! Чем больше препятствий на пути любви, тем большим счастьем она кажется. А препятствия встречались на каждом шагу. Видеться молодым людям было негде. Бал – единственное место для встреч, и танец – короткий миг объятий и разговора наедине. Однако танцевать с одним кавалером разрешалось не более двух раз. Третий – только для супружеских пар. Поэтому в викторианское время в бальных залах устраивались уютные ниши и альковы, где, спрятавшись за колоннами, парочки могли перекинуться друг с другом парой слов, теоретически находясь при этом в общей зале. Можно было, конечно, уединиться в музыкальном, бильярдном, обеденном залах, карточной комнате, библиотеке, картинной галерее и конечно же в зимнем саду, где считалось модным ставить высокие пальмовые деревья. Но тогда ни о какой хорошей партии для девушки уже не могло быть и речи. Ее репутация мгновенно оказалась бы разрушена, и даже предмету ее желаний не разрешалось жениться на ней. Нравы XIX века очень строги для незамужних барышень и молодых жен. Однако после рождения второго ребенка можно было позволить себе пофлиртовать. Гостиные на половинах жены и мужа ( гостиная мужа, как правило, находилась этажом выше), где они принимали очень близких друзей, имели два входа – парадный и черный для прислуги, что благоприятствовало сохранению спокойного климата в семье. Оба супруга видели только то, что им было положено видеть. После рождения наследника муж, как правило, терял бдительность по отношению к жене, и личная жизнь обоих часто развивалась независимо друг от друга.