Василий взял руку фрау в свою и положил ее голову к себе на грудь. Его рука лежала на ее бедре. И ничего сексуального в этом не было. Просто слияние тепла, взаимный поиск убежища. Они изредка обменивались фразами вроде: «А как называется по-немецки вот это?» — «Der Wand.» — «Прекрасно называется.» — «А как это?» — «Der Fussboden». — «Тоже неплохо звучит, хотя по-русски лучше. Фуссбоден — это что-то чисто строительное, а вот «пол» — такое приятное словцо.» «А кого ты больше любишь, Канта или Гегеля?» — «Больше люблю пирожные» — «И я тоже».

За дверью кто-то рыгнул. И Василий, и фрау Зингер поняли, что скоро предстоит расставание, что каждый в одиночку будет пережеван молохом всемирной войны. Женщина как будто решила не терять остаток времени. Она теснее прижалась к Василию, но он почувствовал, что дверь сейчас откроется. И в самом деле, не успел он досчитать до десяти, как в глаза ударил яркий свет.

— Успэл? Или нэ успэл? Успэл-нэ-успэл, — насмешливо пропел на какой-то горский мотив конвоир. У него был короткоствольник с убранным прикладом вроде «сучки». [41]Не выбить — гад соблюдает верную дистанцию, не убежать — боезаряд с иголками догонит. На близком расстоянии они превратят неудачливого беглеца в ежика.

— Ты смотри, успей покакать раньше, прежде чем встретишься со мной на воле, — сказал Майков. — А то твой труп будет слишком сильно смердеть.

Конвоир засверкал глазками-изюминками, щелкнул затвором, но все же довел арестанта до лифта, а там присоединился еще один боевик. Ствол крупнокалиберного пистолета прижался к позвоночнику Василия. И опять никаких шансов. он знал, что произойдет в случае выстрела. Пуля- «ромашка» перерубит позвоночник и вышвырнет внутренности наружу через дыру размером с блюдце.

Они проехали три или четыре этажа — сколько именно, Василий не просёк, потому что его развернули лицом к голой стенке. А вышли на этаже, который Василий распознал как лабораторный — похоже, здесь в «РЭГ», располагался исследовательский блок. На одной из дверей было написано «Sonderlabor Bio3. Eintritt verboten. [42]

Пленного ввели в большой зал, не слишком заставленный приборами, но с ячеистым потолком и парой голографических постеров на стене, изображающих глиняных воинов из сяньянской гробницы. Но было не до размышлений на тему. Василия притиснули к какой-то конструкции, смутно напоминающей королевский трон, из нее вышли металлические стержни, которые свернулись кольцами на его руках, голове, ногах, шее. Теперь пленник был готов для участия в любых самых смелых экспериментах в роли подопытного. Попытка оказать сопротивление выглядела бы нелепо и лишь вызвала бы улыбку у экспериментаторов. Когда сломленный Василий решил не противиться злу, ввиду технической невозможности применить насилие, появились люди в белых комбинезонах с эмблемами «РЭГ» и заняли свои места у пультов. Примерно половина из них выглядела чистопородными учеными, без каких-либо признаков джихадизма. Значит, коллаборационисты. Или обычные приспособленцы, коими собственно и были господа севропы, амраши и распы.

Сердце забилось, как крыса, пойманная змеей, когда конструкция, к которой он был приделан, плавно изменила форму, превратившись в стол. Потом Василий стал чем-то вроде стержня, который продернули через кольца мощного сканера. Один из лаборантов сразу позвонил куда-то, и появился Виталий Магометович собственной персоной. На нем не было написано» Мехмет Айдин», но по тому, как с ним общались и персонал, и боевики, стало ясно, что он важный джихадистский шишкарь. И еще, что он больше не собирается выпускать Василия Савельича из своих когтей.

— Здравствуйте, салям, — все-таки Василий обрадовался знатному визитеру. — Как-то неудобно мне тут лежать, тем более, что вы сто Ите. Меня, кажется, с кем-то перепутали. Не прикажете ли этим чертовым экспериментаторам размокнуть захваты и продолжить опыты на морских свинках? Те ведь не возражают ни в устной, ни в письменной форме.

— Прикажем, дорогой. Как не приказать, потерпите еще немного. Мы ведь нашли то зернышко, из которого произрастают ваши необыкновенные способности. Слава Всевышнему и хорошей аппаратуре. Тут ведь, в «РЭГ», и Коль-Анбрехт работал, и сяньянские гробокопатели. Сейчас мы попробуем выковырять вашу ящерку. Не волнуйтесь, при полной анестезии. Нам не надо, чтобы вы или оно беспокоились.

Шприц-автомат нацелился на вену в локтевом сгибе и аккуратно вошел в кровеносный сосуд. Василий вроде бы и не заснул после этого. Он только немного отделился от своего тела и стал ему слегка чужим. Он чувствовал, как киберлапароскоп проникает в его тело, но только это отзывалось в его сознании не болью, а лишь ощущением чего-то непривычного. Инструмент поковырялся в районе крестца, потом двинулся выше и замер.

Лаборант что-то доложил Виталию Магометовичу, тот походил в раздумье и, в итоге, обратился непосредственно к Василию.

— Зернышко подвижно и, помимо того, всё время уменьшается в размерах. Это очень интересно, но крайне неприятно. Кончится тем, что оно встроится в какую-нибудь клетку и мы его потеряем. Даром только покромсаем вас. Так что остановимся.

— Спасибо, Виталий Магометович, — подобострастно сказал Василий, не зная, слышит ли его джихадистский кардинал.

А тот обнадеживающе продолжил:

— Будем считать, что эта искорка — ваша неотъемлемая часть.

Операционный стол, на котором лежал Василий, превратился в каталку. Она выехала из первого лабораторного зала и по какому-то узкому коридору проследовала в другой.

Этот выглядел еще более внушительно: металлические стены и своды, напряженно гудящие шкафы с аппаратурой, массивные распределительные щиты, толстые кабели электропитания и съема информации. А посередине — здоровенный агрегат кубический агрегат, немного напоминающий склеп — за счет мрачного цвета. На нем лежала изморозь, и вообще тут было прохладно. Каталку подвели прямо к люку «склепа».

— Василий Магометович, — прошептал Василий коченеющими губами, — я туда не хочу. Вы же меня вроде отпустили. Остановите безобразие. То есть, дайте хотя бы небольшой ликбез, курс лекций эдак на полгода, насчет того, в какую задницу меня суют и зачем.

К уху поднесли мобильник и бодрый голос пролился в голову подопытного:

— В конце времен перевернется весь мир, весь мир вывернется наизнанку. Разве можно это сравнить с небольшой процедурой, через которую вам предстоит пройти. Вперед, мой друг, к истине.

— Я всегда был уверен и друзья подтверждали, что истина в вине, — последний раз вякнул Василий, шприц-автомат снова куснул его в вену, отчего потянулась по сосудам какая-то необыкновенная легкость. Люк распахнулся, открыв сияющий зев, из которого дыхнуло ледяной бездной.

Вместо глупостей пора было вспоминать слова молитвы. Но не успел Василий прошептать и полслова, как каталка въехала в «бездну». И ничего. Только кромешная тьма и молчание.

Потом он стал ощущать, что уже не давит на каталку, вес как будто исчез, не чувствуются захваты на лбу, запястьях, щиколотках, шее. Но и двинутся невозможно: или не хочется, или нечем двигать. Не чувствуется холод, но и тепло не ощущается, и вообще никаких ощущений…

Однако, когда он уже думал, что обрел вечный покой, началось движение; он долго и упорно падал там, где по идее некуда было падать. Теперь и думать ни о чем не хотелось, словно мысли сильно отстали от падающего тела. Откуда-то донесся голос:

«Дельта-ритм, плоская линия.»

Падение как будто замедлилось, но теперь ничто не говорило о том, что у падающего есть тело.

«Омега-ритм, сглаженный. Объект вышел на точку «минус пять секунд».»

В падении он проскочил точку, после которой уже нельзя было понять, существует он или нет. Молчание чувств, нуль воспоминаний. И хотя никакой инерции не ощущалось, ему показалось, что падение прекратилось и он уже стремительно поднимается.