Василий стоял раскрыв рот, и от удивления, как ловко воспользовался демон потоком ускоренного времени, и от того, что не мог заставить себя выпустить всю обойму в бывшего товарища.
Когда закрыл рот, было несколько поздно — демон перешел в атаку. Очертания зала поплыли, их словно размывало потоком времени. У всех предметов и субъектов появились ипостаси за пределами малого мира, в Преднастоящем и Посленастоящем. А потом пространство было разорвано черной молнией. Василий-василиск не так уж сплоховал. Спрыгнул с тверди, нырнул под волну, а когда демон врезался в «берег», прижал его панцирем и собрался резать ему жизненные нити.
Но противник, прямо с места, ушел дальше в Преднастоящее, как минимум на полсекунды. И мгновенно повторил атаку. У демона имелось в распоряжении больше жизненных нитей и он мог втянуть больше хрональной энергии.
Черная молния окольцевала василиска, его жизненные нити смерзлись и он застыл. То, что не вышло у Рахимова, получилось у второго демона.
Василиск попробовал раздвинуть коченеющие конечности, но уперся в глухие преграды… Все, каюк?
И, когда уже казалось, что других мнений быть не может, василиск почувствовал возможность взорваться. Да, он находился в сегменте мертвого времени, в хрональном льду, но где-то рядом первородная энергия била ключом. И Акай, проскочившей белоголовой стрелой, показал ее источник. Василию-василиску надо было только поверить и потратить последние жизненные силы, чтобы пробиться туда.
Шипом хвоста он пробил преграду. И хлынула энергия. Какое там хлынула, фонтаном взмыла к лиловому небу. Новая сила была готова разорвать василиска, он выгнулся и завыл в отчаянии, будучи уверенным, что сгорит. Силе надо было немедленно дать умное применение.
Переднехвост перерезал хрональные потоки, ведущие демона в Преднастоящее, заднехвост отсек потоки, по которым он мог вернуться назад, шип пронзил узел жизненных нитей. Демон уже больше не держался на волне и она сбросила его в глубину.
На битом полу лежал Косарев Андрей, несчастный товарищ. Z.структуры перестали управлять им, а человеческое тело было разрушено. «Никому не говори, что я был здесь», — последнее, что он смог шепнуть. Василий твердо сказал: «Ты погиб в бою с врагом двенадцать лет назад», глаза Андрея прояснились и он отошел.
Василий не хотел ни о чем думать, просто сделал три шага вперед, протянул руки к сабле пророка и… Зульфикар оказалась искусной голографией.
Булатного ключа на базе джихадистов не было!
Всё болит, устало, измучено.
Авианалет похоже прекратился, так что под шумок из крепости не выскочить. Но не сидеть же в этом гнездовье вампиров?
— Я не собираюсь здесь оставаться. Слышь ты, Вергилий.
— Ну что ж попробуем выйти, — без особого энтузиазма отозвался Вергилий.
На выходе из «музейного зала» Василия встретила очередь из пистолет-пулемета. Две или три пули скользнули по жилету, одна пробила металлокерамическую чешуйку, разорвала арамидный слой, но застряла в «жидкой броне». Одна из пуль ушла влево к руке и вырвала из нее приличный кусок плоти.
Дальнейшее членовредительство было остановлено, когда до противника докатилась круглая противопехотная граната, брошенная Василием. Она превратилась в сотню сюрикенов, которые искрошили и меткого стрелка и парочку других джихадистов, которые тоже хотели пообщаться с незванным гостем. До Василия лишь долетели чей-то нос и тлеющие клочья бороды. Впрочем, ударная волна опрокинула и его. Он полежал на полу, тяжко кряхтя и стеная. Затем сел, вытащив пласт синтекожи из медпакета, залепил рану на руке, взял оружие, поднялся, опираясь на стенку и заковылял. Хотелось в госпиталь, на койку, даже на операционный стол, неплохо бы и под наркоз. Однако надо было идти и идти. Как шел Семен Дежнев, через восточную Сибирь на Колыму, чтобы потом отправиться в неизвестную даль — с десятью дырами в теле от тунгусских и юкагирских стрел.
А потом Василия вдруг подхватил поток лаборантов, если точнее, людей в белых халатах, совсем не джихадистов с виду, да и говорили они на английском. Они прилежно, как гномы, буксировали с десяток каталок, прикрытых пленкой, под которой угадывались тела или же части тел.
Любая система полностью и адекватно реагирует на ситуацию лишь до того момента, как проблема перейдет порог сложности. Потом начинаются сбои, сперва по второстепенным функциям, затем по основным. Василий Савельевич лично сформулировал закон «отупения системы» (хотя догадывался, что какой-нибудь Гедель сделал это гораздо раньше и по научному) и понял, что ненадолго стал чем-то второстепенным для командования джихадистской крепости. Командование ждало следующего налета и высадки десанта, поэтому тупо предпринимало все необходимые меры.
А лазутчик пристроился к последнему лаборанту с последней каталкой и внезапным ударом вырубил белохалатника. Наступил черед последнего переодевания на этот день. Лаборант был спрятан в шкаф с лабораторной посудой, а Василий продолжил путь в белом халате, с той самой каталкой.
Процессия проследовала по довольно длинному тоннелю, и вид имела совершенно адский, затем опустилась на лифте ближе к центру земли. Оставив тела и части тел в залитом голубым светом холодильнике, лаборанты стали подниматься наверх. Там их встретили боевики — по одному небритому моджику на одного аккуратного белохалатника — и куда-то повели. Открылась дверь в узкий дворик и почти сразу оттуда послышались близкие выстрелы. Тут к бабке не ходи, ясно, что джихадисты сейчас избавляются от тех, кто «слишком много знал», а навербовать новых лаборантов в том же ОПГГ или в ЮВА не представит никаких проблем.
Моджик, который вёл Василия, стал дружелюбно поглядывать на него и приглашать во двор. Хорошо, что они замыкали процессию. Василию сказал: «Только после вас», а когда боевик попытался заломать руку, классическим приемом «датский поцелуй» оглушил его и перебросил через себя — головой в стену. Затем Василий снял белых халат и стал очень похож на моджика, — для пущего сходства позаимствовал у сопровождающего большой нож с зубчикам, с которым и вышел в задымленный двор. Там кто-то спросил, типа «Сделал дело?» и Майков, стараясь отвернуть лицо, поднял вверх большой палец. Заметив участок внешней стены, где лопнул бетон и расплавилась арматура, направился туда. Когда до стены осталось шагов двадцать, его стали окликать — понятно, что скоро будут стрелять в спину. Но обернуться нельзя, грохнут сразу. Чувствовать затылком близкую пулю — оущещение не из приятных. Пришла прострация и всё вокруг помутнело; тут Василий и перешел в момент времени «плюс полсекунды».
Он двигался мимо застывших снопов дыма, через пробоину в стене и разрыв в динамическом проволочном ограждении, напоминающем скелет динозавра. А вернулся в Настоящее около расчета боевиков, ожидающего нового налета возле автоматической зенитной пушки. Василий три раза ударил ножом, как показывал Лялин, раскручиваясь по спирали и меняя разворот руки — этого для боевиков вполне хватило. Затем спустился в канаву и, пройдя метров сто, оказался на бахче.
За кучей арбузов сидел человек и что-то натужно жевал тремя зубами. Страшный, больной, в коросте и язвах, изможденный мужичонка неопределенного возраста в пределах от двадцати до девяноста лет, сильно напоминающий на три четверти развалившийся сарай. Его тусклый взгляд остановился на Василии, однако не отразил ничего. Этому человеку было решительно все равно, пошинкуют ли его сейчас, наградят ли орденом или положат в кровать с королевой красоты.
Василий понял, что этот тип не представляет никакой опасности, да и кажется они уже встречались.
— Послушай, ты не тот… который…
— Я тот, который, — невнятно сказал ханурик, не прекращая жевать останками зубов.
— Ты откуда, мужик? — решил уточнить Василий.
— Не мужик, а казак, я — местный.
Всё сходится.
— Ты — Петр?
— Я был Петр Алексеевич, Прошкин был и так далее, а теперь одно воспоминание осталось. Меня здесь просто Петушком кличут. А я тебя знаю, солдат. Пошли, кое-что покажу.
