– Джонни, я давно хотела тебя спросить, – Нэнси замялась, – как ты можешь это делать? Тебя не тошнит? Меня от одного запаха выворачивает наизнанку, я в дырку туалета и смотреть не могу, не то что чистить!

– Ну, теперь-то у нас насосы есть, установим там и качаем в бочки. В саму-то яму не лезем, а вот отцу и деду приходилось! А потом, мисс, я ведь к этим запахам с детства привычный. Только вот сторонятся нас все».

Мусорщики считались в своем роде изгоями общества. В XIX веке, когда мораль и этика были очень высоки, большое значение придавалось тому, как деньги зарабатывались. И хотя в нравственном отношении деньги мусорщика были чище, чем американского работорговца, все же последний мог быть принят в определенных кругах, а разбогатевший мусорщик нет.

«Дом у мусорщика стоял на отшибе, его в прямом смысле слова можно было найти по запаху. Подойдя к высоким воротам, Нэнси пришлось довольно долго стучать, пока ей открыли. Видимо, свои все были в сборе, а гости сюда не заходили. Открыл сам мусорщик, который, не спросив ничего, просто пригласил ее во двор, разделенный на две части – свалку и огород. Там же стояли нераспряженная лошадь, высокая колымага, рядом с которой были наполненные мешки и бочки, видимо, приготовленные для продажи. Дом же оказался большим и на удивление уютным. Джонни подскочил к ней радостный, видно, гости были здесь в диковинку. Он пригласил ее внутрь.

– Я очень рад, мисс, что вы пришли. Да вы садитесь. Смотрите, какие хорошие прочные стулья подобрали мы с отцом в городе и этот шкаф. Он, правда, был разломан совсем в пьяной драке в пабе. Хозяин расплатился им с отцом за очистку мусора. Мы починили его, и он теперь совсем как новый.

Вошла мама Джонни. Вытерла руку о фартук на случай, если Нэнси захочет ее пожать в приветствии, но первой не протянула, хотя и была старше. Девушка понимала ее чувства. Люди обычно брезговали знакомиться с ними, и их жизнь протекала изолированно от соседей. Нэнси доброжелательно поздоровалась с женщиной, а та в ответ сердечно ответила, узнав, что девушка ищет Тима:

– Не беспокойтесь, мисс, ничего с вашим братом не случится, найдется.

– Спасибо, миссис Спенсер, Джонни успокоил меня, сказав, что видел его. Тим недавно устроился работать на фабрику, и ему очень тяжело.

– Да, хлеб нелегко достается! И жалко их, – жена мусорщика кивнула на Джонни и остальных детей, с любопытством окруживших пришедшую, – и помощь нужна! Ко всему человек привыкает! Здесь мы хоть и гоняем их, да подзатыльники получают от любящих рук, а на фабрике, небось, не жалеют его, сердешного, и бьют все, кому охота придет!

– Вы совершенно правы, миссис Спенсер, даже меня не стеснялись, когда я навещала Тима. И труд у него хуже, чем у каторжника, я бы и часа не выдержала!

– Надо, мисс Нэнси, в любом деле приятную сторону видеть. А ежели не разглядишь, то хоть помирай на работе! Даже в нашем деле можно светлую сторону разглядеть. Да-да! Не удивляйтесь! Возишься в дерьме, извините за слово, возишься, а нет-нет да и найдешь что- нибудь интересное. Вот посмотрите, – женщина показала на полку, где были выставлены три красивые фарфоровые тарелки и скульптурки. – Хороши?

Нэнси кивнула. Такую посуду она видела только на витринах дорогих магазинов.

– А ведь все это наши находки! Правда, пришлось их помыть, поскоблить как следует, где-то подмазать, что-то подклеить, но теперь они украшения нашего дома! Узор-то какой на них! Блюда – словно прозрачные! Многие ли в наше время могут таким похвастаться? Мы, конечно, с них не едим, бережем. На каждый день вон, металлические миски – им сносу нет и не бьются! Но поглядеть приятно! И другим показать. Правда, мы знакомство водим только с такими же мусорщиками, но иногда к нам по делу заходят.

Нэнси понимала, что миссис Спенсер очень хотелось показать, что они живут не хуже других!

– Здесь о каждой вещи можно целую историю рассказать. Вот в этом и есть та приятная сторона в нашем деле, о которой посторонние не знают. Все думают, что мусорщик только с грязью и пылью дело имеет. Да и то, работа здоровая, не то что на химических фабриках или на производстве спичек. У нас все крепкие, сильные и долго живут. Ой, заговорила я вас, мисс, может, хотите чаю попить или поесть? У нас сегодня прекрасная утка, третьего дня попала под колеса нашей колымаги в городе.

– Нет, спасибо. Побегу своих успокоить, что Тим нашелся.

– Ну как хотите. Вы заходите к нам, мисс Нэнси. Мы гостям всегда рады!»

О времени можно судить не по тому, что производится, а по тому, что выбрасывается. Это гораздо более четкий показатель достатка, избытка и нужд поколения. Могли ли представить себе миллионы людей, завидовавшие счастливцам, приобретшим телевизор, крошечный экран которого увеличивался с помощью линзы, прикрепленной перед изображением, что скоро их можно будет легко подобрать на свалке. И не только такие экземпляры, которые уже отслужили свой век, а еще и вполне работающие, только устаревшие. Такие, например, где в круглую, плоскую емкость перед экраном была налита дистиллированная вода для увеличения изображения и все, что транслировалось с Шаболовки, смотрелось как в аквариуме. Соседи в коммуналках, составлявшие графики, чья очередь идти на просмотр, удивились бы безмерно, узнав, что через несколько лет на помойках будут стоять работающие «Рекорды», от которых хозяева избавились только потому, что они давали черно-белое изображение. А машины! Вспомните, еще 30-40 лет назад в московских дворах можно было увидеть копошившихся около брошенных «Побед» трудяг, которые, приходя каждый вечер к покинутому сокровищу, старались реанимировать его. Около них всегда собирались советчики, которые, сами не решаясь взяться за непосильную задачу, тем не менее с наслаждением вдыхали машинные запахи и с уважением поглядывали на перепачканного смельчака- умельца. А ведь тот принимался за свой труд с авто, у которого порой и внутренностей не оставалось. Все было разобрано и растащено механиками-любителями. Теперь же свалки переполнены отслужившими свой срок автомобилями, которых бросили только за то, что они устарели.

Если бы жившие в XIX веке могли заглянуть в будущее, то первое, что бы их поразило, даже не то, сколько нужных вещей выбрасывается на улицу, а то, что они не подбираются никем. Такое было невозможно два века назад. Во времена, когда изготовленная вещь стоила дорого, каждый старался сделать нужное своими руками и тем самым сэкономить.

Вещи перешивались, перелицовывались, то есть переворачивались наизнанку, которая не выцвела, и сшивались по новой выкройке. (В советское время в России и республиках этим искусством владела почти каждая женщина. В Англии – послевоенное поколение.) Сапоги несли к сапожнику, который из голенищ выкраивал пару для подростков. Любая изготовленная вещь стоила денег, недаром же до тех пор, пока у горожанина было что-то кроме одежды на теле, он считался собственником. Что вещи, даже чай считался напитком до тех пор, пока из него можно было выжать цвет. Спитый чай собирался, высушивался, расфасовывался заново, перемешивался с мятой или другой пахучей травой и продавался для бедняков. А также его сдавали на красильные фабрики или в мелкие мастерские для обновления цвета изношенных тканей. Табак, так же как и чай, доставлялся в Англию на кораблях и, как любой импортный товар, ценился довольно высоко.

«Мальчишки лазили между столами в пабах, собирая грязные окурки с пола. Наберут в мешок и продают на затяжку беднякам. А такие, что уж никак не раскурить, несли на табачную фабрику на переработку для папирос низкого сорта. Получали за это немного, но достаточно, чтобы как-то прокормиться».

Чтобы понять, что в XIX веке абсолютно все шло в дело, достаточно узнать о существовании профессии речных подбирал (mud -грязь, lurk -таиться), которой занимались люди разного возраста, от сопливых мальчишек до стариков. Она описана у Чарлза Диккенса во многих произведениях и не является плодом его фантазии. Чтобы лучше себе представить условия, в которых находились эти люди, вспомните, что в XIX веке реки были подчас ненамного чище, чем современная канализационная система, свидетельства чего проступали на берегу везде, где обнажалась земля после отлива.