«Такой глюк мне совсем не по нраву, — подумал господин Берг. — Подарочек бандита, конечно же, бракованным оказался».

Играющие мускулы и желваки небритого лица ясно выдавали намерения «частного детектива». Он был настроен явно враждебно, как зверь по отношению к другому зверю, оказавшемуся на той же охотничьей территории. На лице его был отпечаток транса, но не пассивного, когда сопля из носу и улыбка до ушей, а агрессивного, боевого — который у малайцев прозывается «амок», в котором кавказские воины пляшут «зикр».

«Это, конечно же, глюк, — успокоил себя господин Берг, но тут же подумал. — А если не?

Тогда шансов на спасение маловато. Увы, узник мог перемещаться лишь вдоль трубы, от одной стены до другой, вдоль третьей. Господин Берг и побежал вдоль стены, понимая со стыдом, что поступает как неразумная тварь. Вот уже конец пути, глухой бетон, выплеск отчаяния. Отчаяние неожиданно переросло в ярость. Притом кипучую.

Где-то неподалеку была подруга. Так хотелось разорвать ее, вкушая блаженство, но между ним и ей стоял соперник, тупая помеха, которую следует уничтожить.

И тут подвал из объемного стал плоским, будто нарисованным на ширме, а за ним зашевелилась какая-то глубина. Далее проклятая геометрия Евклида, которая неумолимо обрекала Василия на гибель, потеряла свою незыблемость. Замкнутый набор плоскостей раскрывался. Ширма трескалась, пропуская струи серебристой жидкости, а за ней проступал облик другого, настоящего мира.

За истончавшей бетонной стеной господин Берг увидел свое отражение. Радужки глаз порыжели, физиономия вся в багровых полосах, задравшаяся рубаха показывает, что они бегут и по телу.

В крестце зашевелилась ящерка, ее конечности, удлиняясь, прощупывали потоки Большого мира.

А обстановка подвала быстро таяла, как лед под мощными струями теплой воды.

Вдох всем телом, подвал хрупнул как орех, растрескалась даже незыблемая стальная труба — и правая рука высвободилась.

А Саид уже рядом, наваливается — весь разукрашенный ярко-красной татуировкой, с радужками цвета граната-карбункула, с занесенным пудовым кулачищем; левая же рука, та, что раньше была в перчатке, оказалась здоровенной клешней. Василий, сжав правой рукой кольцо наручников, врезал обидчику в челюсть. Удар был хорош, Саид отшатнулся, повращал удивленными глазами, однако стал надвигаться снова.

А Василий почувствовал волну, она всё сильнее, и вот сорвала его с тверди, крутанула, швырнула. Стало жутко, будто он утопает, уже и воздух заканчивается.

Василий судорожно вздохнул, но, вместо того, чтобы захлебнуться, осознал, что можно не дышать, ему теперь не нужно дыхание…

Заплыв продолжался неизвестно сколько, вокруг были только неясные тени, но вот нечаянный пловец снова на тверди и взгляд сфокусировался. То, что казалось тенью, сконденсировалось в пучок серебристых нитей с рубиновым пятном посредине, потом они покраснели и стали сплетением кровеносных сосудов.

После дальнейшего прояснения Василий обнаружил себя в другом конце комнаты, а сплетение кровеносных сосудов сгустилось, в нем проросли сухожилия, нервы и кости, которых обкрутили толстые мышцы, все это оказалось обтянуто кожей и стало Саидом. Бекмурадов снова пошел на сближение со свирепым лицом и глазами-карбункулами. Эх, раньше надо было бить.

Однако едва страшила Саид приблизился к Василию, того сорвала с места новая волна и бросила в водоворот, в котором можно было захлебнуться, если бы надо было дышать.

«Мир гораздо больше, чем нам кажется», — переведя дух, подумал Василий. Большой мир — это океан, который мы ухитряемся не замечать. Океан, заполненный не водой, но может временем, субстанциональным, материальным временем.

Вначале всё происходило случайным образом. Волна подходила, когда хотела, сбивала с тверди и уносила, куда хотела.

Потом Василий стал работать головой и выбирать. Не взгляд различал волны. Но будто появился новый орган чувств. Он воспринимал движение потоков в новом мире, словно проникая в них щупальцами, а вот и мозг собирал картину воедино.

Море было гиацинтового цвета. Небо лиловым, с него светили фиолетовые солнца, а может они были лишь отражениями одного невидимого светила. Тверди не было видно, но она иногда ощущалась под ногами.

Вдох, вспышка, толчок, нырок и движение, надо поймать течение, оседлать волну. Тебя несет вперед, тянет вниз, затем ты всплываешь, преодолевая вязкость среды. Покуда хватает сил. Иногда подъем проходит легко, как будто снизу подталкивают восходящие потоки.

Но здесь он был не один. Саид Бекмурадов тоже рассекал гиацинтовые воды.

Имейся зрители у этого «спектакля», они бы видели, как два человека появляются и исчезают в разных местах подвала. При этом они гребут руками и отталкиваются ногами непонятно от чего и делают «бочки» с» иммельманами», как истребители, и «двойные тулупы», словно фигуристы. При этом один человек, крепкий и небритый, как бы преследует другого, сравнительно более щуплого, и пытается до него дотянутся.

Вот крепкий мужчина своим кулаком, размером с искусственный спутник, пытается приголубить более щуплого субъекта по загривку. Но более щуплый изгибается и срывается с места словно шпилька, выброшенная рогаткой.

Внушительный мужчина стремится следом, вот он тончает, исчезает и появляется снова, но почему-то вращается сразу вокруг двух осей. Мимо проносится более щуплый субъект, его положение немногим лучше. Он сучит ногами и машет руками, как будто это может сделать его полет управляемым. И в самом деле поражает атлета в голову.

Противоборствующие стороны меняют свои относительные размеры, то щуплый субъект становится мухой, витающей около зубов противника, то крепкий мужчина делается размером не больше шмеля и норовить ужалить врага в нос.

Но никакие зрители не узнали бы, что Василий уже подметил способ выходить из водоворота, раскинув руки и ноги. Вот он намеренно отдает себя вихрю. Противник принимает это за беспомощность, устремляется следом и уходит в неведомую глубину. Василий еще помогает ему ударом по макушке — в руке неведомо откуда взявшийся камень…

Василий замечает, что остался в подвале один.

«Привидится же такая чертовщина. Наркод третьей свежести, или те двое, что допрашивали — кабан Саид и скотина Зураб — накачали меня чем-то.»

Однако массивный аппарат лопнул одним боком и искрит, на полу валяется сорванная с кронштейна видеокамера, труба согнута и выдернута из стены, дверь раскрыта.

«Похоже, я еще психанул не по-детски и всё тут покрошил — человек же использует свою силу обычно лишь на двадцать процентов; значит, совсем я с тормозов слетел.»

Василий повернул и раскрыл зачесавшуюся ладонь. На ней… лежал камень, вроде обработанная яшма, с бордовыми прожилками, да еще с резьбой — древними письменами и знаками. «Это чего, он из пылесоса, то есть аппарата вывалился? И что мне с ним делать прикажете?». Словно откликнувшись, камень стал полупрозрачным, как медуза, и неожиданно растаял в руке, оставив на ладони только пятно, как будто от ожога. А если точнее, и растаял, и отлетел одновременно.

«Опять глюки усиливаются. Всё, это уже мне надоело. Хочу обратно в реализм!» Но страдать по реализму не было времени. Надлежало тик Ать с первой космической скоростью. Программист Берг устремился в распахнутую дверь, нашел в коридоре лестницу, поднялся на этаж выше. А там к нему уже бежали люди. Василий заскочил в туалет, вышиб локтем стекло и выпрыгнул наружу, только оказался не на улице, а во внутреннем дворе.

Василий сделал несколько шагов и оглянулся, из окон в его сторону полетели белые ленты. Сейчас надо отпрыгивать и отскакивать, а силы совсем кончились. «Похоже, биополимерная сеть с самонаводящимися присосками», — успел подумать Василий. Мгновение спустя сеть обвила его и начала стягивать — он вспомнил скульптурную группу: Лаокоон с своими хлопцами, удушаемый змеями. Свободными остались только ноги ниже колен.

И вдруг весь воздух оказался засыпан серебристой фольгой, а неподалеку сконденсировался куб… похожий на стелтс-геликоптер с распахнутым бортовым люком.